Евгения Горская - Карма несказанных слов

Уже пройдя арку, Лена увидела бредущую впереди Любочку. Соседка, обычно ходившая очень быстро и весело, почти вприпрыжку, сейчас почему-то еле плелась, и Лена даже засомневалась, она ли это. Это была Люба, но совершенно другая, будто постаревшая за то недолгое время, что они не виделись.

– Привет, – равнодушно произнесла соседка.

– Любаша, – опешила Лена, – что с тобой? Что случилось?

– Ты ведь знала, да? – все так же равнодушно спросила та.

Лена смотрела на нее с грустью и жалостью. Все стало ясно: кто-то рассказал несчастной про веселые похождения ее недалекого супруга.

– О чем? – на всякий случай спросила Лена.

– Про Толю? Знала ведь?

– Знала. Давай пойдем ко мне, поговорим, – Лена решительно взяла соседку за локоть и потащила к подъезду.

Люба не сопротивлялась. Она молча шла за Леной, молча разделась в прихожей, молча ждала, когда закипит чайник.

– Люба, – начала Лена, когда чай был разлит и конфеты лежали на столе, – это самое лучшее, что могло с тобой случиться. Это счастье, понимаешь? Счастье, а не горе. Он плохой человек. Ты бы обязательно это поняла, не сейчас, так через несколько лет. А могла бы и не понять, тогда еще хуже было бы.

– Почему плохой? Потому что к Тамарке ходит? Она красивая, лучше меня.

– Не болтай ерунды. Ты такая… – Лене трудно было описать излучающую радость и доброту Любочку, которую она знала раньше. Эта новая Любочка была совсем другой, бесцветной и замученной. – Ты солнечная вся, ты на фею похожа. А Тамарка обычная девка, таких на каждом углу десяток.

– Но Толик ведь ее выбрал, не меня.

– Толику твоему все равно, не с ней, так с другой бы путался. Пустой он человек. Пустой и ничтожный.

– Откуда ты знаешь, что он с любой бы путался? – внимательно глядя на Лену, спросила соседка. – Он что, к тебе приставал?

– Нет, – соврала Лена, – просто… видно же человека.

– Лен, почему ты мне не сказала? Про Тамарку?

– Я сама через это прошла, знаю, как это… тяжело. Не хотела тебя огорчать. Хотя, наверное, надо было сказать.

– Надо было. Если бы ты сказала, мне не так стыдно было бы. Надежда Сергеевна все намекала, намекала, а я не понимала, пока она прямо не сказала. – Глаза у Любы наполнились слезами, но она этого не заметила.

– А почему тебе должно быть стыдно? – разозлилась Лена. – Ты что, кого-то обманула, предала? Ты любила и верила, что здесь стыдного?

– Теперь все надо мной смеются, – заплакала Любочка и зашмыгала носом, совсем как маленькая.

– Люба, ну что за глупость? Кто хорошо к тебе относился, тот и будет так относиться. Ты же ничего плохого не сделала. Это над ним смеяться надо, что он молодую красивую жену на дуру какую-то променял.

– Лен, а может, у него это пройдет?

– Что пройдет? – ахнула Лена. – Подлость?

– Ну зачем ты так? Он просто… влюбился. Может, это пройдет, а, Лен?

– Подожди, – отказываясь верить, спросила Лена. – Ты что же, так с ним и живешь? Как ни в чем не бывало?

– Я вчера только узнала… Может, это у него пройдет, Лен?

– У него это мгновенно пройдет, как только Вадим узнает. Он у тебя в ногах валяться будет и прощение вымаливать. Неохота ему в свой Урюпинск возвращаться, или откуда он там. И о девках в момент забудет. Но тебе-то зачем такой муж, на которого положиться нельзя? Зачем? Решать, конечно, тебе, Люба, но муж нужен надежный, настоящий. Иначе это не муж. А Толик пусть на Тамарке женится, достойная пара будет.

– Тебе хорошо говорить, ты второго нашла, а я где найду?

– Где все находят, там и ты найдешь. Кончай дома сидеть, в дверь уж точно никто не позвонит и не скажет: здравствуйте, я ваша судьба. На работу устройся, к Вадиму в фирму на корпоративы ходи. У них ведь вечеринки бывают?

Любочка пожала плечами – то ли не знала, бывают ли у брата в фирме корпоративы, то ли еще почему.

Она отпивала пустой чай и даже не смотрела на конфеты, которые очень любила.

– Я не хочу быть одна. И работать не хочу, – прошептала соседка. – Я хочу сидеть дома, детей растить. Как ты думаешь, если у нас ребенок будет, Толик ведь меня точно не бросит?

– Я думаю, что ему с тобой крупно повезло: он и квартиру получил, и работу, и жену, о которой и мечтать не мог. Пока будет кататься как сыр в масле, он тебя и без ребенка не бросит. А как только оберет тебя до нитки, тогда и бросит, хоть с ребенком, хоть без него. Я не знаю, как это объяснить, но Толик не пара тебе. Он другой совсем. Как Тамарка. Ты бы смогла с женатым мужиком под носом у его жены путаться? Вряд ли. А она смогла. И он смог. Они другие, понимаешь? Не такие, как ты.

– Лен, я хочу, чтобы он меня любил. – Любочка подняла блестящие от слез глаза. – Я сама готова у него в ногах валяться, только бы он Тамарку бросил. Я не знаю, как переживу, если он уйдет…

– А сейчас ты не переживаешь? Ты на себя не похожа, смотреть страшно. Я тебе могу точно сказать, что будет, если он не уйдет, вернее, если ты его не выгонишь, потому что сам он никуда не денется, не дурак. Ты будешь бояться всех женщин вокруг, и чем дальше, тем больше. У тебя не будет ни минуты покоя, ты все время станешь думать, где он да с кем. И превратишься вместо феи в озлобленную замученную бабу с кучей болезней.

Соседка тихо заплакала, уткнувшись лицом в ладони, и Лена замолчала, утешать ее не стала. Она не знала, как объяснить несчастной девушке, что остаться с Анатолием равнозначно самоубийству.

– Ладно, пойду я. – Высморкавшись, Любочка поднялась. – Ты, когда в Москве будешь, звони, ладно?

– Обязательно, – пообещала Лена. – Да ты мне сама звони, когда захочешь. Или на дачу к нам приезжай, я рада буду. И тетя тоже.

Лена захлопнула за Любой дверь.

Почему нам никто никогда не говорит, что жизнь – это тяжелый труд? Почему мы все ждем, что счастье само свалится к нам в руки?

Люсе повезло: двери электрички раскрылись прямо перед ней, и она с удовольствием устроилась у окошка по ходу поезда. За окном мелькали совсем уже густые деревья, желтые россыпи одуванчиков, собачники, выгуливающие вдоль железнодорожных путей своих питомцев. Низкое вечернее солнце светило в глаза, и Люся стала нашаривать в сумке темные очки, но рука вытащила визитку дачного участкового. Люся сунула визитку назад, достала очки и опять уставилась в окно. Она всегда ездила на дачу к Лене одна, пора бы уж и привыкнуть, но сейчас ей почему-то от этого было грустно. Она давно чувствовала себя одинокой, даже когда жила с Гришей. Ей всегда приходилось самой принимать решения, потому что Гришка боялся всего на свете: сокращений на работе, эпидемий гриппа, падения доллара и черт знает чего еще. А Люся всегда должна была оставаться сильной, успокаивать его и самой решать, как жить, где работать, куда ехать отдыхать… Она чувствовала себя одинокой даже до того страшного, что случилось с ней, когда она еще называла Гришку своим мужем, и о чем старалась никогда не вспоминать.

– Гриша, у нас будет ребенок, – замирая от восторга и немножечко от страха, объявила Люся. Она только что пришла из женской консультации, где все подтвердилось, купила по дороге мороженое и компот из клубники и выкладывала лакомства на блюдечки.

– У тебя будет ребенок? – переспросил Гришка, и это «у тебя» больно ее царапнуло. Он замер с чайником в руках – собирался греть воду.

– Да, – подтвердила Люся, стараясь не обращать внимания на «у тебя».

– Но… – Гришка поставил чайник на стол, – но мы же не можем сейчас заводить детей.

– Почему? – Люся не понимала совершенно искренне.

– Мы еще не встали на ноги, – обиженно сказал Гришка, вышагивая по маленькой кухне.

Он еще что-то говорил, и опять Люся его не понимала. Не понимала, почему два молодых здоровых человека с высшим образованием, живущие в Москве, где найти работу вовсе не проблема, не могут иметь ребенка.

Гришка все говорил, и она неожиданно вспомнила, как Луиза Матвеевна явилась к ним требовать, чтобы Люся «отстала» от ее сына, и как отец тогда сказал:

– Люсенок, брось его. Правда ничего путного не выйдет.

Она возмутилась, а отец сконфузился и пошел на попятный:

– Конечно, тебе решать. Это твоя жизнь.

Ей вдруг отчаянно жалко стало и отца, загубившего собственную жизнь, и маму, и себя. И даже Гришку.

– Не забывай, – Гришка остановился перед ней, – у тебя… наследственность.

Этого он говорить был не должен, родителей Люся в обиду не давала, и он это знал. К тому же еще в институте он рассказал, что его отец тоже пил и мать его давно выгнала. Много позже Люся узнала, что Гришкин отец после развода удачно женился на дочери какого-то бывшего партийного деятеля, в перестройку завел собственное дело и скончался несколько лет назад все от того же пьянства, оставив молодой жене бизнес, недвижимость и немалые деньги. Гришкина мать пыталась отсудить часть наследства в пользу сына, но так и не смогла.