— Но вы же могли остаться и быть их бабушкой, Лиля?
Лиля закрыла лицо руками.
— Ира, в этой запущенной квартире мы говорим и говорим о миллиарде долларов… Денег этих я никогда не увижу, и жизнь позади. Виктор Готфридович не поверил бы, если бы я рассказала ему чистую правду, что его дочь выкинула мешок с доказательствами на помойку улицы Пичугина. Последние годы могли быть годами обычного житейского счастья, а стали годами ожидания беды. Мы с Евой нахлебались сполна, но не стали богаче ни на копейку! Лучше бы влюблённый Самсон никогда не приносил мне этой чарующей рухляди, лучше бы я не знала о ней, и моя дочь осталась жива. Кому нужно наследство такой ценой? Проклятое, проклятое наследство… Оно никому не достанется и никому не принесет счастья! — Лиля Юльевна убрала руки с лица и посмотрела на Ирину тусклыми глазами всё потерявшей старухи.
С улицы послышался шум мотора, но это было не такси.
— Когда мы уедем с Самсоном, — бабуся не сводила с Ирины глаз, — я через вас буду узнавать о внучках, можно?..
Ирина не успела ответить.
— Ира, это ваш телефон жужжит?.. Вы что, отключили звуковой сигнал? — бабуся прислушалась, наклонив голову.
Ирина кивнула и приложила трубку к уху.
— Да, я мам… Что-о-о?
— Ира, я «скорую» вызвала! Пашка задыхается! — прокричала Елена Николаевна и добавила уже тише: — Только ты не волнуйся… Слышишь?
— Я еду, мам! Еду!.. — и Ирина, не говоря больше ни слова, схватила куртку и выбежала на улицу.
Было почти два часа ночи, и она бросилась наперерез единственной машине, которая ехала навстречу. Та вильнула и умчалась, а водитель высунулся и обложил её матом. Ирина огляделась, в небе среди фонарей висела яркая одноглазая луна на невидимой проволоке… Наконец, вдали снова показались огоньки фар. Ирина замахала рукой, и машина остановилась, закрутившись на месте от резкого торможения.
— Мне не поверят, что я вез знаменитую телеведущую, — ухмыльнулся водитель, открывая дверцу. — Садитесь…
— На Литовский бульвар! Быстрей, пожалуйста! — почти крикнула Ирина.
— Да, ладно, ладно, — махнул рукой водитель. — Довезу, раз остановился.
За порогом квартиры лежал зеленый заяц с мятыми ушами…
— Мам, Пашка задыхался и кашлял, их с бабушкой «скорая» увезла, — всхлипнул Яшка, высунувшись из детской.
— Куда увезла, Яш?! — Ирина от бессилия села прямо на пол.
— Я не знаю, — заревел сын. — Он умрет, мам?.. Пашка умрет?..
— Нет, Пашка очень здоровый мальчик, — Ирина вдруг увидела записку на полу. — Сейчас мы все узнаем, — набирая номер телефона, повторяла она…
НИЧЕГО ЛИЧНОГО
Декабрь наступил и прошел… И Новый год миновал, словно его и не ждали целую уймищу времени. А Ирина вдруг перестала любить чужого человека и чужого мужа.
Знакомый диктор с Первого канала как-то сказал ей, пока они стояли в очереди за кофе:
— Ирка, а чего это ты такая красивая?! Чего это вдруг, а, Ирка?.. На тебя прямо смотреть хочется, оторваться не могу от глаз твоих, — и обнял Ирину за талию. — Ой, какая ты горячая… Штучка ты моя, золотая! Это твой телефончик запищал?!
Ирина улыбнулась и достала телефон.
— В офис Евровидения, Ким Магомедович? — перепросила Ирина. — Да, я там уже была.
— Я хотел поехать Мамутовым, — хмыкнул Хазаров. — И не могу его найти. Ирина, где вы? Я уже спускаюсь.
В салоне машины было невозможно дышать — запах кожи перебивал сильный аромат сигареты, которую курил Хазаров. Ирина чихнула и начала опускать окно.
— Я включил кондиционер, — извинился Ким Магомедович, быстро взглянув на Ирину. — Придется нам, Ирочка, отдуваться двоим! Значит, вы были там?..
— Да, а что, Ким Магомедович перешел со мной на «вы»? — пожала плечами Ирина.
— Нет, конечно, — смутился Хазаров. — Ира, хорошо выглядишь!.. Скоро твоё шоу продадим в Европу!
— Да?
Хазаров кивнул, отвёл глаза и стал смотреть на дорогу…
— Не уходи, — попросил он, когда они возвращались.
— Не уйду, — Ирина повернулась к нему и больше не проронила ни слова, рассматривая пористое лицо немолодого мужчины, в которого была влюблена ещё месяц назад. Машина свернула от офиса Евровидения и поехала куда-то… Если бы только знать — куда? Город сиял, на каждом углу стояли ёлки, наряженные и просто зеленые. Настоящих было гораздо меньше, чем искусственных…
— Я пришла! — крикнула Ирина, возвратившись домой. Из комнаты выглянул заспанный и лохматый Пашка.
— Мам, ты принесла мне орех? — волоча зайца за ухо, подошёл он к матери.
— Какой орех? — удивилась Ирина и внезапно вспомнила. — Паш, извини, я завтра… Иди, поцелую! Мне так стыдно, Пашка, я завтра обязательно куплю тебе этот вкусный кокосовый орех!
Пашка подставил щеку, и они постояли, обнявшись.
— Ты выздоровел?.. Ты сегодня кашлял?..
— А купишь мне орех? — уточнил Пашка.
— Куплю, сын, только не болей! — попросила Ирина.
— Не буду. Это заяц кашляет! — Пашка протянул ей зайца.
— Давай я тебя уложу?
— Я сам! — не согласился Пашка и, оглядываясь, поволок своего зайца в комнату.
— Я люблю тебя, — тихо сказала Ирина.
Пашка пожал плечами.
— Дело какое, — проворчал он. — Не забудь, мам!..
— Не забуду! — засмеялась Ирина, снимая пальто.
Дом засыпал, за окном на улице было звёздно и тихо. На антресолях в старой сатиновой наволочке лежала кучка никчемных на вид вещей — четыре старые перчатки, какая-то тряпка, смахивающая на рубище, короткая деревянная трость и две берцовые кости…
— Надавать бы ему по башке, — сидя на полу, ругался Яшка, глядя в одну точку. — По тыкве!
— Кому?! — заглянув в детскую, спросила Ирина.
— В школе, мам! — повернулся сын. — Одному козлу…
— Достойные мужчины, Яш, умеют договариваться, — Ирина присела рядом с сыном, а наволочка на антресолях вдруг зашевелилась и с грохотом рухнула на пол.
— Ой!.. Что это в прихожей, мам? — вскочил сын.
Ирина подняла наволочку, и из неё выскользнули на пол две сморщенные перчатки с гербом медведя и ящерицы.
— Мам, а это что?.. Она сломалась, — Яшка глядел на косточку, которая переломилась у него в руке от легкого нажатия.
— Не переживай, давай сюда, — Ирина кинула сломанный крест Калю в наволочку и встав на цыпочки закинула её на антресоли. Ещё папа приучил Ирину никогда и ничего не выбрасывать.
«Сколько тайн хранится на пыльных антресолях многих квартир? — подумала Ирина. — Ситцевая наволочка, за содержимое которой в Швейцарии дадут миллиард долларов, падает на меня с периодичностью раз в неделю! Как же мне это надоело…»
СЧАСТЬЕ, ТЫ ГДЕ?
Ближе к обеду Лев Тимофеевич Рогаткин отпросился с работы, чтобы съездить на улицу Пичугина и вручить почётную грамоту от генерального прокурора Лидии Францевне Клушиной — прошедший год был весьма урожайным на раскрытие преступлений. На дороге был страшный гололед и Лев Тимофеевич, беззаботно насвистывая, поскользнулся, упал, встал и — побежал дальше…
На душе у следователя, не поверите — цвела сирень.
Миновало Рождество. Ту зиму Москва лежала в огромных сугробах.
Ирина надела новые сапоги, накрасила губы и вышла на улицу — сапоги больно жали, и она вернулась.
— Остыло, Ира? — тихо спросила она себя. — Остыло! — ответила она себе, и сняла тесные сапоги.
Помахав рукой двум смеющимся мордочкам с расплющенными носами в окне, побежала на работу в старых и удобных замшевых сапожках со сбитыми каблуками.
«Меня ждет впереди потрясающая любовь!» — вбегая в метро по крутым ступенькам, думала она. И как в воду глядела…
Ким подал руку Тамаре, и они вместе вышли из дома. На серые ступени крыльца медленно падал снег. Хазаров открыл зонтик и подвёл жену к машине, на Тамару Жилянскую не опустилась ни одна снежинка. Показ новой коллекции нижнего белья, на которую ехали супруги Хазаровы, обещал собрать весь свет Москвы.
Три сестры Хазаровы сидели на полу под ёлкой и рассматривали подарки. До старого Нового года оставалось три с половиной часа с минутами… У каждой из сестёр в руках было по волшебной палочке.
Полина Золотая, в девичестве Байкалова, каждое утро готовила мужу завтрак в розовой фате и ночной рубашке, но сегодня ей это надоело, и она надумала жарить яичницу с помидорами — в пальто и валенках. Уже через пару дней Сашуля попросил:
— Ежик, ради нашей любви, надень фату и халат, они тебе больше идут!
— Хорошо, я сделаю это, — кивнула Ёжик. — Только ради любви, Сашуля.
17 декабря 2004 г.
личная жизнь (англ.)
