– Людмила, нам надо поговорить! Извините, Заур Идрисович.
Я взяла ее за локоть и вывела из кабинета. Мы встали в коридоре, у окна.
– Людмила, это вы отравили Чайникова, не отказывайтесь! Я все знаю. И о том, что ваша сестра умерла из-за его неправильного диагноза, и о том, что он пытался утаить свой промах от других, – сказала я.
Она молчала и испуганно смотрела на меня. Потом тихо спросила:
– Кто вы? Мне очень знаком ваш голос и… лицо тоже, но я не могу вас вспомнить…
– Я разговаривала с вами на поминках Чайникова, на его девять дней. Помните? В кафе… А помните вы меня плохо потому, что тогда вы немного выпили.
Она закрыла глаза.
– Вы так не похожи на себя…
– Я волосы покрасила, – объяснила я.
– Зачем? Вам не идет. – Должно быть, она сказала это машинально, но тут до нее дошло, в каком ужасном положении она оказалась, и она тихо вскрикнула.
– Людмила, я хочу предупредить вас: Родион заказал мне расследование, и потому я просто обязана сообщить ему о вас.
– Зачем, ну, зачем вы начали копать?! Кто вас просил?!
– Родион. И, честно говоря, я не хотела за него браться. Все выглядело действительно как бытовое отравление. Но Родион настоял на своем. Интуиция или логика подсказывали ему, что хороший знаток грибов никак не мог отравиться именно грибами. Чем угодно, но не грибами! Ирония судьбы.
– Вот у меня теперь будет ирония судьбы! Я сяду в тюрьму из-за преступника, который сам должен был сидеть! А моя племянница? С кем девочка останется? Родители мои уже далеко не молоды… – Она покачнулась на каблуках.
Зазвонил мой сотовый. Это был Андрей:
– Тань, это я. Значит, так: девичья фамилия твоей покойной…
– Кочина, – сказала я.
– А ты откуда знаешь? Проверила или догадалась?
– Или. В общем, Андрюша, спасибо тебе за сведения.
– Да не за что. Ты все-таки нашла убийцу? Все-таки Кастрюлькин твой не сам?..
– Я тебе потом все расскажу, ладно?
– Ну, ладно, пока! – Он отключился.
Я повернулась к Людмиле:
– Я вас предупредила. Родион сегодня же будет знать обо всем! Не обижайтесь, ничего личного… просто он – заказчик моего расследования.
Я двинулась по коридору к выходу.
– Подождите! Как вас… – вскрикнула она.
– Татьяна.
– Татьяна, вы можете выслушать меня? Я так долго носила это в себе, мне надо кому-то все рассказать! Раз уж вы все это раскопали…
Я пожала плечами:
– Почему же не выслушать? Вас с работы отпустят?
– Да. Только вот где нам можно поговорить?
– У меня машина внизу.
Мы спустились на первый этаж, я сдала свой пропуск на проходной, и мы сели в мою машину. Людмила оставила дверь открытой и закурила.
– Как же все-таки получилось, что ваша сестра умерла у такого хорошего доктора, как Чайников?
– Хороший… Какой же он хороший, если не смог поставить ей верный диагноз? Она мне позвонила утром двадцать девятого июля, сказала, что у нее болит живот. Я, дура, и посоветовала ей обратиться в эту клинику! Я часто слышала, как Чайников рассказывал друзьям, какая у них замечательная клиника, какие там опытные врачи, оборудование современное. Поэтому я и посоветовала сестре туда поехать. Она легла к ним в тот же день. Потом позвонила мне по мобильному телефону и сказала, что врач нашел у нее серьезное воспаление, придется ей, мол, полечиться дней пять, поколоть антибиотики и витамины… Я к ней тридцатого с работы заехала. Она сказала, что лучше ей не стало. Боль как будто даже усилилась…
Я говорю – скажи об это врачу. Она: «Да я уже сказала… А он утверждает, что боль быстро не пройдет, надо еще пару дней потерпеть». Ну, и все на этом… А на другой день я заболела. Очевидно, потому, что накануне выпила квасу холодного, со льдом. Жарко очень было, я вспотела… В общем, на другой день я сестре даже позвонить не могла, не то что ехать, так у меня горло заложило! Первого, утром, звонит ее муж, Яловенко, козел, и говорит, что Галина ночью в больнице умерла. Я ушам своим не поверила. Как – умерла?! От воспаления? От этого не умирают! Только потом уже выяснилось, что у Галки внематочная беременность была. А врачи кололи ей антибиотики! Хотя ей требовалась срочная операция. Мы с ее мужем ходили в клинику, пытались выяснить – как такое могло случиться?! Но нам сказали, что она сама виновата, поздно к ним обратилась, наговорили нам с три короба… Я пригрозила им, что разберусь с этим, а Яловенко вдруг отказался, сказал, что ему не до разборок. То похороны, то с дочкой надо что-то решать. В общем, я одна по всем инстанциям ходила. Только ничего не добилась. Не знаю, может, клиника откупилась, может, еще что-то… У нас в стране ведь врача трудно призвать к ответу. Медицина – такая скользкая область… Походила я с полгода по разным кабинетам и поняла, что все это пустое. Галю уже не вернуть. А я и так столько денег потратила на это дело! К тому времени девочка уже жила у меня, Яловенко этот ее хотел в детдом сдать. Я оформила опекунство, взяла племянницу к себе. Но боль в душе не проходила. Я такую обиду на этого доктора затаила… Все думала, как этому гаду за Галку отомстить и за ребенка, она ведь сиротой осталась. В два года – без отца, без матери! Это как?! А наши родители! Как они переживали! Мама день и ночь плакала… Долго я терзалась, думала, может, все же смогу простить, забыть… Нет, это оказалось выше моих сил. На работе вроде забываюсь, а дома, как увижу Алькины глазенки… А она все спрашивала: «Где мама? Я к маме хочу». Ужас!
Людмила вытерла слезы тыльной стороной ладони и всхлипнула.
– И тогда я из нашей лаборатории выкрала яд, фаллоидин. Мы из него одно лекарство делаем, добавляем его туда, в микродозах. Я думала, никто проверять не будет, а вы вон узнали… Как?
– Я вам об этом потом расскажу. А сейчас вы мне обо всем рассказывайте, чтобы я знала, как вам помочь.
– Мне – помочь?! Вы собираетесь… после того, как все узнали… Почему?
– Мне присущ здоровый цинизм. Чайникова уже не вернуть. А у вас на руках маленький ребенок. К тому же, как я поняла, тварью покойный был поистине редкостной! Знаете, один человек даже сказал, что убийцу этого гада вообще искать не надо. Но, поскольку расследование было мне заказано и оплачено… Людмила, что было дальше?
– Я мамино платье старое взяла и платок, положила все это в пакет. Поехала на дачу. Я там была один раз. Когда Роман с друзьями однажды ездили к Чайникову, я за ними следом на автобусе поехала. Название поселка я знала, а там уж найти их было нетрудно. Походила я по дачам, за заборы ко всем заглядывала, так и нашла. Компания была шумная, музыка громко играла, да и сами они на ушах стояли. Я посмотрела, как они веселятся. Такая обида меня взяла! Этот гад жизни радуется, а моя сестренка в могиле гниет! А дочка ее при живом отце сиротой живет! Да если бы он хотя бы повинился! Сказал бы: виноват, мол, простите… А он – нет, больная, видите ли, сама виновата: обратилась к ним поздно! Врет он все, Галя три дня у него пролежала, прежде, чем умереть… Ну, думаю, пусть я сама потом сдохну, но и тебе, тварь, не жить! Так вот, в тот день я поехала на дачу, прихватив с собой мамину одежду. Племянницу с соседкой оставила. Из автобуса вылезла, зашла в лес, мамино платье поверх своей одежды надела, платок повязала, чтоб на старуху походить, на случай, если потом соседей начали бы опрашивать. Подошла к даче. Стояла за забором и смотрела, как они куролесят. Только накануне сестренке моей три года по смерти исполнилось, я поминки справляла… Так тоскливо было на душе… В общем, я выбрала момент, когда они в баню ушли. Калитка у этого гада никогда не закрывалась. Я на участок прокралась – и в дом шмыг! Поднялась на чердак. Села на матрац, жду. Они в бане попарились, у костра уселись, шашлык готовили. А я за ними в окошко чердачное наблюдала. Потом вижу: Чайников в дом зашел, с бутылкой воды. Идет и пьет на ходу. Жарко было в тот день… Я бутылку эту заприметила. Он на веранду вошел, а я потихоньку прокралась на первый этаж и через неплотно закрытую дверь из кухни за ним наблюдала. Он спустился в погреб, бутылку водки достал, прихватил что-то со стола, хлеб, кажется, и соль, вернулся к костру. Бутылку с водой на столе оставил. И я всыпала яд из пузырька прямо в бутылку! На дне ее, правда, осадок остался, но он уже пьяный был, вряд ли внимание обратил бы на это. Поднялась на чердак. Наблюдаю опять за ними. Через некоторое время Чайник хватился, что попить ему нечего, пошел на веранду и взял бутылку с ядом. Я видела, как он из нее пил, а потом, уже пустую, в костер бросил, она скукожилась вся. Я ему мысленно спасибо сказала: он сам сжег улику!..
Я вспомнила, что, когда мы с Родионом осматривали дачу, я заметила в золе кострища остатки почерневшей от жара пластиковой бутылки, съежившейся до размеров пузырька. Я, конечно, не взяла ее, да и что там можно было обнаружить после того, как она почти расплавилась в костре.
– Людмила, Роман знал, что Чайников поставил вашей сестре неправильный диагноз?
