– Тогда, может, расписку черкнете? – заискивающе попросил я.
Лукавец нахмурился, но возражать не стал. Взял из-под лампы два листа бумаги, быстро под копирку что-то написал и протянул мне оба со словами:
– Распишитесь.
Я прочитал: «На временное хранение от гражданина (имярек) принят перстень: камень светло-желтого цвета в оправе из белого металла. Начальник ОВД г. Энска Лукавец В. О.». Расписавшись и искренне поблагодарив подполковника за спасение у старого колодца, я покинул его кабинет и уже без всякого конвоя вышел на улицу.
К ночи духота сгустилась. Над горизонтом полыхали яркие зарницы, то и дело затмевая редкие городские фонари. Почудилось, что подслеповатые, затаившиеся у заборов тени угрожающе сжимаются вокруг меня в кольцо, и я поспешил выскочить на центральную улицу: там все-таки и светлее, и многолюднее. До автобусной остановки добрался без приключений. А там вскоре подъехал и «Пазик», водитель которого, с треском распахнув дверь, гаркнул:
– Кому на Балуевку – загружайтесь!
Вместе с хлынувшей к единственной двери автобуса толпой я просочился в салон, сунул водителю десятку и плюхнулся на ближайшее свободное место. И вот уже завыл мотор, натужно заскрипели рессоры, закачались в такт дорожным ухабам пассажиры… Рассеянно скользя взглядом по темноте за окном, я осмысливал последний разговор с подполковником: «Не слишком ли быстро милейший Валерий Олегович "вычислил", что изъятый у меня перстень принадлежал некогда именно арабскому эскулапу? Неужто милицейский начальник изучает на досуге древние предания?…»
Глава 22. Чудесное спасение и притча о Лукерье
На очередной кочке автобус сильно тряхнуло, и моя мысль, точно в телевизоре, перескочила на другой «канал»: «Если Бен-Газир действительно появился в Энске в 1370-м, ему на тот момент должно было быть не меньше тридцати, ибо иначе он попросту не успел бы набраться медицинского опыта. Значит, во время польского нашествия его возраст приближался к семидесяти годам, а в 1438-м – и ко всем ста. Неудивительно, что при столь завидном долголетии его сочли колдуном. Может, он и впрямь постиг секрет вечной молодости?…»
– Кому у моста выходить – пошевеливайтесь! – вывел меня из состояния задумчивости громкий окрик водителя.
Ошалело вскочив с продавленного сиденья, я вывалился из автобуса. Огляделся. Метрах в двадцати слева полыхал щербатой неоновой вывеской магазин «Аленушка», а справа маячила деревянная будка неясного назначения, на данный момент явно пустующая. Около магазина бесцельно топтались шесть-семь мужиков в длиннополых несовременных рубахах, неуловимо напомнивших мне чем-то тех двух олухов из Глухого тупика. Уж не знаю, кого напомнил этим мужикам я, но стоило автобусу отчалить от остановки, как они словно по команде повернулись в мою сторону и выжидательно на меня уставились. После сегодняшнего «дружеского напутствия» начальника милиции я стал весьма чувствителен к подобного рода встречам, поэтому размашисто зашагал к мосту. «Если рвану бегом, – рассудил я, – могу спровоцировать их на преследование, а если пойду просто быстрым шагом, то, может, все и обойдется».
Когда я поравнялся со стоявшей на пути следования пустой будкой, из-за нее вдруг выкатили, перебирая ногами по земле, два парня на велосипедах. Вели себя они вроде бы не угрожающе, однако дорогу мне тем не менее перекрыли. Но на этом дело не кончилось: вслед за ними из-за той же будки выехал – правда, уже на мопеде – третий парень. Тот самый, что не так давно подстерег меня с приятелями на окраине Лисовок. Не сказать, чтобы я сильно испугался, но внутри словно бы что-то замкнуло, и я невольно напрягся. Исподволь бросил взгляд вправо-влево: всюду простирались не освещенные заросли лозняка, в которых запросто можно было свернуть себе шею.
– Наше вам здравствуйте, – неожиданно дружелюбно произнес парень с мопедом. – А мы уж думали, что вы и сегодня не появитесь. Просто Татьяна за вас беспокоится, вот и попросила нас подежурить у моста…
– Ну, раз вы за мной, – без уговоров пристроился я к нему на заднем сиденье, – тогда вперед!
Мотор мопеда оглушительно выстрелил, и наша двухколесная кавалькада резво покатила к мосту. Не стерпев, я оглянулся. Мужики в длинных рубахах успели передислоцироваться от магазина к будке и теперь застыли возле нее в растерянных позах.
– Вы уж извините нас за тот наезд, – крикнул мне вполоборота мой нечаянный спаситель. – Я ведь не знал, что вы писатель! Думал, к Танюхе клеитесь…
– Да я забыл уже, – успокоил я парнишку, перекричав треск мотора. – А в доме Ниткиных совершенно случайно оказался…
Благополучно добравшись до Лисовок, я дружески расстался с ухажером внучки Федора Богдановича и его друзьями, миновал знакомые ворота и устало присел на лавку в коридоре. Первым примчался Котофей: прыгнул на колени, облизал мой помятый в схватке у колодца нос и, громко урча, начал тереться о щеку. Вышедший вслед за ним хозяин дома помог мне добраться до топчана, а потом появилась и Татьяна, явно уже готовившаяся ко сну. Далее под ее причитания относительно моего плачевного вида состоялась получасовая процедура реанимации, после которой, обмазанный мазями и облепленный пластырями, я наконец уселся за стол. На колени снова тотчас запрыгнул Котофей, вытянулся, свесил одну лапу вниз и утробно замурлыкал.
– Соскучился, бедный, – поставила передо мной Татьяна кружку с чаем. – Вчера тоже полночи колобродил, не хотел без вас укладываться.
– Так некому его было ночью согреть, вот он и беспокоился, – ласково почесал я кота за ушком.
– А где ж заночевал-то? – присел напротив хозяин дома. – Мы ведь с внучкой тоже беспокоились.
– Прямо в монастыре и заночевал, – коротко ответил я. – А сегодня вот довелось в рукопашной схватке поучаствовать. Ни с того ни с сего на меня два мужика с палками напали, а верховодила ими какая-то нервная визгливая дамочка.
– Случаем, не коротенькая такая, – ладонью показал примерный рост тетки Федор Богданович, – и на один бок перекошенная?
– Она самая. Если б не милиция, не уверен, что сидел бы сейчас с вами…
Хозяин сокрушенно покачал головой.
– Ох, Александр, будь я на твоем месте, прямо завтра отсюда уехал бы, если уже не сегодня…
– Не понял. Бежать от пары хулиганов и вздорной тетки? Не дождутся! Лучше уж просветите меня тогда, каких еще опасностей в вашем городе мне следует остерегаться.
– Ну, коли силы остались слушать – слушай. Расскажу о ситуации в городе, что сам знаю, а потом уж вместе покумекаем, как тебе лучше поступить. Одна голова, как говорится, хорошо, а две лучше. – Федор Богданович ненадолго задумался, а затем, облокотившись на стол, приглушенно заговорил: – Когда-то Энск был самым обыкновенным провинциальным городком: размеренная жизнь, скучное социалистическое бытие, минимум перемен. Не сказать, чтобы мы жили хуже других, нет… Просто привыкли считать, что так и надо. Первые изменения произошли вскоре после прихода в Кремль Горбачева, то есть примерно двадцать лет назад. И начались они, как я теперь понимаю, с приезда в наш город женщины лет двадцати пяти с малолетней дочкой. Прибыли они из какого-то далекого сибирского села, а запомнил я их потому, что работал тогда учителем, и эта дама как раз пришла записывать свою девочку в нашу школу. Обе с первой минуты мне почему-то не понравилось. Мало того, что мать явно страдала позвоночником и не могла стоять прямо, так еще и дочь не тянула по знаниям даже на первый класс, а мамаша настаивала пристроить ее сразу во второй. Разговор тогда вышел тяжелый и неприятный, и в итоге мы им в приеме в школу отказали…
– Хм… Не вижу связи между этой парочкой и своими синяками.
– Так я еще и не договорил. А ведь эта кособокая женщина начала вскоре проявлять такие способности, о которых в эпоху СССР и слышать не приходилось! Работать поступила санитаркой в городскую больницу, трудилась истово, по две смены кряду. А чуть позже по Энску пошли разговоры, что за три дня до кончины того или иного пациента она во время обхода торжественно вручает тому кружку с водой и говорит примерно следующее: испей, мол, дорогой, прощальной водицы и приготовься к скорой встрече с Господом Богом. И что самое поразительное, все ее предсказания сбывались! Человек, испивший той воды, послушно призывал родственников для прощания или писал завещание, а в объявленный санитаркой час переставал дышать.
– Так вдруг она в воду отраву добавляла?! Вроде как своеобразную эвтаназию осуществляла, чтоб люди не мучались?
– Проверяли, – отмахнулся Федор Богданович. – Да только ничего кроме хлорки водопроводной не обнаружили. Саму санитарку тоже не слабо тогда потрясли: и главврач, и милиция, и даже районный прокурор для дознания приезжал… Ни к чему не подкопались! Лукерья, а зовут, кстати, эту женщину Лукерьей Тетишкиной, на все вопросы смиренно отвечала, что это-де сам Господь сообщает ей во сне, кому пора отправляться на небеса. И это в те времена, когда наше поколение получило крепкое атеистическое воспитание! Словом, вскоре в больнице началась тихая паника, ибо не только к девяностолетним старухам приходила «смиренная Лукерья», но и к роженицам перед родами, и к молодым мужикам перед полостными операциями, и даже к детям, болевшим гриппом либо краснухой… А потом и вовсе осмелела: больницы ей, видно, мало показалось, так она по домам пошла.
