Шаховской дошел почти до подъезда, ничего не видя и не слыша вокруг, и был остановлен вопросом, приготовил ли он подарок на именины.
— Прошу прощения?
— Готов ли подарок на именины?
Да, да! Ему говорили, что застав будет две, просто он не ожидал, что одним из проверяльщиков окажется знаменитый поэт!
— Подарок готов, — сказал гражданин Канадского Доминиона и указал на саквояж. — При мне.
Спрашивавший отступил с дороги, но совсем не ушел, остался за плечом. По всему Малоохтинскому не было видно ни души. И вдруг князю показалось, что никакой операции не будет, и не нужна она! Есть какая-то комедия, фарс, водевиль, и вскоре все разъяснится, участники по-доброму посмеются друг над другом и разъедутся по домам, ведь поздно уже!
Семен Михайлович как в забытьи взошел на невысокое крылечко и позвонил — три раза длинно и один коротко. Электрический звонок бодро зашелся внутри дома, и двери тотчас же распахнулись.
— Прошу.
В передней было совсем темно, лишь за поворотом коридора горела слабая желтая лампочка.
— Не двигайтесь.
Сзади что-то загрохотало, он оглянулся и понял, что захлопнулась дверь и как будто сам собою задвинулся засов. Глаза еще не привыкли к темноте. Из нее надвинулся кто-то трудноразличимый, твердо взял его за предплечья и хорошенько ощупал со всех сторон — сначала руки, потом бока, потом ноги до самых башмаков. Так же стремительно был осмотрен и саквояж.
— За мной. За мной проходите.
Почти ощупью добрались до лестницы, на которой тоже не было света, и на последней ступеньке Семен Михайлович Полозков споткнулся и чуть не упал, его поддержали. Велик ли коридор и сколько в нем дверей, разглядеть ему не удалось, а комната, куда его впустили, оказалась довольно большой. Свет керосиновой лампы на столе не доставал углов, где лежала плотная темень.
— Ожидайте.
Сопровождающий, двигаясь бесшумно и проворно, вышел, плотно прикрыв за собою двери, а князь огляделся. Стало понятно, почему в комнате так темно, гораздо темнее, чем на улице. Ставни оказались плотно закрыты, так что даже щели не осталось. На большом овальном столе стоял самовар с подставленным под краник блюдцем. Жертвователь на дело революции потрогал — самовар оказался холодным. Стулья стояли кое-как, словно на них только что сидели, а потом в спешке разошлись, и горничная еще не успела навести порядок. В одной из стен зиял черный провал — камин с квадратной пастью, сильно закопченной. В этом камине, должно быть, и полагается ему прятаться в случае стрельбы.
Вдруг на него снизошло ледяное спокойствие — в прямом смысле ледяное, похолодели руки, так что захотелось на них подышать. Все потом, потом!.. Ясности и неясности, вопросы и ответы — все потом. Сейчас нужно довести дело до конца.
…Как бы повел себя в эдаких обстоятельствах господин Полозков Семен Михайлович? Должно быть, поозирался бы по сторонам — значит, пока все верно, — потом подошел бы к стене и посмотрел картину, вон там какая-то картина мерцает в тусклом свете, а потом уселся, заложил ногу на ногу и стал ждать. Видимо, ждать ему придется недолго.
Он посмотрел картину, так и не поняв, что на ней изображено, походил туда-сюда, отодвинул стул и основательно уселся. Саквояж стоял рядом с ним.
В доме слышалось смутное движение, как будто в подвале или на чердаке бегали осторожные, но многочисленные крысы, стучали лапками. Света в коридоре тоже не зажигали, по крайней мере из-под двери не пробивалось ни лучика.
Где-то там, внизу, какие-то ящики, в которых вместо патронов секретные агенты, так говорил Столыпин. Ждут сигнала. Или никто ничего не ждет, и это все водевиль и фарс?!
Нужно ждать. Ждать.
Господи, спаси и помилуй, вразуми и научи.
Двери распахнулись — обе створки одновременно, — и в комнату энергично вошло сразу несколько человек.
Семен Михайлович Полозков помедлил, дочитал молитву, поднялся и посмотрел.
Вот эти молодые и свежие лица и есть террористы высшего звена? Радикальные революционеры, боевики, убийцы, руководители боевых групп? Воля ваша, это какая-то ошибка, такого быть не может!..
— Добрый вечер, господин Полозков, — живо и приветливо сказал первый из вошедших, совсем молодой румяный барин, протягивая руку. — Простите великодушно, что заставили ждать, но осторожность превыше всего!
Господин Полозков пожал протянутую руку.
— Позвольте представиться, Иван Сергеевич Тургенев. А это товарищи Лев Николаевич Толстой и Михал Иваныч Глинка.
— Осторожность прежде всего? — нашел в себе силы пошутить гость.
— Славно, славно, что вы все понимаете! Ну, с господином Алябьевым вы, как я понимаю, знакомы.
Из сумрака у дверей выступил Алексей Федорович, и князь Шаховской — именно он, а не его персонаж, — испытал при виде Алябьева небывалую радость и облегчение. Как будто во вражеском плену вдруг обнаружил, что командир крепостной стражи на самом деле не враг, а бывший товарищ по пажескому корпусу!
…Который из них тот самый Юновский, что устроил взрыв на Морской? Тот, что Толстой или Глинка? Или сам румяный барин?
— Присаживайтесь, господа. Побеседуем.
Алябьев остался стоять, а остальные уселись вокруг стола, довольно далеко друг от друга.
— Прежде всего позвольте поблагодарить вас, господин Полозков, за сочувствие делу революции. ЦК выражает вам особую благодарность и просит заверить, что деньги будут употреблены наилучшим образом.
Князь Шаховской не знал, что ответил бы на это господин Полозков, поэтому просто кивнул.
…Темнота, пожалуй, ему на руку. Не разглядеть, что усы накладные и лицо разрисовано. Наверняка Алябьев знает о пристрастии революционеров к встречам в темноте, помнится, шутили даже на эту тему!
А может, это ошибка? Уж больно они не похожи на террористов, о которых в обществе самое смутное представление! Всем казалось, что они непременно должны отличаться от обычных людей, и когда охранка хватала самых обыкновенных студентов, все считали, что этого не может быть! Вот этот славный человек, добрый сын, подающий надежды химик, начитанный, умница, на рояле музицирует — боевик?.. Его нужно вздернуть без суда и следствия, без всякой жалости?
— Позвольте спросить, как вы узнали о нашей организации? От кого?
Князь Шаховской прочистил горло:
— Русская революция имеет поддержку не только в России, уверяю вас. За океаном о ней много говорят и много знают. А на мысль о пожертвовании меня навел господин Алябьев, с которым в прошлом году мы встречались в Торонто. — Он подумал немного и добавил: — Если уж давать деньги, так на новое, прогрессивное!.. А в России-матушке никакого прогресса со времен Петра Великого не наблюдается, да и тот…
И он махнул рукой.
«Матушкой» Россию называли как раз те русские, что жили за границей, приезжали сюда редко или вовсе не приезжали, и князю это было хорошо известно. Над словом этим часто посмеивались.
— Наши товарищи нуждаются в средствах. Без оружия, подкупов, без четкой военной организации наше дело может погибнуть, — румяный молодой барин улыбнулся и развел руками — все, мол, на свете стоит денег, как же без них! — И многие прогрессивно настроенные люди это понимают и сочувствуют нашему положению. Особенно после того, как социал-демократам пришлось перейти на нелегальное положение. Верхушка партии, самые видные деятели вынуждены жить в Европе и оттуда руководить движением. Верите ли, я сам только что прибыл из Женевы, исключительно чтобы переговорить с вами. Итак?..
— Итак, — повторил жертвователь, расстегнул замок саквояжа и выставил на стол чашку мейсенского фарфора, как следует завязанную в носовой платок.
…Жалко чашку, подумал Дмитрий Иванович. Очень жалко. Мама так любит этот сервиз, полученный в приданое.
— Я решил, что бриллианты — самое верное дело. — Он принялся неторопливо развязывать узел. — Бумаги ненадежны, золото слишком тяжело. Сумма-то кругленькая выходит, господа!..
Румяный молодой человек засмеялся уютным рассыпчатым смехом.
— С эдакой кубышкой горы можно свернуть, господин Полозков!.. Может быть, у вас особые пожелания есть?
— Какого рода?
— Кто-то из сатрапов особенно вам отвратителен?.. Личные счеты?.. Нет?.. Может быть, кто из таможенников усердствует, обирает? Сейчас самое время сказать.
…Он спрашивает меня, кого бы мне хотелось убить, подумал Шаховской. Они убьют. С эдакой-то кубышкой!..
— Это вы увольте, увольте! Деньги деньгами, а грех на душу брать не стану. Вы уж, пожалуйста, без меня решайте, кто там сатрап, а кто нет!
— На ваше усмотрение, — быстро согласился румяный.
Князь снял платок, слабый огонек керосиновой лампы прыгнул в чашку, переломился, заскакал, засиял сотней ледяных белых искр. Шаховской подвинул чашку на ту сторону стола. Молодой человек даже руки потер от удовольствия и оглянулся на товарищей. Те придвинулись, и Алябьев подошел, задев по пути стул.
