Даша не расплакалась, откинулась на свою подушку, долго смотрела в потолок сухими глазами, не моргая. А потом упрямо повторила:
— Может, он и подонок, не спорю, но с ножом в руке я не могу его представить! И вот ты спросил, что мне не нравится? Отвечу. — Она скосила на него тоскливый взгляд. — Вернее, ты мне ответь: зачем после всего, что случилось, Костя поехал в деревню с Варварой на своей машине белым днем? Зачем так было светиться, Гарик? Можно было… Ну, я не знаю… Снова взять Лешину машину. Кстати, ее не мешало бы осмотреть.
— Осмотреть! — фыркнул он недоверчиво. — Думаешь, там не убрали? Там небось вылизано все, ни волоска не найти, ни ниточки. И опять, машина-то его! Подозрения все на нем. Даже если там все и уляпано отпечатками Лили.
— Пусть так, — упорно гнула свою линию Даша. — Но согласись, что не умно афишировать свои отношения с женщиной средь бела дня после такого преступления? Они бы… Ну, не знаю… Осторожничали, что ли. А так складывается впечатление… О, господи!
Она даже за сердце схватилась, снова до чего-то там додумавшись. Правильнее, за грудь. Гарик, например, увидал только это и тут же думать ни о чем другом не смог, сосредоточившись на белой гладкой коже, рельефным бугорком выпроставшейся из-под одеяла. И потянулся сразу к ней, бормоча без конца: все потом, потом, потом…
— И все же, Прокофьев! — не унялась-таки она и закончила минут десять спустя: — Мне кажется, что преступники, сотворив однажды трюк с чужой машиной, могли его и повторить. Надо бы узнать, не заявлял ли Муратов об угоне своего автомобиля?
— Не было никаких заявлений об угоне, — разочаровал ее Иван Мазурин, едва переступил порог. — Не станем мы с вами, ребятки, пока огород городить, а станем дорабатывать ту версию, которая у нас так гладко и славно сложилась.
К Даше на квартиру его вызвал Прокофьев. Собирался сам к нему, да машина не завелась. Что за ерунда с ней приключилась, пойди разберись, сказал он Даше. Но сколько ни торчал под капотом старой рыдвани Гарик, у него как бы ничего не вышло. Тут еще, как на грех, отклеилась подошва у левого зимнего ботинка. И дырка случилась такая основательная, что сквозь нее неприлично отчетливо просматривался прокофьевский носок. Пришлось вызванивать Мазурина к Даше, попутно объяснив причину, почему гора должна куда-то нестись сломя голову, а не наоборот.
— Закосил небось, умник, — проворчал Мазурин вполголоса еще в коридоре, снял ботинки, куртку, пригладил после шапки волосы и снова повторил: — Точно закосил.
— Ладно тебе, Вано. Даша блинчиков сейчас напечет. Тоненьких, сладких. — Гарик мечтательно зажмурился.
Мазурин был его другом, и хитрость его разгадал влет. Пусть с ботинком беда случилась и всамделишная, но вот машина не завелась не без помощи и подвоха хозяина. И эти трюки были проделаны не столько для Ваньки Мазурина, сколько для Даши.
Ваньке-то ему что? Ему какая разница, где с ним беседу вести? А вот Даша…
Что-то хмурой она была с утра, неулыбчивой. Почти не разговаривала. Поднялась много раньше его и сразу ушла из спальни, а он так мечтал с утра поваляться с ней подольше. Зашел следом за ней в кухню, попытался обнять, увернулась, буркнув:
— Не нужно…
Что на уме у этих женщин? Какой именно ногой она должна по утрам пола касаться, какие слова слышать из уст своего мужчины? Премудрость на премудрости!
Гарик тут же запаниковал. Припомнил свою глупую ревность, что толкала его на безрассудные обличительные речи накануне. Изругал себя всякими словами и тут же принялся финтить сначала с ботинком, потом с машиной. Даша сама и предложила позвонить Ваньке и позвать его к ней на квартиру. И про блинчики сама сказала, Гарик не просил. И тут же захлопотала, забегала, отсылая его в магазин то за яйцами с молоком, то потом еще за джемом апельсиновым. Он не роптал и бегал, хотя рваный ботинок исправно черпал снеговую кашицу с занесенных накануне тротуаров, и нога тут же промокла до резинки носка…
— Заявлений не было. А вот звоночек на мобильный твоего брата, Даша, действительно в тот вечер случился. И, как думаешь, с чьего телефона был сделан? — Мазурин с ее разрешения курил в форточку на кухне, по-свойски ей «тыкал» и без конца показывал за ее спиной Гарику оттопыренный большой палец правой руки.
— С телефона Муратова? — не хотела, да ахнула она, не сумев сдержаться.
Все же надеялась, все же думала, что выбор ее тогда по осени не был роковой ошибкой и осуществлением коварных планов изощренных преступников. Пусть был просто ошибкой, просто случайной встречей случайных людей, не совместимых друг с другом по ряду причин. А так…
А так получалось, что и на скамеечке рядом с ней Константин Муратов оказался не просто так. И внимание ее на себя обратил не случайно, и очень ловко подвел все к тому, чтобы она предложила ему свою помощь вместе с крышей над головой и… собой в придачу. Хотя, странное дело, как это вообще можно было спланировать…
— Звонок был сделан с телефона Муратова, совершенно верно. Сейчас мои ребята работают со свидетелями. Как на грех, старик Щукин попал в больницу. — Иван выбросил окурок в форточку, выдохнул, закашлялся и полез за стол. — Простыл, бабка сказала. То ли бронхит, то ли воспаление. Под капельницей, пока трогать нельзя. А остальных задействуем. Думаю, ближе к вечеру возьмем голубчика. Тут такое дело, Прокопий…
Мазурин жадно посматривал на огромную тарелку, где томно плавился огромный кусок сливочного масла, брошенный Дашей в центр блинных кулечков. Аромат по кухне плавал потрясающий. Она же ванилина в тесто добавила, еще чуть корицы и лимонной эссенции. Теперь дождется, пока сварится какао, мама всегда подавала какао к блинчикам, Даша это отчетливо помнила еще с детства. Разольет его по высоким глиняным кружкам и уж тогда только позволит им все смести.
Иван Мазурин ей нравился. Он был добрым и порядочным, и необязательно Гарику было через слово напоминать ей об этом, она это и так чувствовала. Ему понравился ее дом, и он одобрительно прищелкивал языком, переходя из комнаты в комнату. Ему нравилось ее доверие Прокофьеву. Он даже благодарил ее за это. Чудной! Будто она и без него не рассмотрела его друга.
А друг-то Ванин, кажется, ее вчера ревновал, да! И так ревновал, что зубы у него поскрипывали. И говорил потом с ней с жестокой правдивостью или с правдивой жестокостью? Как правильно-то?
Ну, неважно. Важно, что ревновал. И ей это немного нравилось, когда он так вот молча, тихо, без сцен и упреков наливался злобой к сопернику, а ее… Ее потом любил почти с ненормальной какой-то страстностью, будто хотел оградить, закрыть от всего и от всех.
Это понравилось ей уже чуть больше.
А как утром пустился на маленькую хитрость, пытаясь остаться дома и не уходить от нее никуда, ее просто умилило.
Ну, хмурой она с утра проснулась, ну, недовольной, и что! Просто настроения не было. Просто снова навалилось все тяжелым грузом на душу, едва глаза открыла. А он, глупый, все принял на свой счет и тут же сотворил причину, чтобы никуда не уезжать.
— Угощайтесь, — коротко обронила Даша, присаживаясь на Лешино место у окна…
Она теперь никому не позволяла туда садиться. Никому…
В огромных глиняных кружках какао тут же подернулось ажурной пенкой, укрывая густой шоколадный аромат внутри. Блинчики начали исчезать с тарелки с молниеносной быстротой. Мазурин без устали ее нахваливал, только успевая накручивать хрустящее тесто на вилку. А Гарик просто млел от счастья, не сводя с нее восхищенного взгляда. Все казалось таким милым, домашним и обжитым, и молчать бы ей, а она возьми и все испорти, возьми и заставь его снова помрачнеть.
— Гарик, ну когда же мы все-таки с тобой съездим в Луковское? Давай уже завтра…
Она никогда не любила пятницу. С юных своих лет и до старости пятница ей казалась несчастливым днем. Канун выходных, а что же в них для нее было хорошего? Ну, ладно у кого семьи, родственники, дачи. Тут было все понятно. А у нее что? У нее пустота, одиночество, не занятых ничем сорок восемь часов субботы с воскресеньем, плюс вечер пятницы, который ну совершенно нечем было занять. Со стиркой, глажкой и уборкой благополучно справлялась посреди недели. Готовка… А много ли ей надо одной?! Пару картошек на сковородку, горсть капусты квашеной да стакан молока.
Вот и мыкалась всю жизнь с пятницы до понедельника, вот и не любила потому пятницу. А сегодня как раз пятница и выпала! Ну почему же именно она и именно тогда, когда у нее такое важное дело наметилось. Она так к нему готовилась. Так все обдумывала, сидя возле своего наблюдательного окошка в полном одиночестве и делая пометки в своей общей тетрадке в клеточку. И тут, как на грех, это ужасное совпадение.
Тамара Михайловна сделала очередную пометочку в своей тетрадке. Закрыла ее и, помыкавшись с ней по комнате, сунула в шкаф между пододеяльником и наволочками. Потом снова присела ненадолго у окна.
