– Ты понял меня…
– Наташа мне нравится, и я собираюсь за ней ухаживать.
– Я не сомневался. – Валера презрительно скривил рот.
– Это что за гримаса?
– Для тебя дружба – пустое слово.
– Не понял?
– Те, кого ты называл друзьями, для тебя, по сути, никто.
– Валер, зачем ты так? Вы очень мне дороги…
– Да? А мне кажется, тебе на всех нас начхать. Да, когда-то ты оплатил услуги адвоката, чтобы он отмазал Костика, но ты должником его был. Он ведь ради тебя солгал. Обеспечил алиби тому, кто стал бы первым подозреваемым в деле Славы Слепнева, если б его открыли. Сашкины показания плюс мотив… Не спаси тебя Костик, ты мог бы сидеть сейчас. Хотя я лично не верю, что ты причастен к смерти Славы, но наша система правосудия… Ты сам знаешь! Под ее колесо может любой попасть.
– А какой у меня мотив?
– Тебе же нравилась девочка Славки! Лена, кажется. Уже тогда ты зарился на избранниц друзей.
Амон молчал, барабаня пальцами по рулю.
– Нечего сказать в свое оправдание? – не унимался Валера.
– Да просто думаю, как тебя лучше умертвить… Чтобы с дороги убрать. Пожалуй, подложу в твою машину бомбу. Ты посиди пока, ладно? Я не задержусь. У меня в багажнике лежит парочка.
– Все ерничаешь. В этом ты весь… Признайся, ты над нами насмехался про себя. Даже над Борькой, который в конечном итоге оказался умнее тебя и удачливее.
– Если я буду это отрицать, ты все равно не поверишь. Думай, как хочешь.
– А ты разубеди меня! – воскликнул Валера. Его лицо, обычно бесстрастное, задрожало. Если б Амон был не уверен в том, что Мишина нельзя довести до слез, он бы подумал, что тот вот-вот расплачется.
– Вы – самое большое мое достояние. Именно мое, понимаешь? Отец дал мне многое, включая имя. А еще хорошие гены, возможность учиться, пластину, наконец. Ту самую, древнюю, с изображением бога Солнца с головой гуся. Она теперь у меня. А вас я приобрел без чьей-либо помощи. И всегда считал это своим достижением…
Амон прервался. Хотелось плакать. Но надо было как-то сдержаться.
– Прости, – услышал он. – И не продолжай, а то мы с тобой сейчас, как две бабы, начнем слезы лить…
Боровик кивнул.
– Тебе Наташа правда нравится? – спросил Валера после затяжной паузы. Обоим потребовалось время, чтобы прийти в себя.
– Очень.
– Мне тоже. Но я не влюблен. А ты?
– Мне кажется, да. Но дело не в этом. Я представляю ее своей женой.
– А до нее кто-то в твоем воображении заходил с тобой под руку в загс?
– Даже в молодости такого не случалось.
Валера сжал руку в кулак и легонько стукнул им по лбу. Он делал так всегда, когда думал над каким-то решением.
– Я не уступлю ее без боя, – сказал потом он. – Но дам тебе фору две недели.
Амон рассмеялся и обнял его за плечи.
– А ты добрый!
– Что есть, то есть. – Он сбросил руку Боровика со своего плеча. – Но учти, по истечении двух недель моя жалость иссякнет.
– Ты меня жалеешь?
– Конечно. Тебе женщину найти труднее, чем мне. Я работаю с тем, что имею. То есть беру глину, но подходящую, не абы какую, и леплю, что хочу. А ты рисуешь в воображении статую и ищешь ее по всему свету. Вместо того, чтобы изваять самому. Да что там, ты даже руки не приделаешь Венере Милосской. Тебе с руками подавай. Безупречную то есть.
– Валер, у меня в соседках… такая статуя! Шедевр просто. Но не вдохновляет, хотя цепляет немного!
– А, Наташа, значит, вдохновляет?
Амон кивнул. И без перехода выпалил:
– Я с Сашкой помирился.
– Со Слепневым? Как так?
– Благодаря «статуе», кстати.
– Кому?
– Да соседке! Она меня на мысль одну натолкнула… Надо ее обсудить, кстати. С тобой, Борей… Со всеми, в общем.
Тут у Валеры зазвонил телефон. Он достал его из кармана джинсовой куртки. Она была добротной, фирменной, но изрядно поношенной и немного стариковской. Унылая классика! Амон такую не купил бы. Но у Валеры свои резоны. Он приобретал вещи на все времена, обязательно качественные, так как они дольше носятся, и желательно немаркие. Амон не помнил, чтобы в гардеробе Валеры были светлые вещи. Даже в далеком пионерском детстве он не носил белых рубах, только голубые.
– Дочка, – сообщил он Амону и начал разговор.
Пока велась беседа, Боровик думал о том, что это довольно странно – из их пятерки дети есть только у Валеры. И ладно, что нет их у Саши. Но у остальных почему? Что с ними не так?
– Ты слышал про маньяка? – спросил Валера, отключившись.
– Какого из?..
– Сейчас какой-то новый объявился. Журналюги душителем его прозвали. Насилует женщин любого возраста, то есть совсем девочек и старушек. Не убивает, но придушивает. Аккуратно очень, чтоб не умертвить.
– Дает им шанс выжить? Такой совестливый маньяк?
– Возможно. Еще на одну напал вчера. По телеку сказали. О чем дочка мне сообщила. Но с последней ничего сделать он не успел. В смысле полового насилия…
– Стой! Так это в нашем дворе произошло.
– Серьезно?
– Да! Напали на подругу «статуи», тьфу черт, Лады. Так соседку зовут, которая…
– Не вдохновляет, но цепляет, я понял. И что?
– Так вот, на ее подругу напали, когда та из гостей уходила. Придушили и пытались изнасиловать.
– А сколько ей?
– Да сорока еще нет. Тридцать пять, что-то так, а сколько вообще на счету этого Душителя жертв?
– Шесть! Самой младшей тринадцать. – Валерино лицо стало похоже на маску. – Как можно ребенка?.. Сука! Удушил бы собственноручно.
– Чего это тебя так разобрало?
– Вот станешь отцом – узнаешь! Ладно, давай прощаться! – Он хлопнул Амона по плечу. – Поеду к дочке. Неспокойно мне. Останусь там. Понимаю, что не уберегу, но… – И, махнув в сердцах рукой, выбрался из машины.
Проводив друга взглядом, Амон завел мотор. Ему почему-то тоже стало неспокойно.
От шума звенело в ушах. Ольга Алексеевна, зажав их, вошла в комнату.
– Что ты творишь? – спросила она у сына, который крушил стенку: брал все предметы, стоящие на полках, перетряхивал и швырял на пол. – Прекрати!
– Где секретик?
– Какой?
– Ты знаешь!
С полки полетел чернильный набор из бронзы. Его Оле подарили ученики. Естественно, им она никогда не пользовалась, он просто для красоты стоял.
– Немедленно перестань, Саша.
– Нет! – И на пол полетела хохломская тарелка. – Ты взяла секрет. Хотя обещала его хранить!
– Я скажу, где он, когда ты отойдешь от стенки.
– Ты врешь. Как обычно… Почему ты меня всегда обманываешь, мама?
– Я обещаю сказать тебе правду.
– Нет, поклянись.
– Хорошо. Клянусь.
Он резко повернулся. В руках у него была статуэтка из хрусталя. Балерина со вскинутыми над головой руками и согнутой в колене ножкой. Единственная вещь, подаренная не учениками. Ларион купил ее с первой зарплаты. Порадовал жену, обожающую балет и хрусталь.
– Душой отца, – выпалил Саша, занеся статуэтку над полом. Причем прицелился к тому месту, где нет ковра.
Ольга не выдержала! Терпение, с которым она четыре десятка лет относилась к сыну, иссякло. И когда это произошло, она почувствовала такой гнев, что ее обожгло изнутри.
– Бей! – прорычала она яростно. – Давай, бей! Круши все! И оставайся на руинах. Живи, как хочешь. А я уйду. Все!
Саша оторопел. Никогда с ним так не говорили.
– Давай же! Ну! – подначила его Ольга.
Саша бросил статуэтку, но не на пол, а на диван. Ольга схватила ее и шарахнула о стену. Балерина рассыпалась на мелкие осколки. Только одна рука осталась целой, и она показывала на Ольгу. Будто обличала.
– Что ты наделала? – всхлипнул Саша. – Это же память о папе… – И, упав на колени, он стал подбирать осколки.
Сын мог пораниться. Но мать не стала его останавливать. Она вышла из гостиной и отправилась в свою комнату собирать вещи. Главное, взять документы, деньги, смену белья. Впереди лето, так что одежды много не нужно… Да и не было у нее ее много.
– Ты куда? – услышала она за спиной.
– Куда глаза глядят, – ответила Ольга, не оборачиваясь. В сумке еще осталось место, и она решала, что лучше положить в нее – шаль или свитер.
– Мама… – В голосе сына звучала мольба.
Она обернулась. Сашина рука в крови. Она капает на пол.
– Не бросай меня!
– Ты должен научиться жить без меня. Все равно я уйду раньше.
– Пожалуйста, – заскулил он.
И вся ее решимость испарилась. А ведь еще три минуты назад она намерена была уйти. Надолго бы ее не хватило, но она точно переступила бы порог. И подъезд, скорее всего, покинула бы. А вот дальше куда?
– Я уезжаю в деревню, – бросила она через плечо, но уже совсем другим голосом. – В бабушкин дом. А ты тут живи…
– Но учебный год еще не закончен. Ты не бросишь учеников.
– Брошу, – буркнула Ольга.
– Нееет, – протянул Саша с уверенной радостью.
Он раскусил ее.
– Мам, у меня палец болит.
– Иди в ванную и промой рану.
– А ты потом подуешь на нее?
Она кивнула.
– Прости меня, – услышала она, затем топот ног – это Саша побежал в ванную. Он, как всегда, был без тапок.
