Вот эта щекотка и разбудила все еще спящий разум женщины, взгляд ее стал осмысленно-вопросительным, и Лане пришлось снова повторить свою просьбу. Ирина быстро-быстро закивала, расплескивая во все стороны заполнившую глаза надежду.
Лана убрала ладонь и едва слышно заговорила:
— Ира, ничего не спрашивай и ничему не удивляйся, прими как данность — мы уходим. Потом, когда выберемся, я тебе все объясню, хотя ты все равно вряд ли поверишь, а сейчас делай то, что я скажу. Поняла?
Женщина молча кивнула, не замечая текущих по щекам слез. Она все это время держалась стойко, не позволяя себе расслабиться, но теперь, когда беспросветный мрак внезапно начал распадаться на рваные куски, когда непонятно каким чудом появился шанс на спасение, эмоции победили силу воли.
— Эй, Ируська, не вздумай биться в истерике! — испугалась Лана. — Лиза ведь очень чутко настроена на тебя, сейчас проснется и заплачет. И все.
— Нет, нет, это я так, от неожиданности. — Ира поспешно вытерла слезы ладошками. — Ты не волнуйся, я справлюсь.
— Запомни, твоя задача — нести малышку, не разбудив ее. Давай потихоньку собирайся, а я пойду предупрежу Ольгу. Но учти, из камеры можно выходить только после того, как охранник уйдет к себе, поняла?
— Охранник? — озадачилась Ирина. — А я думала…
— Что это я непонятно где и непонятно как раздобыла ключи от всех камер? — усмехнулась девушка. — Нет, нам помогает один из этих гоблинов, но его нельзя будить, как только амбал проснется, он перестанет помогать.
— Но как же…
— Я ведь просила — никаких вопросов, все потом.
— Хорошо-хорошо, не злись.
— Я зайду за вами, а ты пока сиди и жди. Возьми Лизу на руки, чтобы смогла сразу отправиться в путь.
Хорошо все-таки, что спящий гоблин передвигается так медленно, иначе Лана вряд ли успела бы вовремя объяснить происходящее обеим женщинам, тем более что Ольга не спала.
Потому что не спал Ваня. Мальчик пришел в себя, но ему было слишком больно, слишком плохо, чтобы вслед за младшим братом отбыть с визитом в царство Морфея. Он изо всех сил старался сдерживаться, честно, меньше всего хотелось волновать сейчас маму, но… Больно очень, особенно в груди!
И глухие стоны непослушно вырывались наружу.
Поэтому Ольга, услышав звук отпираемого замка, разъяренной тигрицей рванулась к двери, собираясь требовать у тюремщиков если не врача, то хотя бы обезболивающего! Любого, лишь бы помочь сыну.
Но дверь почему-то оставалась закрытой, никто в камеру не спешил.
Развлекаемся, значит? Нравится издеваться над беззащитными женщинами и детьми, да? В кошки-мышки играем? Я вам сейчас покажу, кто тут кто!
Ольга с силой толкнула дверь и, вылетев в коридор, приготовилась высказать ублюдкам все, что о них думает.
Но ублюдок числом один почему-то медленно брел от нее по коридору, вовсе не собираясь вступать с пленницей в дискуссию. Но как же лекарство для Вани?!
Ольга набрала полную грудь воздуха для гневной тирады, а в следующее мгновение поняла, что ощущает наполненный воздухом воздушный шарик. Потому что и гневная тирада, и набранный воздух остались внутри, прихлопнутые узкой ладонью.
Ладонью девушки по имени Лана, непонятно откуда взявшейся в коридоре.
Лана втолкнула Ольгу обратно в камеру и, прикрыв за собой дверь, повторила то, что только что озвучивала Ирине.
Переспрашивать и уточнять Ольга не стала, она восприняла информацию как руководство к действию и направилась к кровати будить Вовку.
Но не стала этого делать, а, тяжело опустившись на край лежанки, тихо прошептала:
— Идите без меня.
— Но почему?
— Ваня не может идти, он слишком плох для этого.
— Неправда! — возмутился мальчик и медленно, побледнев от боли, поднялся. — Я смогу идти, правда, не очень быстро, но смогу.
— Но Ванечка…
— Мама! — Шепот тоже может передавать чувства: боль, гнев, решимость. — Эти гады убили папу, и я не хочу, чтобы из-за меня они убили всех нас!
— Но почему сразу убили, сынок? — искусственно улыбнулась Ольга. — Мы ведь заложники, а заложников держат до тех пор, пока не выполнят какие-нибудь требования!
— Мам, не надо разговаривать со мной как с детсадовцем. Папа со мной часто свои дела обсуждал, и фильмы он всегда комментировал, смеялся над голливудской чухней, помнишь?
— Да, — кивнула Ольга, схватившись за горло, словно пыталась удержать внутри рвущиеся наружу рыдания.
— Так вот. Во-первых, я помню слова главного козла насчет того, что мы трое им не нужны, потому что волноваться за нас некому. А во-вторых, если бы даже и были нужны, то после побега Ланы и тети Иры с Лизой мы для гадов становимся опасными свидетелями, и нас убьют. Им ведь свои шкуры спасать придется, станут они с нами возиться! В общем, буди Вовку, а я пока посижу, приготовлюсь.
— Вань, ты не волнуйся, — Лана провела ладонью по вихрастым волосам мальчика, — если тебе станет совсем трудно, мы тебя понесем.
— Еще чего! — возмущенно фыркнул Иван Павлович Шуганов. — Младенца нашли!
— О’кей, не младенца, — улыбнулась девушка. — Так, сейчас ждем, пока охранник не уберется из коридора, в путь двинемся, как только он вернется на место.
— А как ты узнаешь, что он вернулся на место?
— Неважно, узнаю. Будите пока Вовку.
Потом Ольга занялась младшим сыном, стараясь разбудить Вовку как можно тише. Поскольку дома этот процесс обычно сопровождается громкими стонами и нытьем. Вот и сейчас, стоило матери склониться над мальчиком и осторожно потрясти его за плечо, как тот захныкал:
— Мам, ну еще рано, чего ты меня будишь!
Все-таки более действенного метода прерывания ненужных речей, чем физический — просто перекрыть рот, — человечество еще не придумало.
Пока Ольга возилась с Вовкой, Лана присела рядом с Ваней и настойчиво, не обращая внимания на возмущенное бухтенье мальчика, уложила его обратно на кровать:
— Ванечка, я знаю, что ты сильный и смелый, но у нас впереди реально трудный путь. И тебе надо накопить как можно больше сил, не растрачивая их по пустякам. Полежи, пока наш доблестный охранник топает в свою будку.
— Лан, мне кажется, я знаю, кто нам помогает, — Ванька задумчиво осмотрелся. — Я думал, что это был обычный бред, а оказалось — правда.
— Ты их тоже видел? — грустно улыбнулась Лана.
— Видел. Когда потерял сознание. Они что, на самом деле все умерли здесь? И маленькая Настя, и Серега, и другие?
— Да.
— Но… — губы мальчика задрожали, в глазах заплескались предательские слезы. — Но как же так? Как это может быть?! Почему никто не накажет этих гадов?
— Потому что никто и предположить не мог, что подобное возможно в детском доме. Потому что некоторые люди меняют совесть и душу на деньги.
— Лана, но их ведь так много! — Громкий шепот Ваньки вот-вот должен был сорваться на крик.
Ольга встревоженно оглянулась:
— Сынок, что случилось, тебе больно, да?
— Нет, мам, все в порядке, это я так.
— Ты меня не обманываешь?
— Ма-а-ам!
— Ну ладно, ладно, ты только потише, пожалуйста, — и Ольга продолжила объяснять происходящее проснувшемуся наконец Вовке.
Ваня какое-то время молчал, отвернувшись к стене, а потом еле слышно прошептал:
— А еще они сказали, что у меня очень храбрый, сильный и мужественный папа. Он ничего не рассказал Марату и его уродам, хотя они его… они его… — судорожные всхлипы застряли в горле, мешая мальчику говорить.
— Я знаю, Ванечка. Я все знаю. У тебя самый лучший папа на свете, — Лана вытерла дорожки слез на щеках ребенка.
— Был.
— И останется. В вашей с Вовой памяти.
— Зато они знают своих родителей, а мы — нет, — сказал Сережа. — Все, Настя оттащила гориллу на место, можно идти.
— Куда? Наши камеры вы открыли, а как насчет остальных дверей?
— Ты что, совсем дураками нас считаешь? Забыла, что мы Сашке побег устраивали? Настя охранника по всему маршруту провела, ваши камеры были последними. Почему, думаешь, мы так долго?
— Вы молодцы, — улыбнулась Лана. — Ну что, мы идем?
— Да, вот только… — голос на мгновение затих. — Я должен предупредить вас заранее. Из этого коридора только один выход — в операционный блок. Ваши камеры предназначены для провинившихся.
— Кого?
— Ну, для тех, кто в чем-то провинился перед Федорой или Маратом. Вот, например, физрук, который прятал Сашку от Федоры. Его собирались пустить на органы, но Сашкин побег отвлек этих гадов, и физрук, олень тупой, считает, что все обошлось. В общем, вам предстоит пройти через самую страшную часть этого подземелья — где мы все умерли. Но страшная она только для нас, а так — ничего жуткого, обычная операционная. И цистерна в углу…
— В которой кислота?
