Фрэнк нахмурился.
— Представляю. Но если уж мы говорим о риске, не думаю, что нападение на Анни намного для него безопаснее. Это тоже риск.
— В случае с Уильямом Джексоном и с Клариссой Дин тоже был риск. Но он решился. Как видишь, все получилось. И с каждой новой удачей убийца все больше ощущает свою безнаказанность. Преступник становится все более уверенным в собственной силе, в том, что можно нарушить закон и уйти от ответа. В конце концов он приходит к мысли, что ему все дозволено.
Фрэнк Эбботт кивнул.
— Конечно, вы правы, как всегда правы.
Она покачала головой.
— Это опасная мысль, Фрэнк, она ужаснет старшего инспектора Лэма.
Он поднял руку в знак протеста.
— Если этот план удастся, мне прочтут длинную лекцию о ветре в голове и о недостойном примере для младших по званию. А если он не удастся, — он остановился, лукаво улыбнулся ей и продолжил: — Мы ему ничего не скажем. А как вы, без сомнения, собираетесь заметить, чего глаз не видит, по тому сердце не болит.
Вечер был в полном разгаре.
— Жаль, что мисс Сьюзен и миссис Рэндом не смогли прийти, но нас все равно много. Вроде бы недалеко, но у каждого свои причины не ходить в темноте от южного коттеджа до деревни. Правда, мистер Эдвард мог бы зайти и забрать дам домой, впрочем, может быть, он задержался у мистера Барра.
Миссис Дикон покачала головой. Благодаря работе Дорис в усадьбе и своей собственной у мисс Блейк она всегда знала больше других. Сейчас она знала больше, чем миссис Александер.
— Мистер Эдвард не ходил сегодня к мистеру Барру. Если бы он ходил, мисс Ора видела бы его. Теперь я заглядываю к ней по вечерам, чтобы уложить ее в постель, и она сказала, что его не видела. Я бы могла рассказать ей, что перед ленчем он три четверти часа провел в усадьбе, но это не мое дело. — Она остановилась перекусить нитку и добавила с ударением: — И не ее тоже.
Миссис Александер кивнула, соглашаясь. Она обдумывала это известие. Все в Гриннингзе знали, что мистер Эдвард не появлялся в усадьбе со времени своего возвращения, что они с мистером Арнольдом не встречались, а если и встречались, то не разговаривали.
Они с миссис Дикон шили теплую шерстяную одежду для бездомных детей. У нее была голубая курточка, у миссис Дикон — зеленая. Она немного подумала о том, что шьет лучше, чем Ада Дикон, а потом спросила:
— Мистер Эдвард был в усадьбе?
Миссис Дикон еле сдержала законную гордую улыбку.
— Дорис его видела из большого окна на лестничной площадке. Видела, как он вышел из аллеи, пересек лужайку и исчез в дверях. Она услышала, как дверь захлопнулась за ним, и, свесившись через перила, разглядела, как он прошел в кабинет с таким видом, будто и не уезжал вовсе.
Мисс Симе пришивала рукава к довольно невыразительному коричневому платью. Хорошее, теплое, но такое вы не выберете для своего ребенка. Эти кусочки представляли собой отходы производства, у миссис Болл были родственники в торговле. Мисс Симе начала убеждать себя, что у всех платья более приятного цвета, но воспрянула духом, услышав имя Анни Джексон. Его упомянула миссис Помфрет, которая поинтересовалась ее здоровьем. Мисс Симе, старательно прикладывавшая правый рукав к левой пройме, могла рассказать об Анни все.
— Она так страдает, бедняжка, — а что тут удивительного? Ее сестра помешалась, и похоже, что Анни этим кончит, если будет ходить к протоке и к своему дому. Я бы не стала жить в нем, даже если бы мне заплатили.
Старая миссис Стоун слушала во все уши. Она любила бывать в обществе, любила пироги в доме викария. Обычно ей удавалось спрятать в карман кусок пирога вдобавок к тому куску, который миссис Болл всегда отрезала для Бетси. Иногда Бетси упрямилась, не соглашаясь остаться одна, пугала: понравится ей, если она вернется и обнаружит, что ее дочь убили в собственной постели, устраивала истерику. Но, как правило, куски пирога утихомиривали ее. Конечно, придется уйти домой раньше всех. И она продолжала слушать все, что говорили об Анни Джексон.
Чай с пирогом приносили в половине десятого, обычное приятное ожидание этого момента сегодня подстегивалось тем, что все хотели взглянуть на Анни Джексон. Но миссис Болл вышла из комнаты и сама принесла поднос. На расспросы она ответила, что Анни неважно себя чувствует. Она сразу же начала разливать чай и отрезать куски пирога, что отвлекло внимание дам, а миссис Дикон специально выбрала этот момент для того, чтобы сообщить мисс Симе, что та неправильно вшивает рукав. Этот факт упрямо оспаривался, так что миссис Дикон пришлось прибегнуть к неоспоримому аргументу: она лучше знает, потому что она мать.
— Поэтому я знаю, куда дети продевают руки. Можете говорить что угодно, но вы вшили неправильно.
Мисс Симе подняла маленькое коричневое платье и посмотрела на него.
— Не знаю, почему их делают разными, — сказала она. — Две проймы, два рукава, у ребенка две руки, как и у всех остальных. Не понимаю, что еще нужно. А ваше замечание, миссис Дикон, о том, что вы мать, просто неприлично, особенно в доме викария. Я бы не назвала его изысканным. Но, разумеется, мы воспитывались по-разному, мне надо делать скидку на тех, у кого не было преимуществ моего воспитания.
Эти слова произносились намеренно повышенным тоном, встречное обвинение было неминуемым, если бы не своевременное вмешательство Руфи Болл. Подойдя к ним с чашками в обеих руках, она попросила миссис Дикон раздать пирог, и столкновения удалось избежать. Не так-то легко есть вкусный фруктовый пирог и ссориться одновременно. Чем-то нужно жертвовать, а когда дело доходит до выбора, всегда выигрывает пирог. Он такой сочный, такой изумительно вкусный — это захватывающее ощущение вытеснило все остальные.
У старой миссис Стоун выдался удачный вечер. Она не только сама съела второй кусок пирога, но сумела спрятать еще два куска в свою безобразную корзинку с шитьем. А теперь еще миссис Болл отрезала ей кусок для Бетси.
— Вы так добры, мадам, она несчастная страдалица, вы же знаете. А я пойду, вы уж извините меня, она не любит оставаться дома одна, это точно. Нервничает, и неудивительно, лежит, горюшко мое, в постели одна-одинешенька, позвать некого. Так что я, пожалуй, пойду, и спасибо вам за вашу доброту, миссис Болл.
— Ну, зато у нее самой нервы крепкие, — решительным голосом заметила миссис Помфрет. — Конечно, тут недалеко, но, если бы у меня не было машины, я бы не стала возвращаться одна! Двоих уже стукнули по голове — просто мурашки идут по коже. Если в темноте я услышу за спиной шаги, мне это вряд ли понравится. — Она посмотрела вокруг, весело рассмеялась и добавила: — Надеюсь, я никого не напугала. Вы все можете пойти по домам вместе, ведь правда?
После ее слов прошло не так уж много времени, когда боковая дверь в доме викария неслышно отворилась и через нее выскользнула темная фигурка. Воздух был мягок, дул южный ветер, облака затянули небо. Было так темно, что перед тем, как вступить на тропинку, вышедшая из дома женщина должна была включить маленький электрический фонарик. Она шла медленно, будто колеблясь, и фонарик у нее в руке болтался в разные стороны. Голова, покрытая шарфом, была опущена. Она прошла по тропинке и вышла на дорогу.
Полицейский инспектор Эбботт стоял в темноте и вслушивался. Он не признался бы в этом никому, он едва ли признавался самому себе, но он нервничал, как кот на раскаленной крыше. План мисс Силвер, который казался таким простым в уютной гостиной в доме викария, где свет лампы, огонь в камине и отсвет угасающего дня исключали возможность неудачи, здесь, в темноте, вызывал сомнения. Он не должен был соглашаться. Он с самого начала был против, и нечего было уступать. Впрочем, бесполезно. Конечно, он мог бы настаивать на своем, но и мисс Силвер могла сделать то же. Так, собственно, и произошло. Он знал свою наставницу не один год: если она решилась на что-то, так тому и быть. Он мог только протестовать, чем и занимался весь этот день, но после того, как его протесты не возымели действия, оставалось только принять все меры предосторожности, чтобы обеспечить ее безопасность.
Он сделал все, что мог. Он надеялся, что этого будет достаточно. Полицейский в штатском спрятался в кустах в конце тропинки, ведущей от дома викария к дороге. Инспектор Бэри находился по другую сторону протоки. Он сам стоял в воротах кладбища. Если кто-нибудь пойдет по тисовой аллее, он услышит. Человек с самой мягкой походкой не сможет пройти этим путем так, чтобы не хрустнула ветка или не зашуршали листья под ногами. Сухая листва и ветки, копившиеся годами, лежали на корнях бессмертных тисов, и, сколько ни сметал их сторож, ветер опять разносил их по аллее. Если кто-нибудь пойдет от дома викария и свернет к протоке, этого человека встретит он сам, выбравшись из своей засады, где пока его не видит ни одна душа. Если кто-нибудь пойдет от деревни и пройдет ворота дома викария, Грей, мягко ступая, последует за ним.
