И, словно прочитав ее невеселые мысли, Соня сказала:
— А деньги я тебе найду. Я уже в два фонда обратилась. У многих известных и богатых людей была, обещали помочь.
Валентина чувствовала, что Соня лжет. Но она делает это, чтобы успокоить ее, чтобы ее жизнь наполнилась хотя бы какой-то долей надежды.
«Я живу в темноте, — думала она. — В кромешной темноте, и выхода из этой темноты нет и не будет». И никто не даст ей, молодой еще женщине, денег на операцию. Сумасшедших нет. Все считают деньги. У всех, кто имеет деньги, есть свои близкие и друзья, которым нужно помогать. И так уж сложилась жизнь, что ее всегда окружали люди практически бедные — учителя-коллеги, почти нищие подруги…
— Главное в твоем положении — не раскисать! Если раскиснешь — все, тебе конец, — произнесла Соня, и Валентина услышала, как дрожит ее голос.
— А мне и так уже конец. И зачем ты со мной возишься? — прошептала она, глотая слезы.
— Ну, ты даешь, подруга! А как же я? Разве я тебя брошу? Да если бы у меня не было семьи, я бы с тобой жила, помогала бы. Но у меня, сама знаешь, муж, дети. Уф, не знаю, как все сложится… Может, и позвонит кто-то, к кому я обращалась.
Валентина почувствовала какое-то движение в воздухе, до нее донесся аромат куриного бульона, и она поняла, что Соня поставила перед ней тарелку с супом.
— Вот, бери хлеб и ешь. Тебе надо хорошо питаться, чтобы подготовиться к операции.
— Соня, прекрати сейчас же! Какая операция?! О чем ты? Зачем ты обманываешь меня?
— Просто я верю…
Валентина представила себе Соню. Полноватую молодую женщину, блондинку с мелкими кудряшками на круглой голове. В цветной вязаной жилетке и джинсах. Хотя какая уж сейчас жилетка, когда на улице такая жара. Наверное, она надела один из тех сарафанов, которые сшила сама.
— Ты в сарафане? — попыталась она угадать.
— Да. Откуда ты знаешь? — быстро спросила Соня. — Ты что, увидела меня?
— Нет, просто подумала, что в такую жару ты наденешь либо голубой, либо желтый сарафан.
— Желтый, — со вздохом ответила Соня. — Ты почему не ешь?
— Аппетита нет.
— А ты заставь себя. Вот, бери ложку… — Соня вложила ей в руку ложку. — Ешь, говорю тебе! Ну что ты как маленькая?
В дверь позвонили.
— Кто это? — насторожилась Валентина и почувствовала, как в животе образовался ледяной ком. Это страх. Она так и представляла себе страх — это овальный ледяной ком, тающий где-то внутри и обжигающий своим холодом внутренности. И еще — тошнота.
— Сейчас посмотрю. Что ты так напряглась? Да мало ли кто пришел?
— Может, Саша? Может, он забыл что-то?
— Да, да, ты ему все вещички отдай, телевизор, ковер, постельное белье. Серебряные ложки… Все отдай! Я сейчас покажу ему и рубашки и ложки!
Она знала, что Саша забрал не все вещи. Сбегая от ослепшей жены, он так спешил, что оставил половину вещей. А потом звонил и просил, чтобы она отдала ему телевизор, который ей как бы теперь и не нужен, и компьютер.
Тело Валентины, обратившейся в слух, напряглось так, что заныли плечи. Кто пришел? Ну почему она ничего не слышит? Саша это или нет? А может, это из жилконторы, пришли пригрозить в очередной раз, что ее выселят из квартиры? Говорят, сейчас имеют право это делать, если человек много должен по квартплате.
До нее доносились обрывки очень тихого разговора. Ну, точно, это из жилконторы, и Соня наверняка делает посетительнице (там работают одни женщины) знаки, чтобы та говорила потише, чтобы Валентина не услышала, не расстроилась. Словно она не понимает, что после всего, что с ней произошло, сюда могут наведываться люди, настроенные исключительно против нее. Кроме самой Сонечки, конечно.
— Хорошо, я сейчас ее позову, — услышала она уже отчетливый и вполне нормальный голос Сони.
Она почувствовала, как Соня подошла к ней. Подруга тяжело дышала, словно только что быстрыми шагами поднялась по лестнице.
— Валентина, там к тебе пришли и хотят, чтобы ты показалась… А еще нужен твой паспорт. Я должна показать этому человеку твой паспорт.
— Соня, — Валентина судорожным движением схватила ее за плечо. — Сонечка, это по поводу квартиры?
— Нет, успокойся.
— Ты снова успокаиваешь меня? Скажи, это из-за квартплаты? Меня хотят выселить? Ну, пожалуйста, ответь мне, скажи правду, я же должна знать!!!
— Говорю же: нет!
— Если это из-за долгов, то я снова прошу тебя о том, о чем уже говорила. — Валентина перешла на шепот. — Вы можете всем семейством переехать ко мне, а свою квартиру сдавать. Я же говорила тебе! Таким образом мы решим сразу все проблемы: у вас появится большая квартира, где вы сможете жить всем семейством, и деньги. И я буду при вас…
— Валя! Прошу тебя, успокойся! Клянусь тебе, что это не из-за долгов. Это совсем другое. Правда, я еще не совсем поняла, кто именно прислал этого человека. Идем, вот твой паспорт, я должна его предъявить. Скоро тебе все объяснят. Ну, идем же, ничего не бойся!
— Надеюсь, никто не отберет у меня квартиру? Не продаст ее?
Даже от этих слов ей стало не по себе, словно в ее замутненном сознании они могли материализоваться и превратиться в парочку потенциальных покупателей, поджидавших ее на пороге.
— Пойдем, и ничего не бойся.
Соня буквально за руку вывела ее из комнаты. И Валентина тотчас почувствовала запах хороших мужских духов.
— Здравствуйте, Валентина, — услышала она совсем близко от себя приятный мужской голос. — Ваша фамилия Ступникова?
— Здравствуйте. — Голос ее от волнения осип. — Да, я Ступникова. А вы кто?
— Я принес вам приглашение на свадьбу одной вашей знакомой. Вот. — И в руках ее оказалась, как она поняла, большая гладкая открытка.
— А паспорт? Паспорт зачем?
— Я должен был удостовериться, что вы — это вы, — ответил человек уклончиво.
— Что за подруга? Как ее зовут?
И вдруг она поняла, что даже это не имеет уже никакого значения, хотя бы потому, что она не сможет прийти на свадьбу. Просто не сможет, и все. Потому что она — слепая. Она никогда не посмеет так отдалиться от дома. Ведь не во дворе же ее дома находится ресторан, где какая-то ее подруга будет праздновать свою свадьбу!
— Но я не смогу… Думаю, моя подруга просто не знает, что я ничего не вижу. Почти не вижу. И ее не увижу.
— Валя, почему ты не спросишь, как зовут твою подругу?
— Соня, ну ты-то должна все понимать! Если она выходит замуж, значит, это какая-то молоденькая учительница, которая совершенно случайно вспомнила обо мне.
— Анна. Ее зовут Анна, — сказала Соня. — Анна Ледникова.
— Ледникова? Сейчас я ее что-то припомнить не могу, но потом обязательно вспомню. Анна Петровна, может? Но у нее фамилия — Штейн. Аня… Соня, прошу тебя, не мучай меня! Я непременно вспомню Аню Ледникову, но смысл-то в этом какой, если я все равно никуда не поеду?
— Я заеду за вами, — услышала она все тот же приятный мужской голос. Она даже представила себе хорошо одетого, интеллигентного вида мужчину в светлом костюме. Почему в светлом? Может, потому, что сейчас лето и в черном костюме ему было бы жарко?
— Вы? Заедете? Вы что — жених?
— Нет, я друг семьи, если можно так сказать. И я доставлю вас на свадьбу в лучшем виде.
— Соня, ты слышишь? Посмотри-ка и его паспорт… Что-то я боюсь! И Анну Ледникову я вспомнить не могу, и вас тоже не знаю, во всяком случае, ваш голос мне не знаком. Вас как зовут?
— Извините, но Валентина сильно нервничает… — попыталась заступиться за подругу Сонечка.
— Не вопрос. Вот мой паспорт.
— Гурьев Дмитрий Петрович, — прочла вслух Соня.
— Гурьев? — эхом отозвалась Валентина. — Впервые слышу!
— Правильно, Глаша, я тоже не верю в подобные совпадения. Позвони Мирошкину и попроси его просмотреть сводки за прошлый год, выясни фамилии людей, о пропаже которых их близкие заявили шестнадцатого июня и в районе этой даты, ну, ты понимаешь. Может, где-то в Саратове опустилась инопланетная тарелка?
— Лиза, тебе все шуточки? Какая-то ты сегодня несерьезная, — покачала головой Глафира. Она сидела за письменным столом Лизы, в офисе, и разглядывала падавшие за окном снежинки. — Все-таки человек пропал, вдовец, к тому же — инвалид.
— Я помню его. Довольно симпатичный парень. Правда, выглядел он гораздо старше своих лет. Но ты права. Он не мог вот так взять и исчезнуть, даже не предупредив Агишина. Это неестественно, особенно если учесть все то, что ты мне рассказала о том, как Агишин помогал этому гардеробщику. Нет, здесь действительно что-то не так. И дети. Куда делись дети? Один-то человек мог исчезнуть. В конце концов, его могли просто убить…
— Лиза!!!
— …а тут — трое детей, — Лиза словно и не слышала Глафиру. — Не мешало бы выяснить, нет ли детей по фамилии Трубниковы в каком-нибудь интернате или детском доме? Знаешь, у этого гардеробщика просто нервы могли не выдержать, и вот он, сдав детей на попечение государства, покончил с собой. А что?
