чтобы ты забыла. Я совсем не хотела об этом говорить, никогда не хотела и теперь жалею, что сказала.
– Я положила яд в сахар.
– Знаю. И всегда знала.
– Ты никогда не посыпала еду сахаром.
– Нет.
– Поэтому я положила яд в сахар.
– Меррикэт, мы больше никогда не станем говорить об этом. Никогда!
По моей спине гуляли мурашки, но Констанс ласково мне улыбнулась, и всё стало хорошо.
– Я люблю тебя, Констанс, – сказала я.
– И я тебя люблю, моя Меррикэт.
Иона сидел на полу и спал на полу, поэтому я подумала, что спать на полу будет не так уж трудно. Констанс следовало подложить под одеяло листья и мягкий мох, но не могли же мы снова пачкать пол на кухне. Я расстелила одеяло в углу, возле своего стула, потому что это место было мне знакомо лучше прочих. Иона вспрыгнул на стул и сидел там, глядя на меня сверху вниз. Констанс лежала на полу возле плиты; было темно, однако даже из своего угла я видела, как бледно ее лицо.
– Тебе удобно? – спросила я, и она рассмеялась.
– Я столько времени провела на этой кухне, – сказала она, – но ни разу не попробовала лечь на пол. Я так за ним ухаживала, что теперь он, кажется, принял меня с распростертыми объятиями.
– Завтра мы принесем салат.
10
Мало-помалу мы устраивали новый распорядок наших дней, которые складывались в счастливую жизнь. Утром стоило мне проснуться, как я тотчас же бежала в переднюю удостовериться, что дверь парадного заперта. Наша деятельность активнее всего протекала в самые ранние часы, потому что поблизости никого не было. Слишком поздно мы поняли, что к нам неминуемо набегут дети, раз ворота открыты, а тропинка открыта для прохода всех желающих. Однажды утром, когда я стояла возле двери парадного и выглядывала наружу через узкую стеклянную панель, я увидела, что на нашей лужайке играют дети. Возможно, их послали родители, чтобы разведать обстановку и убедиться, что по дороге можно ходить; но, может быть, дети просто не могут противиться соблазну играть где угодно. Казалось, они немного стеснялись, играя перед нашим домом, и переговаривались вполголоса. Я подумала, что они только делают вид, что играют, потому что детям полагается играть. Но, быть может, на самом деле их послали выследить нас и это не дети, а кто-то, переодетый детьми? Не очень-то убедительно, думала я, наблюдая за ними. Неловкие движения, и ни одного взгляда на наш дом, насколько я могла заметить. Интересно, скоро ли они заберутся на наше крыльцо и прижмутся маленькими лицами к нашим ставням, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь щели. Подошла Констанс, встала сзади и выглянула поверх моего плеча.
– Это дети чужаков, – сказала я ей. – У них нет лиц.
– У них есть глаза.
– Представь, что это птицы. Они нас не видят. Они еще не знают, не хотят верить, но они никогда нас больше не увидят.
– Полагаю, раз уж они пришли, они непременно придут сюда снова.
– Чужаки придут, но они не увидят нас в доме. А теперь, пожалуйста, дай мне позавтракать.
По утрам в кухне царил мрак, пока я не открывала дверь и не впускала солнечный свет. Тогда приходил Иона, садился на ступеньку и умывался, а Констанс готовила нам завтрак и напевала. После завтрака я садилась на ступеньку рядом с Ионой, пока Констанс мыла кухню.
Забаррикадировать боковые подходы к дому оказалось проще, чем я предполагала; в одну прекрасную ночь я все устроила с помощью Констанс, которая держала фонарь. По обеим сторонам дома имелось место, где деревья и кустарники росли почти вплотную к стене, прикрывая дом с тыла и сужая единственную тропинку, по которой можно было бы обойти дом и выйти к кухне. Из кучи, которую сложил на нашем переднем крыльце старьевщик Харлер, я вытаскивала предмет за предметом, все эти разбитые доски и мебель, и перегораживала тропинку в самом узком ее месте. Разумеется, эта преграда не была такой уж непреодолимой, и дети с легкостью могли перелезть через нее; однако любой, кто стал бы ее штурмовать, развалил бы доски и наделал бы столько шуму, что мы спокойно успели бы захлопнуть дверь кухни и накинуть щеколду. Я насобирала досок, которые валялись вокруг сарая, и грубо заколотила стеклянные панели кухонной двери, но решила не забивать ими боковые части дома – тогда все увидели бы, какой никудышный из меня строитель. Может быть, я лучше попытаюсь починить сломанную ступеньку, решила я.
– Над чем ты теперь смеешься? – спросила меня Констанс.
– Я думаю, что мы сейчас на Луне, но я представляла ее не совсем так.
– И все-таки мы здесь счастливы. – Констанс поставила завтрак на стол; там был омлет, поджаренный хлеб и ежевичное варенье, которое она сварила в одно благодатное лето. – Нам следует запасти как можно больше еды, – сказала она. – Мне не нравится думать, что огород стоит и ждет, чтобы мы пришли и собрали то, что там растет. И мне было бы спокойней, если бы в доме были запасы.
– Я сяду на крылатого коня и привезу тебе корицу и чабрец, изумруды и гвоздику, золотую парчу и капусту.
– И ревень.
Из огорода наши баррикады были хорошо видны, и мы решили оставлять дверь кухни открытой – в случае чего мы могли убежать в дом. Я взяла корзины, и мы набили их серыми от пепла листьями салата, редиской, помидорами и огурцами, затем дынями и ягодами. Обычно я ела овощи и фрукты еще влажными от росы или дождя; но я терпеть не могла есть что бы то ни было пополам с пеплом от сгоревшего дома. Ветер уже сдул большую часть грязи и сажи, и воздух в саду был свеж и чист, но земля впитала дым, и мне казалось, что он останется в ней навсегда.
Как только мы решили вопрос безопасности, Констанс открыла комнату дяди Джулиана и навела в ней чистоту. Сняла с его постели простыни и одеяло, постирала их в раковине на кухне и вынесла на солнце просушить.
– Что ты собираешься делать с бумагами дяди Джулиана? – поинтересовалась я, и Констанс задумалась, замерев над кухонной раковиной.
– Наверное, я сложу их в коробку, – сказала она наконец. – И наверное, отнесу в погреб.
– И будешь ее хранить?
– И буду ее хранить. Он бы порадовался, если бы знал, что к его бумагам относятся с уважением. И мне бы не хотелось, чтобы дядя Джулиан заподозрил, будто мы не сохранили его заметки.
– Я лучше пойду и посмотрю, заперта ли дверь парадного.
Дети частенько приходили на нашу лужайку и играли в свои глупые игры. На дом не смотрели, только неуклюже перебегали с места на место да неизвестно зачем хлопали друг друга по спине. Каждый раз, когда бы
