Размышляя о красоте, священник невольно вспомнил о рыжеволосой девушке, с которой поднимался в лифте. Мисс О'Хара была одной из самых привлекательных молодых женщин, которых он когда-либо видел. Да, очень красивая. Она оказалась не только очаровательной женщиной, но и хорошим работником — так быстро и без ошибок напечатала ему письмо. И кроме того, владела шестью или даже семью языками. Во всяком случае, так ему сказал швейцар на входе.
Отец Динант посмотрел на кончик своей дымящейся сигары.
Да, но по ней заметно, что она чем-то встревожена. Такое впечатление, что мисс О'Хара хочет ему что-то рассказать о себе. А впрочем, что здесь удивительного? Ведь он тот, кто выбран Богом, чтобы утешать живущих на земле людей. Определенно, в жизни этой молодой красивой женщины творится что-то неладное.
Иногда отец Динант жалел, что люди не носят на себе отличительных знаков, по которым можно было бы сразу определить, какой религии они придерживаются. Если та, что ехала с ним в лифте, исповедовала ту же веру, что и он, а, судя по ее фамилии О'Хара и рыжим волосам, так оно и должно было быть, то он с удовольствием помог бы ей.
Молодые люди такие чувствительные, все принимают близко к сердцу, порой и обычного проступка от греха не отличают. Часто, совершив грех, не важно, большой или малый, стыдятся в нем признаться, стараются забыть о нем, тогда как Всевышний, если перед ним покаяться, готов простить им любое прегрешение.
Душа такой молодой и красивой, как мисс О'Хара, женщины, совершенное тело которой Бог создал, чтобы она рожала крепких и здоровых детей, должна быть особенно ранима. Объяснить, почему между душой и телом существует такая связь, не под силу ни психиатру, ни даже Церкви. Если женщина красива, загадочна, она всегда представляет собой желанную цель для мужчин, некоторые из них даже готовы умереть ради того, чтобы обладать ею. А если женщина слаба в вере и к тому же еще и красива, то вероятность того, что она попадет в беду, несоизмеримо возрастает.
Отец Динант вновь взял в рот сигару. Возможно, что у мисс О'Хара проблемы из-за мужчины или мужчин. Если так, то бедняжке надо помочь. Сколько молодых людей совершают одну и ту же ошибку, стыдятся ее, боятся; в, ней сознаться, а потом совершают все новые и новые.
Священник бросил брезгливый взгляд на стеклянную дверь балкона 409-го номера. Он знал, что Бог разврата не прощает, а тех, кто погряз в нем, скорее всего, покарает, и наказание его будет очень строгим.
В соседнем номере загорелся свет, значит, там кто-то появился. Отец Динант с глубоким вздохом поднялся со стула и ушел с балкона. Возможно, эта распутница пришла и одна. А если с любовником? Нет, он не желает слушать их постельные разговоры.
Священник плотно закрыл стеклянные балконные двери и, включив телевизор, сел в стоявшее напротив кресло. Если новости, начавшиеся в шесть тридцать, окажутся неинтересными, то до начала передачи о женском союзе можно почитать требник. Потом он решил посмотреть Дэниела Буна. Как же хорошо было жить в то время, когда черное считалось черным, а белое — белым, когда люди были хорошими, добрыми и единственную угрозу для них представляли вооруженные луком и стрелами индейцы.
Святой отец отрегулировал звук с помощью блока дистанционного управления. Интересно, как бы отреагировал мистер Чарльз А. Филлипс, узнай он, что творится в номере его жены?
***
Здесь все было словно в джунглях. С наступлением темноты в зарослях осоки заквакали лягушки и застрекотали цикады. Едва в окнах салона старого прогулочного катера зажегся свет, как тучи комаров и других летающих насекомых поднялись в воздух и, словно солдаты в атаку, устремились к стоявшему на приколе судну. В его раскаленных дневным солнцем каютах было жарко и душно.
Закончив есть, Хассан Хафиз, уже в который раз за время вечерней трапезы, вытер ладонью вспотевший лоб. Ужин, за которым он съел жареную кефаль с картофельным пюре, как всегда, оказался невкусным.
Откинувшись на спинку стула, он посмотрел на весьма некрасивую, правда с хорошей фигурой, девушку, склонившуюся в камбузе над плиткой.
— Через минуту кофе будет готов, — предупредила она, заметив, что Хассан на нее смотрит.
— А куда нам спешить? Теперь уже, похоже, некуда, — сказал он.
— Да, похоже, что некуда, — согласилась с ним Айшей. Она налила в две маленькие чашечки крепко заваренный, с сахаром кофе и, войдя в каюту, поставила одну перед Хафизом.
— Думаешь, она знает? — спросила его девушка.
— Честно говоря, не совсем уверен, — ответил Хассан. — Но после двух встреч с ней я убежден только в одном…
— В том, что если она и вспомнит, то сообщит Али?
— Точно!
— Порфиро говорил о ней как об очень деловой женщине.
Хассан вновь посмотрел на Айшей и мысленно сравнил ее с рыжеволосой мисс О'Хара. Если Айшей назвали в честь Айшей бинт-Абу Бекр, любимой дочери Магомета, то на имени их сходство и заканчивалось.
Чувство полной опустошенности не покидало Хафиза. Может быть, он попусту растратил лучшие годы своей жизни? Возможно, вместо того, чтобы попытаться показать своим соотечественникам пример, как надо жить, ему следовало бы остаться примерным мусульманином и заняться более приятным делом?
Его ныне покойный отец имел в гареме около трехсот жен, не считая тех, на которых он женился на одну-две ночи, а утром разводился. А сколько же у него было наложниц и любовниц, только одному Аллаху известно. И у Али Саркати, теперешнего правителя страны, должно быть, не меньше.
А он, Хассан Хафиз, его сводный брат, тех же королевских кровей, вынужден был прожить все эти пять лет всего с одной женой. И где?! На гниющей, вонючей посудине — реликте истории другого государства!
Но почему? Для чего? Для того, чтобы горстка соотечественников поверила ему и поддержала. Большинство же из них, как и его брат Али, боятся перемен. Он, Хассан Хафиз, отказался от всего, что от рождения принадлежало ему. И даже от религии. Ради чего? Ради того же самого? Его страна не единственная, где народ выходит на улицы и требует себе лучшей жизни. А разве Али единственный в мире монарх или он из них худший?
Так, может быть, отказаться от борьбы, перестать нести чушь о свободе, равенстве и братстве и помириться с братом? Сделать это ему будет совсем не трудно: Али с радостью примет его предложение о мире. Тогда он снова станет членом королевской семьи и заживет во дворце, вместо вонючей рыбы и картошки будет есть в ресторанах филе “россини” из нежной телятины или приготовленную из целой куриной грудки котлету по-киевски.
И жен у него в гареме будет не меньше десятка, и все такие же красивые, как эта мисс О'Хара.
— Тебе, наверное, не стоило говорить ей, что сделаешь с парнем, когда его найдешь? — прервав ход мыслей Хассана, спросила Айшей.
— Я сказал ей, что если он нам подойдет, то присягну ему в верности.
— А если он не подойдет и окажется таким же, как его отец, то ты перережешь ему глотку, — горя глазами, произнесла Айшей.
— Все, хватит на эту тему, а то у меня от таких разговоров голова кругом идет. Как бы то ни было, все это скоро закончится, — сказал Хассан. — Когда я узнал, что парень где-то здесь, в Майами, мне показалось, что половина дела сделана. Поэтому и решил повысить цену. Понимаешь, мой племянник, человек просвещенный, столько лет прожил в Штатах, цивилизованной стране. Для меня он сейчас как молодой блистательный Галаад [Галаад — персонаж из средневековой легенды Мэллори о короле Артуре и рыцарях “Круглого стола”], этакий Даниил, который, воскреснув, повел за собой народ. Если же парень окажется таким же ублюдком, как и Али, то существующий режим в нашей стране будет длиться целую вечность. Учти, его дед дожил до восьмидесяти и до конца своих дней не потерял способности производить детей.
— Это я знаю, — ответила Айшей. Хассан допил кофе, вышел на палубу и, подняв глаза к небу, задумался. Будь он молодым, он так бы не терзал свою душу от сознания того, что может потерпеть неудачу, — молодым свойственно смотреть на мир легко и просто. Теперь Хассан Хафиз с болью в сердце думал о том, что, всецело посвятив себя делу, на которое ушли полные тревог и лишений двадцать лет, он так и не приблизился ни на шаг к своей цели. Он же не ставил перед собой задачу перетряхнуть весь мир, а стремился всего лишь свергнуть в своей стране диктаторский режим. А в этом деле он не был первопроходцем. Как ни странно, но и кубинские эмигранты, наводнившие Майами после того, как на их родине произошла революция, испытывали те же горькие чувства, что и он.
Его страна из-за своего географического положения находилась в зоне стратегических интересов мировых держав. И хотя американцы, в той или иной степени высказывающиеся за некоторые реформы, задуманные Хафизом, любезно предоставляли ему и его молодым сторонникам политическое убежище, тем не менее госдепартамент США поддерживал монархический режим Али Саркати. Соединенные Штаты опасались нестабильности в регионе, представлявшем для них жизненный интерес.
