Анне Хольт - Чему не бывать, тому не бывать

— Это грубое нарушение закона! — сказал он срывающимся голосом. — Я не могу...

— Заткнись, — равнодушно оборвал его старший коллега.

Дверь лифта открылась, коллега бесцеремонно ввалился внутрь, Петер Кальвю, поколебавшись, вошел за ним.

— Поверь мне, — сказал старший полицейский с издевательской улыбкой. — В этой профессии не выжить без мелких нарушений. Мы должны приходить неожиданно, сам понимаешь.

Он подмигнул. Взгляд был странный: один глаз синий, другой карий, как у лайки.

Они поднялись на четвертый этаж. Лысый полицейский ударил кулаком в зеленую дверь, прежде чем прочел имя на табличке, роль которой исполнял клочок бумаги с неуклюжими буквами, прикрепленный к косяку канцелярской кнопкой. Потом поднял глаза и прочитал:

— Ульрик Гёмселюнд. Все правильно.

Тут он отошел на два шага назад и с невероятной силой ударил плечом по двери. Из-за нее раздался крик. Полицейский разбежался еще раз и ударил по двери ногой. Дверь поддалась, сорвалась с петель и начала валиться на пол в коридоре, как в замедленной съемке.

— Вот так! — торжествующе сказал полицейский, заходя внутрь. — Ульрик! Ульрик Гёмселюнд!

Петер Кальвю остался стоять в коридоре. Под элегантным коротким пальто от Барберри пот с него катился градом. Да он сумасшедший! — ошеломленно подумал Кальвю. — Совершенно чокнутый! Мне говорили, чтоб я без слов выполнял его распоряжения. Что нужно просто слушаться и вести себя так, будто ничего особенного не происходит. После отстранения никто не может с ним работать. Они называют его одиноким волком, человеком, которому нечего больше терять. Но мне-то есть что терять! Я не хочу...

— Констебль Кальвю, — проревел коллега откуда-то из квартиры. — Иди сюда! Иди, мать твою, сюда, кому говорю!

Он нехотя вошел в комнату, должно быть, гостиную, и подошел поближе.

— Посмотри на этого заморыша, — пробасил коллега.

Мужчина двадцати с небольшим лет стоял в самом углу, за стойкой с музыкальным центром, под рядами книжных полок, которые тянулись до потолка во всей гостиной. Он был голый и горбился, стыдливо прикрываясь рукой.

— Ну, с этим управились, — сказал здоровенный полицейский Кальвю. — Покарауль его пока, а я немного осмотрюсь. Он так трясется над своим членом, будто боится, что мы его украдем. Да мы не будем! — повернулся он к хозяину квартиры, длинноволосому, встрепанному молодому человеку, продолжавшему стоять, вжавшись в угол. — Можешь расслабиться.

— Берите все, что вам нужно, — заикаясь, произнес тот. — У меня есть деньги в бумажнике. Можете взять...

— Успокойтесь. — Петер Кальвю сделал шаг по направлению к голому молодому человеку. Тот поднял руку, защищая лицо. — Ты что, ему не сказал? — вспылил Кальвю и посмотрел в глаза старшему коллеге, поражаясь силе собственной злости. — Твою мать! Ты не сказал ему, что мы из полиции?

Хозяин квартиры всхлипнул. Коллега прошипел:

— Успокойся! Конечно, я сказал. Парень, наверное, совершенно глухой. Не позволяй ему с места сойти.

Петер Кальвю попытался успокоиться. Он поправил воротник пальто и галстук, как будто сейчас, во время этого в высшей степени незаконного обыска, ему было важнее, чем когда-либо, быть подобающе одетым. Он должен был что-то сделать. Остановить произвол. Восстать против коллеги, который был старше его по званию. Позвонить кому-то. Протестовать. Он мог, например, спуститься вниз и вызвать патрульную машину. Однако его хватило только на то, чтобы попытаться успокоить трясущегося хозяина квартиры.

— Не бойтесь! — Кальвю постарался изобразить на лице улыбку. — Он много шумит, но он неопасный. — Голос прозвучал робко и совершенно неубедительно, он сам это слышал. — Мы должны просто проверить...

— Любитель, — посетовал коллега из-за двери. — Ульрик Гёмселюнд просто желторотый новичок, как я погляжу! — Он вошел в комнату, держа в руке пакетик с белым порошком.

— Бачок, — тоном учителя сказал он, — это первое место, в котором мы ищем, Ульрик. Самое первое. Покажи мне квартиру, в которой, как я подозреваю, есть наркотики, и я вслепую пойду в сортир, подниму крышку бачка и загляну под нее. Это так чертовски скучно!

Он погладил себя по рыжим с сединой усам. Осуждающе покачивал головой из стороны в сторону, пока открывал пакетик, потом сунул грязный мизинец в порошок и попробовал его на вкус.

— Кокаин! — воскликнул он деланно-удивленным голосом. — Я-то был уверен, что ты хранишь в сортире картофельную муку. А вместо этого там хорошенькая порция дерьма из западных районов. Фу, как стыдно. Стоять!

Мужчина в углу дернулся, обезумев от страха. Он начал сползать по стене, продолжая сжимать руками пах. Теперь он навзрыд плакал.

— Ну-ну, дружочек, не расстраивайся, — усмехнулся полицейский и тут же опять рявкнул: — Стоять!

Он прошелся по комнате, вытащил все ящики, открыл шкафы и пробежал руками под полками и за рядами книг, за фотографиями в рамках и под столешницами. У компьютерного стола, стоявшего в углу у кухонной двери, он остановился. Четыре коробки из «ИКЕА» стояли одна на другой. Он открыл первую и вытряс ее содержимое на пол.

— Так-так! — весело сказал он. — Да здесь столько интересного! Пять упаковок презервативов... — Он надорвал одну упаковку и поднес ее к носу. — Банан, — констатировал он, принюхавшись. — Ну, о вкусах не спорят! — Он порылся в куче на полу и вытащил сигарету-самокрутку. — Ищущий да обрящет, — торжественно произнес он. — Ах ты, маленький хитрый лисенок! — Он снова понюхал добычу и сказал с отвращением: — Качество — дрянь. Не знаешь толка в марихуане. Позор!

Из угла доносились тонкие всхлипы. Полицейский опрокинул еще один ящик.

— Здесь ничего интересного, — пробормотал он, пролистав колоду карт, и взялся за третью коробку. В ней был только большой конверт. — Тронд Арнесен, — прочел полицейский громко. — Что-то знакомое...

Молодой человек вышел из оцепенения. Он сделал несколько шагов вперед, резко остановился и спрятал лицо в ладонях.

— Не трогайте! Пожалуйста! — плакал он. — Это не наркотики. Это...

— Интересно, — сказал полицейский, открывая конверт. — Теперь мне уже любопытно.

В конверте лежало пять конвертов поменьше, скрепленных резинкой. Все были адресованы Ульрику Гёмселюнду — печатные буквы, слегка наклоняющиеся влево. Полицейский достал письмо из верхнего конверта и начал читать.

— Ну надо же, — пробормотал он, осторожно возвращая письмо на место. — Тронд Арнесен. Тронд Арнесен... Где же я слышал это имя?

— Ну пожалуйста, — снова начал молодой человек, он больше не плакал. — Оставьте их. Это личное. У вас нет, черт побери, никакого права врываться вот так и...

Полицейский оказался ошеломительно ловким и быстрым. Прежде чем Петер Кальвю успел понять, что произошло, его коллега в четыре прыжка добежал до Ульрика, крепко обхватил его, поднял в воздух и вернул в угол. Потом утопил свой указательный палец в левой щеке Ульрика.

— А теперь послушай меня, — сказал он тихо и нажал посильнее. — Он был выше парнишки на полторы головы. — На что я имею право, а на что нет, здесь решаю я. Ты должен не дергаться и делать то, о чем тебя просят. Я работаю в том дерьме, которое тебе и тебе подобным нравится, вот уже почти тридцать лет. Это долго. О-о-чень долго. И меня смертельно достали такие...

Казалось, что указательный палец сейчас проткнет щеку.

— Я думаю, нам нужно идти, — робко вступился за молодого человека Петер Кальвю. — Мне кажется, что...

— Заткнись, — прошипел коллега. — Тронд Арнесен — это же тот прохвост, который должен был жениться на Вибекке Хайнербак, и я уверен, что ребята в Румерике и криминальной полиции заинтересованы в том, чтобы им в руки попали эти письма.

Он убрал палец, и Ульрик Гёмселюнд упал. Горькая вонь испражнений распространилась по комнате.

— Обосрался, — разочарованно сказал полицейский. — Иди помойся, горе. И оденься. Поедешь с нами.

— Мне пойти за ним? — спросил Петер Кальвю. — Чтобы он не...

— Да не выпрыгнет он. Четвертый этаж — разобьется. Он все-таки не совсем дурак.

Ульрик Гёмселюнд вышел, широко расставляя ноги. Петер Кальвю невольно сделал шаг в сторону, когда Ульрик проходил мимо него по пути в ванную. Полицейские услышали приглушенный плач и шум включенной воды.

— Ты, Петер, должен хорошенько усвоить вот что. — Старший полицейский положил руку на плечо младшего коллеги полуугрожающим, полутоварищеским жестом. — Дверь в подъезд была открыта. Понял? И когда мы поднялись наверх, мы услышали крики и стоны, как будто кого-то избивают. Может, насилуют. Понял?

— Но... он же был один!

— Ну, мы этого знать не могли. Крики были просто ужасные, ты наверняка помнишь. Не правда ли? В действительности оказалось, что он просто сидел и самозабвенно онанировал, но нам то было неведомо.

— Я не знаю...