Она помолчала, побарабанив сведенными наручниками тонкими пальцами рук по столешнице.
– Когда мы встретились первый раз в Ебурге, я приплела Славика, потому что он прикрывал мои собственные дела. Напускала туману. Но теперь я уверена: это его поджоги. Его почерк. Его манера. Яркая, жестокая. Чтобы горело медленно, но верно. Чтобы человек, попавший в огонь, как в капкан, мучился и не смог спастись. И еще: это использование огня как своей шестерки для уничтожения улик. – Она задумалась. – В том числе – уничтожения людей КАК улик.
Андрей молчал, и она вновь взглянула на него, почти умоляюще:
– Пожалуйста, поверь мне!
– Я тебе не верю, – сухо сказал Андрей и нажал кнопку отбоя, не попрощавшись.
Да за кого она его держит?! За деревенского идиота?! Славик выжил?! Ха! Андрей машинально перекладывал-переставлял вещи на рабочем столе, пытаясь взвинтить собственное раздражение еще выше, разозлиться на пироманку, которая посмела над ним – столичным опером! – куражиться! Да и сам он тоже молодец! Прав был Анютин, когда…
Но, на секунду приостановив лихорадочные движения рук, он понял, откуда взялась эта неискренняя злость. Злость как ширма. Раздражение как прикрытие истинного чувства. Страха. Влажного, тоскливого. Андрей мотнул головой, пытаясь отогнать его, как слепня. Но поздно. Страх уже был тут. Ведь одно дело – допускать существование живого Славика в деле о никак его лично не затрагивающих антикваре и шахматисте. И совсем другое – понимать, что от восставшего из мертвых Славика, некогда странного мальчика, решившего обернуться человеком, но, как те монстры из фантастических фильмов, таящего в глубине свое настоящее осклизлое нутро, до Маши – его Маши! – осталось всего два шага. И более того, эти два шага он может сделать где-то в Европе, далеко, там, где Андрею ее никак не защитить. Он потянулся к телефону, но тот опередил его, взорвавшись резвым звонком прямо под ладонью, да так неожиданно, что Андрей вздрогнул. «Нервы лечи!» – сказал он себе зло, а вслух произнес сердито:
– Да!
– Капитан Яковлев? – услышал он в трубке женский голос. – Это вас беспокоит Антонина Семеновна, – и, не услышав радостного крика узнавания, добавила: – Референт… бывший референт господина Гребнева…
«Ну конечно! – наконец вспомнил Андрей. – Секретарша, дама лет пятидесяти!» В памяти всплыли размазанный макияж, тайная влюбленность в молодящегося шефа, погибшего антиквара.
– Здравствуйте, Антонина Семеновна. Я вас слушаю.
– Вы мне дали свою карточку, – неуверенно начала она. – Сказали звонить, если…
– Если вы что-нибудь вспомните, – подхватил Андрей. – Разумеется.
– Я вспомнила, – просто сказала Антонина Семеновна. – Помните, я говорила, что перед смертью к Ивану Николаевичу приходил один человек, Иван Николаевич еще очень разозлился?
– Да, – осторожно подтвердил Андрей. Хотя помнил смутно.
– Иван Николаевич еще велел выпроводить его, а сам вернулся в кабинет – звонить кому-то. И вот, понимаете, тот человек ушел. Но я помнила, что он представился – я тогда его имя сразу забыла, да и тут еще такие трагические события… – Секретарша всхлипнула, и Андрей быстро постарался вернуть ее в русло беседы.
– Значит, у вас получилось вспомнить?
– Чистая случайность, – запричитала Антонина Сергеевна, – тут по второму каналу показывали выступления «Песня года», знаете, еще восьмидесятых. Выступал Валерий Леонтьев, пел старую песенку о «Зеленом свете», и…
– Его звали Валерий Леонтьев? – прервал ее Андрей.
– Нет! Его фамилия – Леонтьев. А зовут Николаем, по-моему.
Андрей записал имя и фамилию на клочке бумаги.
– Не припомните, сколько ему было лет?
– Лет сорок – сорок пять.
Возраст Славика, подумал Андрей, а вслух сказал:
– Огромное вам спасибо, Антонина Семеновна. Вы оказали неоценимую помощь следствию.
И, быстро распрощавшись, залез в базу данных по Москве. Николай Леонтьев 1970 года рождения действительно существовал. И обитал в часе езды по нынешним пробкам от центра.
– Отлично, – сказал вслух Андрей, надевая куртку и, после краткого размышления, доставая из сейфа пистолет. – Просто отлично!
Он больше не мог жить с женой. Нет, скорее так: он не мог жить и с женой, и с Мариной. Даже если «жить с Мариной» означало жить мечтами о ней. Прежде чем уйти, он без стука открыл дверь в ванную, где Марина, только выйдя из душа, щедро мазала лицо жирным кремом из сестринских запасов. И, старательно глядя ей в глаза, а не на иные части тела, едва прикрытые нежно-розовым полотенцем, объявил, что теперь, как никогда в жизни, близок к цели. Она же, казалось, ничуть не смутилась. А усмехнулась и, не прерывая массажа лица, спросила, что за цель-то. Но он мотнул головой: он расскажет потом, потом, когда все получится! Да только боится ее бабской глупости на последнем победном излете: вдруг, сделав предложение, получит отказ, потому что «муж сестры»? Она усмехнулась: какие же все мужики идиоты! Но ничего не ответила.
А дурачок кивнул своим мыслям и тихо вышел из ванной. Марина не знала, что он там наплел Леське, да и не вдавалась – съехал и съехал, без его собачьих преданных взглядов и попыток остаться с ней наедине в квартире сразу стало легче дышать. Основные деньги все равно зарабатывала Леська, плюс к работе уборщицы устроившись сиделкой к богатой старухе. Поэтому дома почти не бывала. И Марина в ее отсутствие в кайфе лежала на продавленном диване и просматривала сайты знакомств – бесконечную череду мужских лиц. По одним сразу становилось ясно, что башкой двинутые, а с другими достаточно было пойти хотя бы на одно свидание, чтобы та же картина стала очевидной. Но свидания и приготовления – макияж, маникюр, укладка – требовали времени и напряжения жизненных сил. И Марина приходила за полночь и валилась в постель, как будто не сестра, а сама она батрачила весь день на чужих людей. Но не сдавалась – «не из таковских», хотя дешевый алкоголь, принятый накануне, часто вызывал нешуточную мигрень. Вот и сегодня она лежала с мокрым холодным полотенцем на лбу, не способная даже взглянуть на экран компьютера, когда разом затрезвонили и телефон, и звонок входной двери. Марина со стоном поднялась и поплелась в прихожую открывать.
Открыв же, резко почувствовала, что халат у нее – с сестринского плеча, старый и выцветший от бесконечных стирок, ноги бледные и давно не бриты, а тапки огромного размера, с идиотскими щенячьими мордами.
– Э… Вам кого? – спросила она, пытаясь втянуть живот, распрямить спину и застегнуть пуговицу на халате – и все это одновременно. Мужчина, стоящий перед ней на лестничной площадке их дешевого панельного дома для бедных эмигрантов, казался инопланетянином. Марине сразу захотелось с ним большой и чистой любви, потому что она была уверена: с ним это может произойти только на вилле где-нибудь на Лазурном Берегу, не меньше. Но он посмотрел мимо нее прохладными голубыми глазами и спросил, дома ли муж.
– Муж? – не сразу поняла она. А поняв, рассмеялась: она знала, что хорошо смеется – мужики на ее низкий смех велись на раз. Но не этот – он только спокойно смотрел на Марину и ждал, когда она ответит. – Не мой, моей сестры муж. – И добавила, уже от полной безнадеги, кокетливо: – Хотя моим быть не отказался бы!
Мужчина повел плечами в хорошо сидящем пальто и впервые взглянул на нее со вниманием.
– Вы обедали? – спросил он, и Марина сразу засуетилась, все поняв.
– Нет, еще нет! Вчера поздно пришла и…
– Десять минут вам на сборы. Жду внизу, – сказал он, даже не поинтересовавшись, хочет ли она с ним обедать.
Да и чего тут интересоваться? Как с таким – да не хотеть? Она поскакала обратно в комнату и, роясь в колготках (ну где же, где целая пара?), бегом стала одеваться. Почему-то Марина сразу поняла, что в устах конкретно этого мужчины десять минут – это ровно десять минут. А не полчаса, к примеру. Конечно, полного марафета за такой срок организовать нельзя, но! Надеть юбку и каблуки, а также накрасить губы и ресницы, как оказалось, вполне возможно. Мужчина, когда она спустилась, был не на машине, что ее несколько разочаровало – она-то рассчитывала прикинуть его стоимость по шикарному авто. Да и поесть он ее отвел в первый попавшийся по дороге кабак – греческую забегаловку, ободранную и обваливающуюся, как их же античные руины. Обидно, конечно, но еще не вечер, сказала себе Марина. И, заказав самое дорогое в меню, приняла завлекательно-расслабленную позу: нога на ногу, откинувшись на спинку стула.
Жаль, нельзя было для полноты картины закурить сигарету. Мужчина же с интересом оглядел ее с ног до головы и улыбнулся – но явно не ей, а каким-то своим мыслям. Отпил из бокала – он заказал только воду, а она взяла себе вина – и от мигрени, и для храбрости.
