Сегодня у нас выдался хороший день. К тому времени, когда протрубил рог, мы захватили дюжину пленных, в том числе сына смотрителя замка, за которого дадут хороший выкуп. У меня болит все тело, хотя это не идет ни в какое сравнение с тем, что будет завтра. Над глазом царапина от обломка копья, а в остальном одни лишь синяки.
И все же мне не по себе. Я весь день искал глазами знамя, замеченное мною перед турниром, но так и не нашел его. После второй атаки сражение распалось на серию схваток и поединков, постепенно захвативших все турнирное поле. Мне приходилось держаться вблизи своего отряда. Я не мог подвергать себя риску, оставаясь один.
Я убеждаю себя в том, что ничего страшного нет. Многие рыцари сражаются под синими знаменами – и даже если это был Джоселин, он мог сломать свое копье о мой щит и при этом не узнать меня. Однако мне хочется как можно быстрее вернуться в лагерь и найти Аду.
Палатка пуста, ее там нет. Этьен со своими людьми отправился на пир в замок графа, но один из грумов сидит у костра и пьет вино, которое мы взяли в качестве выкупа за одного бургундского рыцаря.
– Где Ада?
Он вытирает капли вина с губ.
– Она пошла на встречу с торговцем лошадьми в часовню Святого Себастьяна, возле леса.
Почему не на лошадиный рынок? Я спешно иду между рядами палаток с опущенной головой, следя за тем, чтобы не зацепиться шпорами за веревки, и неожиданно наталкиваюсь на молодого оруженосца. Отпрянув назад, я бормочу извинения и только тогда вижу его лицо. Ниспадающие рыже-каштановые локоны до плеч, опущенные уголки губ, круглые, словно у младенца, щеки.
– Уильям?
– Питер?
Он явно не в восторге от нашей встречи. Сцепив руки под плащом и вывернув их, он стоит и не знает, что сказать.
– Рад снова видеть тебя, – я растягиваю губы в улыбке, а сам судорожно соображаю. Что ему известно? Кому он может рассказать?
– Ты на службе у другого рыцаря?
Он качает головой.
– Я здесь с Джоселином.
Мне следует убить его – перерезать горло и утопить тело в канаве. Но мы прожили рядом целых шесть лет: вместе обучались, тренировались, играли, шутили и сражались. Он мне не враг.
Я кладу ему руки на плечи и вынуждаю посмотреть мне в глаза.
– Где я могу найти Джоселина?
Уильям стоит, опустив голову, и что-то бормочет себе под нос. Я напрягаю слух и различаю слова, которые уже слышал пять минут назад.
– В часовне Святого Себастьяна.
Часовня стоит на краю поля со скирдами сена. Рядом с ней располагается обнесенный стенами склеп. Я подъезжаю к часовне верхом, вооруженный и в шлеме. Поблизости никого не видно.
Вечерний воздух разрывают звуки рыданий. Я еду в направлении этих звуков, огибая стену церковного двора, к тому месту, где к ней вплотную подступает лес.
Ада привязана к дереву. Из одежды на ней лишь рубашка, изодранная в клочья. Ее кожа покрыта кровоподтеками, а на руках видны следы ожогов, судя по всему, оставленных прикосновениями раскаленного кончика меча.
Ее глаза раскрыты – крошечные источники света на фоне сумеречной бездны.
– Питер?
Я соскакиваю с коня и бегу к ней, выхватив меч, чтобы перерезать ее путы.
– Уходи.
Это ее последние слова, обращенные ко мне, и лучше бы она не произносила их. Я хочу запомнить ее голос таким, каким он был всегда, – полным жизни и чувства. Не этот хриплый и исполненный болью шепот.
Слева от меня бренчит упряжь. Я поворачиваю голову. Из тени леса выезжает верхом рыцарь в окружении четырех или пяти пеших человек с копьями. Один из них подбегает к моему коню и хватает уздечку.
– Что ты с ней сделал?
– Не то, что ты думаешь. Во всяком случае, пока.
Я не вижу лица Джоселина, но узнаю его по голосу. В нем звучит торжество.
– Она все еще принадлежит моему отцу, хотя и предалась блуду с тобой. Возможно, когда он разберется с ней, отдаст ее мне. А когда разберусь с ней я, отдам, что останется, ребятам с конюшни на забаву.
Как жаль, что я спешился. Как жаль, что я приехал на этот турнир. Как жаль, что я не убил Джоселина тогда в башне.
– Отпусти ее. Отпусти ее, и я в твоем распоряжении.
Он смеется.
– Мне выбирать не приходится.
Эти слова побуждают меня действовать. Мысленно я переношусь в зал замка Ги, где сражаюсь из-за украденной книги. Я знаю, что не могу одержать над ним верх – он на коне и полностью вооружен, но это не имеет значения. Я поднимаю меч и бросаюсь на своего врага. Один из его людей приседает и кидает в меня копье. Я инстинктивно наклоняюсь.
Копье со свистом пролетает над моей головой. Я оборачиваюсь, хотя уже знаю, что увижу. Копье пронзает грудь Ады, прикалывая ее к дереву. Она хватается за древко, пытаясь вытащить его. Ей не хватает сил. Ее руки слабеют, хотя и продолжают держаться за древко, голова безвольно падает на грудь. Из раны струится кровь, стекая по телу и орошая землю у ног.
Даже Джоселин не хотел этого. Его удивление на долю секунды отстает от моей ярости. Я подлетаю к нему, преодолевая последние метры. Он вынимает ногу из стремени и выбивает у меня меч, но я хватаю его за руку и впиваюсь в нее зубами. Затем берусь за лезвие меча и вытягиваю его из ослабевшей руки Джоселина. Мои пальцы порезаны, и я роняю меч. Он хочет вытащить висящий за спиной щит, чтобы ударить меня им по голове, но его лямки цепляются за луку седла. Я повисаю на его ноге, пытаясь выдернуть его из седла. Моя рука сжимает что-то – его шпору. Я отрываю ее и вонзаю ему, словно это нож, в незащищенное место ноги, чуть выше колена.
Он кричит. Я готов и дальше бить его шпорой, пока он не истечет кровью. Но в этот момент испуганный конь трогается с места, и мой яростный удар, направленный в его ногу, приходится в конский бок.
Оглушительно заржав, конь встает на дыбы. Его копыта молотят воздух совсем близко от моего лица. Бедное животное подается назад. Я протягиваю руки, чтобы схватить Джоселина, и в этот момент конь бьет меня копытом в грудь. Я падаю на землю, конь скачет прочь.
Я вижу, как двое из людей Джоселина бегут за ним, а двое других стоят в нерешительности. Они могли бы легко убить меня, но не знают – может быть, я нужен их хозяину живым.
Крики и стук копыт в опускающихся сумерках помогают им принять решение. По лугу скачут всадники с факелами в руках. Они зовут меня.
Слуги Джоселина растворяются в лесу, как только Этьен и его люди оказываются на поляне. Хорошо, что у них факелы, а то они могли бы проехаться прямо по мне.
– Питер?
Они с изумлением и ужасом смотрят на пригвожденную к дереву Аду, ее рубашку, пропитанную кровью, которая в свете факелов кажется черной. Все они любили ее.
Я становлюсь на колени, и меня рвет. Этьен кладет мне руку на плечо, пытаясь успокоить меня, но мне не нужно его сочувствие, и я сбрасываю его руку с плеча.
Он думает, что спас меня. Но Ада мертва, мои мать, отец и брат мертвы, а те, кто убил их, остались безнаказанными. Я потерял всех, кого любил.
Ничто теперь не может спасти меня, кроме мести.
Ньюпорт, Южный УэльсСудя по тому, что Элли прослушала в сообщении, ее мать умерла в то самое время, когда она летела где-то над Ла-Маншем. Девушка и представить не могла, что ей может быть так плохо. Она должна была находиться в этот момент у постели матери, а не парить в облаках.
Дуг на похороны не приехал. Она послала ему сообщение с этой новостью на мобильный телефон, но потом игнорировала все его звонки и сообщения с вопросом о времени похорон. Бланшар тоже не приехал, хотя прислал своих представителей – двух мужчин в черном «Мерседесе». Они припарковали автомобиль на обочине дороги в крематорий, не выключив двигатель. Хотя дождь еле накрапывал, стеклоочистители работали непрерывно, словно они хотели отчетливо видеть все происходящее через ветровое стекло. Элли даже подумала, не пригласить ли их внутрь зала, чтобы они имели возможность выполнить свою работу надлежащим образом, без всяких ухищрений. Там было достаточно много свободных стульев.
Миссис Томас сказала несколько слов о том, какой доброй была миссис Стентон, из стоявшего в углу проигрывателя зазвучал хор, исполнивший «Men of Harlech», и гроб опустился в печь. Присутствовавшие на погребальной церемонии отправились в кафе на углу улицы. Никто там долго не задержался. Когда в половине третьего миссис Томас взяла на руки своего терьера и объявила, что ей нужно забрать внука из школы, низкие облака уже предвещали ранние сумерки.
Миссис Томас расцеловала Элли в обе щеки и обняла.
– Будь осторожна, – сказала она напоследок. – Ты теперь осталась одна, и тебе придется жить самостоятельно.
Элли вернулась домой и достала кое-что с чердака. И хотя она знала, что еще раз обязательно переступит порог этого дома, хотя бы для того, чтобы продать его, но тем не менее попрощалась с ним. На всякий случай. Девушка выключила свет и отопление, заперла все двери. Рядом с ее домом на узкой улице черный «Мерседес» не без труда въезжал задом на парковочную площадку. Элли подождала, пока он вклинится между двух других автомобилей, после чего вышла из дома и поспешила на станцию. Она знала, что они отыщут ее, но прежде она сможет воспользоваться таксофоном. После трех звонков она повесила трубку.
