– Вот! – сказала она, высыпая бутылки на диван. – Тут и водка, и все остальное!
Отец Андрей кивнул и подвигал плечами.
– Мне действительно лучше, – сказал он. – Как только снова стану чернеть, вливайте мне в рот водку. – Дьякон через силу улыбнулся и неловко пошутил: – Посмотрим, победит ли «зеленый змий» в схватке с Черной Пантерой.
– У вас все еще темное лицо, – чуть не плача, проговорила Женя. – Как вы себя чувствуете?
– Отпускает, но с трудом. Все словно во сне…
Женя схватила бутылку с водкой.
– Выпейте еще!
Дьякон отхлебнул глоток.
– Ну как? – тревожно спросила Женя.
Дьякон растянул резиновые губы в улыбке.
– Теперь я в порядке. Если так пойдет и дальше, я превращусь в алкоголика.
Женя села на диван и вздохнула.
– Люди гибнут. Двадцать третье число на носу. А мы до сих пор не знаем, что это за «голова Аргуса» и где ее искать.
– Вы знаете, Евгения, – медленно заговорил отец Андрей, – пока я был в отключке, мне кое-что привиделось. Думаю, Гриф все-таки ошибся. «Голова Аргуса» находится не в Москве.
Женя повернулась и удивленно посмотрела на дьякона:
– А где?
– В Риме, – ответил он. – «Голова Аргуса» – это Колизей. Вспомните – он похож на огромный, многоглазый череп великана. Земля Колизея пропитана кровью тысяч людей. Когда римский папа Григорий Великий встретил послов Юстиниана, пришедших к нему из Византии, он дал им горсть земли из Колизея, завернув ее в богатые ткани, как высшую святыню.
– Колизей – святое место? – не могла поверить Евгения. – Никогда бы не подумала.
– И тем не менее это так. При императоре Нероне на месте Колизея было озеро, наполненное соленой морской водой. Система отводов и шлюзов до сих пор цела. Арену Колизея и сейчас можно заполнить водой за считаные часы. Это значит, что под Колизеем существует огромное количество подземных помещений.
– Да, но в стихотворении Гумилева говорится о тридцати шести свечах! – напомнила Женя, все еще недоверчиво глядя на дьякона.
Отец Андрей улыбнулся потемневшими, почти черными губами.
– Знаете, сколько сейчас государств на месте бывшей Римской империи? – спросил он и, сделав паузу, сам себе ответил: – Тридцать шесть. Как видите, все сходится.
– Но это косвенные улики, – возразила Женя.
Отец Андрей усмехнулся:
– Да. Но у меня есть и прямая. Вспомните про знаменитую гематрию Антихриста. В Апокалипсисе она назвала «числом зверя».
– Шестьсот шестьдесят шесть! – взволнованно проговорила Женя.
Дьякон кивнул:
– Да. Знаменитые три шестерки. Несколько столетий назад святой Ириней Лионский расшифровал эту гематрию. Он утверждал, что три шестерки означают два слова – «латинянин» и «титан». То есть три шестерки – это «латинский титан». А в переводе с итальянского «колизеум» означает «колоссальный, огромный». Как видите, все сходится. И «тридцать шесть свечей», и число зверя. Я уверен, что нужное нам место – это Колизей. Я готов дать руку на отсечение, что это так!
Женя задумалась.
– Да, все сходится.
Дьякон вдруг захрипел, лицо его потемнело. Женя быстро взяла бутылку и вставила ее в губы дьякону.
– Спа… сибо. – Отец Андрей вытер ладонью вспотевший лоб. – В Риме у меня есть один знакомый. Он возглавляет Институт внешних дел Ватикана. Его зовут монсеньор Солацци. Я думаю, монсеньор заинтересуется нашими выводами.
Дьякон поморщился и провел по лицу ладонями.
– Как я выгляжу? – пробормотал он.
– Лучше, – сказала Женя, с тревогой вглядываясь в его лицо. – Но лицо все еще темное.
– Я могу снова… Запишите… – Дьякон сделал над собой усилие и произнес твердым голосом: – Человека, с которым нужно поговорить, зовут архиепископ Микеле Солацци. Как я уже сказал, он директор ИВД.
– Вам надо к врачу! – сказала Женя. – Сейчас же!
Отец Андрей покачал головой:
– Нет. Врачи не помогут. Чтобы найти противоядие, нужно знать вид яда… Все в порядке. Я получил незначительную дозу. Надеюсь, через пару дней окончательно приду в себя. Если не сопьюсь, – с улыбкой добавил дьякон. – А пока – принесите мне мой телефон. Он в сумке… у двери.
Глава 6
Тайная тетрадь
Петроград, август 1921 года
1
– Николай Степанович, можно еще один вопрос? – крикнула с первого ряда молодая студентка с задорными глазами и толстой русой косой.
– Давайте! – кивнул Гумилев, стоя за кафедрой. – Но это будет последний!
– Как вы относитесь к поэме Блока «Двенадцать»?
– Плохо. Я считаю, что этой поэмой Блок заново распял Христа и еще раз расстрелял государя!
Зал зашумел.
– Христа никогда не было! – крикнул кто-то.
– И правильно расстрелял! – крикнул другой.
Гумилев поднял руку, и гул голосов в зале тут же утих. Николай Степанович окинул публику насмешливым взглядом, надменно улыбнулся и громко сказал:
– Товарищи студенты, друзья мои, я не скрываю своих взглядов. Я уверен, что лучшим способом государственного устройства является монархия.
– Революция смела монарха! – крикнул из второго ряда рыжеволосый студент. – Революция – это стихия, разлив реки, сметающий на своем пути развалины старого мира!
Публика одобрительно зашумела. Гумилев вновь поднял руку и пристально посмотрел на студента.
– Вы правы, это разлив, – согласился он. – Но чем шире разливается река, тем мельче она становится и тем мутнее ее воды. В конечном итоге, река отступает, оставив после себя обыкновенную бюрократическую тину.
– Вы говорите контрреволюционные вещи, Николай Степанович! – с досадой проговорила девушка с русой косой.
– Что ж поделать, если я так думаю, – пожал плечами Гумилев. – Я заявляю о своих взглядах открыто. Я несколько лет провел на войне и теперь не собираюсь ни с кем воевать. Война с собственным народом – подлое, безнадежное и глупое занятие.
– Но ведь религия – это опиум для народа! – снова крикнул рыжий. – Вы умный человек и должны это понимать! В Бога верят только старики, инвалиды и истеричные дамы!
На раскосом лице Гумилева появилась сухая усмешка.
– Напротив, – сказал он. – Верующий человек смотрит в будущее твердым и трезвым взглядом. А не как истеричная курсистка, возвращающаяся домой поздно вечером и с ужасом шарахающаяся от теней.
– И все-таки почему вам не нравится Александр Блок? – вернулась к теме разговора девушка.
– Блок смотрит в будущее с гнетущей тревогой. Ему это будущее представляется в виде какого-то мутного, кровавого облака, хаосом, пожирающим все вокруг. Блок томится предчувствием, заламывает руки, пугает читателя и пугается сам. Меня, например, это будущее не гнетет. И я спокойно встречу все, что уготовила мне судьба.
– Зачем вы так мрачно говорите о судьбе, товарищ Гумилев? – снова заговорил рыжий студент. – Революция выметет из России всю гниль! Впереди нас ждет великое будущее!
Гумилев посмотрел на студента задумчиво.
– Будет новая Россия, – спокойно сказал он. – Свободная, могучая, счастливая. Но мы с вами этого не увидим. – Гумилев взял с кафедры конспект лекции и громко объявил: – На сегодня все! Встретимся через три дня! – Он повернулся и пошел к выходу.
Шагая по коридору, Гумилев услышал за спиной чьи-то тяжелые шаги. А затем и голос – такой же тяжелый, могучий. И голос этот восторженно проговорил:
А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки!
Гумилев обернулся и увидел, что по пятам за ним идет рослый молодой человек в желтой кожаной куртке, стянутой черной портупеей. Лицо у молодого человека было некрасивое, но восторженное и живое.
– С кем имею честь? – сухо осведомился у незнакомца Гумилев.
Незнакомец сверкнул темными, булькатыми глазами, смиренно склонил голову и смиренно пробасил:
– Я ваш поклонник!
Гумилев окинул рослую фигуру незнакомца надменным взглядом, пожал плечами, повернулся и зашагал дальше. Однако верзила в кожаной куртке не думал отставать. Он шел за Николаем Степановичем по пятам и гулко бубнил в такт шагам:
Колдовством и ворожбою
В тишине глухих ночей
Леопард, убитый мною,
Занят в комнате моей.
Люди входят и уходят,
Позже всех уходит та,
Для которой в жилах бродит
Золотая темнота!
Гумилев остановился так резко, что верзила едва не налетел на него.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Яков! – с готовностью ответил верзила.
– А полностью?
– Яков Блюмкин!
– Послушайте, Яков, мне приятно, что вы знаете мои стихи, но дело в том, что… – Внезапно Гумилев взглянул на широкое лицо парня с удивлением. – Постойте… А не тот ли вы Блюмкин, который стрелял в германского посла Мирбаха?
– Не стрелял, – возразил здоровяк. – Взорвал бомбой!
Глаза Гумилева засверкали.
– Так это в самом деле вы? – спросил он, чуть прищуривая светлые, раскосые глаза.
