– До чего же вы наивны, батенька! – воскликнул Семен Игнатьевич, дослушав до этого места.
– Да уж! – подхватил Каретников. – Вы же деловой человек, судя по всему, так почему просто не открыли Интернет и не посмотрели отзывы на форуме больницы? Там и фото мое есть, между прочим!
Действительно, как же он не подумал о самом очевидном?! Это невозможно объяснить ничем, кроме наваждения: видимо, страх перед ужасающей новостью оказался так силен, что перевесил здравый смысл. Беспомощность, которую испытывает пациент перед лицом болезни, не поддается логике.
– Кроме того, – продолжал Краско, – существует определенная процедура, когда человеку ставят подобный диагноз. Во-первых, больного ставят на учет в онкодиспансере. Даже если случай безнадежный, ему оформляется инвалидность! А вы даже не попытались обратиться к другому врачу, поверили первому встречному… Вы, конечно, не помните, в какой день все это произошло?
– Не помню, – согласился Пушнин, – но могу проверить. – Он вытащил органайзер, с которым никогда не расставался. – Так, это случилось чуть больше двух месяцев назад, двадцать второго… во вторник. Да, точно: вторник, одиннадцать утра.
– Я бываю в больнице по понедельникам, средам и пятницам, – сказал Каретников. – По вторникам и четвергам у меня лекции в Первом медицинском институте с десяти до четырех. Я понятия не имею, кто принимал вас во вторник!
Несколько минут все молчали, потрясенные чудовищностью сделанного открытия. Представить, чтобы какой-то врач намеренно ввел пациента в заблуждение, казалось невероятным! Наконец, доктор Краско прокашлялся.
– Я так понимаю, что это дело уголовное, – сказал он. – Мы должны довести до сведения соответствующих органов все, что нам известно.
– А что именно говорил вам этот лже-Каретников? – поинтересовался Илья Викторович.
– Ну, – протянул Пушнин, пытаясь припомнить, – например, что рак поджелудочной железы опасен тем, что его практически невозможно обнаружить на ранних стадиях. Он проявляется, когда уже, как говорится, поздно пить боржоми… Говорил, что при этом заболевании возникают мучительные боли, которые начнут постепенно усиливаться… Да, он сказал, что в моем состоянии бесполезно прописывать радио- или химиотерапию.
– Но хоть что-то он прописал?
Пушнин снова полез в ежедневник и, открыв нужную страницу, протянул Каретникову.
– Так… – пробормотал он. – Потрясающе! Семен Игнатьевич, впервые вижу, чтобы раковых больных лечили невероятным количеством различных обезболивающих, которые никогда не назначают вместе. Слава богу, что он вам морфин не прописал! Но я так полагаю, он и не мог этого сделать, потому что наш «коллега» – не врач. Из всех лекарств, имеющих отношение к онкологии, я вижу только «сегидрин». Его прописывают при лучевой или химиотерапии для облегчения состояния больных. Плакат про этот препарат висит в моем кабинете, так что при желании можно срисовать название оттуда. Я надеюсь, вы не успели употребить все эти рецепты? – спросил он, обращаясь к Анатолию Андреевичу.
– Я принимал обезболивающие по мере необходимости. Что толку пить лекарства, если тебе говорят, что жить осталось несколько месяцев!
– Опишите-ка еще раз этого «доктора», – попросил Семен Игнатьевич.
Пушнин повторил свое описание, пытаясь припомнить детали.
– Не представляю, кто бы это мог быть! – воскликнул Каретников.
– Ты думаешь, это кто-то посторонний? – спросил Краско.
– Напротив, это явно некто, работающий в нашей больнице. Посторонний не смог бы заполучить ключ от моего кабинета! Кроме того, он должен знать мое расписание, чтобы смело рассиживаться там, будучи уверенным, что я не появлюсь… Но я не могу вспомнить никого, кто соответствовал бы вашему описанию, – закончил он, обращаясь к Пушнину.
– У вас должна быть база данных, – заметил Анатолий Андреевич. – В отделе кадров хранятся личные дела персонала с фотографиями…
– Ну, это уже не наша забота – расследованиями заниматься, – сказал доктор Краско. – На вашем месте, друг мой, я бы пошел сейчас прямо в полицию и заявил о том, что с вами произошло.
– У меня идея получше, – пробормотал Пушнин, подумав о симпатичной женщине-детективе.
* * *
Пушнин и Макс сидели за столиком в кафе на Малой Конюшенной и молчали. Макс только что выложил Анатолию Андреевичу то, что узнал от бабушки. Умом бизнесмен понимал, что все, сказанное Максом, правда, но сердце отказывалось верить. За короткое время, что Пушнин знал парня, он успел так сильно к нему привязаться, что это известие стало для него ударом. Как раз тогда, когда с его души упал огромный груз: он не находится при смерти и при надлежащем лечении доживет до ста лет!
– Не понимаю, – пробормотал он, – Маргарита Григорьевна докладывала мне о каждом своем шаге при поисках моего ребенка – все сходилось!
– Все, кроме фотографии, – согласился Макс. – Только мои бабушка или мать могли сказать, является ли девушка на снимке той Анастасией, которая вам нужна. Баба Маша и мне не хотела говорить, чтобы не расстраивать… Вы должны найти настоящего ребенка.
Пушнин внимательно посмотрел на Макса. В самом деле, он ведь мог и не рассказывать! Кто узнал бы правду? Бабка не выдала бы внука, желая ему счастья, а других свидетелей нет, не считая матери. Синявская пыталась его остановить, говорила, что необходимо окончательно убедиться во всем, встретившись с Анастасией, однако Пушнин сам запретил ей это делать, боясь, что она как-то повлияет на сына, очернив Анатолия Андреевича в его глазах… Заполучить богатенького папашу мечтает каждый, но Макс повел себя неожиданно, предпочитая не вводить его в заблуждение.
– И я знаю, где искать! – прервал Макс размышления Пушнина.
– Кого искать? – не понял тот.
– Да ребенка вашего! Я знал, что уже видел где-то раньше девушку с вашей фотографии, только никак не мог вспомнить, где. А сегодня вспомнил!
* * *
Когда они подошли к Таниной двери, Пушнин на минуту остановился, прислонившись к перилам лестницы. Анатолий Андреевич понимал, что поступает правильно, но как же не хотелось отказываться от мысли, что Макс – его сын! Правда значения не имела. Он хотел ребенка, и если бы мог выбирать, то без всякого сомнения выбрал бы Макса! К сожалению, это не вопрос выбора. Поэтому Пушнин оторвался от перил и нажал на кнопку звонка.
– Это вы? – удивленно спросил Макс, узнав в человеке, открывшем дверь, следователя, с которым он разговаривал в больнице. – А где Таня?
– Заходите, – пригласил следователь и отступил, пропуская Макса с Пушниным в квартиру.
Войдя в гостиную, они увидели еще двоих мужчин – одного в гражданском, а другого – в полицейской форме. На стуле, сжавшись в комочек, сидела Таня. Ее лицо опухло от слез, и она мелко дрожала. Оглядевшись, Анатолий Андреевич заметил на стене портрет красивой светловолосой женщины. Это была Анастасия – такая, какой он ее запомнил. Пушнин перевел взгляд на девушку, которая сидела на стуле, обхватив колени руками. Внешностью она ничуть не походила на красавицу с портрета.
– Что все это значит? – спросил Анатолий Андреевич.
– Я – капитан Фисуненко, следственный комитет, – представился человек, открывший им дверь. – А вы, простите, кто будете?
– Анатолий Пушнин… Танин отец, – закончил он после секундной паузы.
Таня вздрогнула.
– Полагаю, я имею право знать, что здесь происходит? – продолжал Анатолий Андреевич.
– Имеете, – согласился капитан. – Ваша дочь обвиняется в убийстве Ивана Костомарова и покушении на убийство Андрея Кожухова.
* * *
– Невероятно! – пробормотала Рита. – Как ты на нее вышел?
Они с Женей сидели в кафе торгового комплекса на Академической. Только что Фисуненко рассказал ей историю задержания Татьяны Кислициной, оказавшейся дочерью Пушнина.
– Это было не так уж и трудно, – пожал плечами Женька, отхлебывая чай. – Я сразу решил сузить круг подозреваемых до тех, кто работал в труппе, а иначе выходило, что в деле слишком много совпадений. Я предположил, что девица из бара вполне могла оказаться убийцей: для выстрела из пистолета силы не требуется. Убийца не стал прятать труп далеко от машины. Это говорило о том, что, во-первых, он, возможно, не сумел оттащить его на достаточное расстояние в силу физической слабости, а во-вторых, находился в состоянии слишком сильного стресса, чтобы думать о последствиях. Кроме того, я говорил тебе, что в машине обнаружили длинные женские волосы. Экспертам не составило труда определить, что хотя они и натуральные, но тем не менее не содержат веществ, присутствующих в живых человеческих волосах. Это значило, что женщина была в парике из натуральных волос. Кто у нас носит парики из натуральных волос? Либо состоятельные дамы, которые вряд ли шляются по заведениям типа бара «Клеопатра», либо те, кто имеет доступ к театральному или киношному реквизиту. Это означало, что убийца вполне мог оказаться женщиной, работающей в труппе «Призрака». В любом случае бегать по злачным заведениям, имея лишь расплывчатый словесный портрет посетителей бара в вечер убийства Костомарова, не имело смысла. Поэтому я решил просеять членов труппы. Надо сказать, что Кислицину я подозревал менее других. Во-первых, она слишком незаметна, чтобы казаться способной на решительные действия. Во-вторых, и это самое главное, у нее отсутствовал мотив. Мотив, как известно, – двигатель преступлений.
