Сам так сам, — охотно согласился отставник, нажимая на тормоз и притирая машину к бровке. — Будь здоров, художник. Но совет мой запомни — смени одежу-то. К хорошо одетому человеку по-другому и относятся.
Глебушка вылез из «жигулей», достал с заднего сиденья свою сшитую из брезента сумку и зашагал в сторону перекрестка, за которым находился дом № 13 по улице Хулиана Гримау, — там жила Лола.
Отстояв у светофора, он дождался, когда загорелся зеленый свет, и перешел на другую сторону. Дом — стандартную пятиэтажку — он нашел сразу и, войдя во дворик, принялся отыскивать нужный подъезд. Лифта не было, поэтому Глебушке пришлось тащиться на четвертый этаж со своей сумкой, которая полностью перекрывала узкий лестничный пролет, на своих двоих. Остановившись у двери с номером 28, он поставил сумку у ног и позвонил. Дверь отворилась сразу — видно было, что Глебушку ждали. Сначала Глебушка втиснул в крохотную прихожую свою сумку, а потом уже вошел сам. Дверь захлопнулась.
Через несколько часов, когда уже настала ночь и во дворе была непроглядная темень, из подъезда вышли трое — все тот же Глебушка, но без своей огромной сумки, высокий молодой человек в кожаной куртке «пилот» и черном военизированном берете с косицей и красивая девушка с непокрытой каштановой головой. Глебушка молчал, а его спутники негромко переговаривались.
Ты доверенность на машину взял? — спрашивала девушка, безуспешно стараясь заглянуть в глаза молодого человека, — освещавшая когда-то подъезд лампочка была давно разбита и они двигались чуть ли не на ощупь — в домах вокруг горело всего несколько окон.
Взял, Лола, взял, не беспокойся, — говорил молодой человек, доставая из кармана фонарик и освещая гаражи-ракушки, в беспорядке разбросанные по двору. — Да брось ты волноваться, в самом деле! — Никакое ГАИ нас тормозить не станет. Кому такая рухлядь нужна?
Остановившись около одного из гаражей — но не у новомодной «ракушки», а у старого, капитальной постройки — с металлическими дверьми и кирпичными стенами, который находился в самом дальнем конце двора, — молодой человек в куртке взял у девушки длинный ключ с бородкой и открыл большой висячий замок, запиравший гараж. Сняв замок и передав его девушке в дубленке, молодой человек быстро и ловко распахнул железные воротца и посветил фонариком внутрь. Там стояла добротная, сталинских времен «победа», кстати, очень недурно сохранившаяся. Впрочем, автомобиль был до такой степени измазан засохшей грязью, что о его достоинствах и сохранности мог бы судить только настоящий эксперт в области автораритетов.
Посвети мне, — сказал молодой человек, сунув в руки Глебушки фонарь, и направляясь к машине; Отворив дверцу, он включил зажигание и стал прогревать мотор, который заработал сразу и на удивление ровно и мощно.
Выбравшись из «победы», молодой человек бросил Глебушке: «Давай садись, что ли», — и направился к своей спутнице, стоявшей у гаража чуть сбоку от дверей.
Сиди дома, никуда не уходи, никому не открывай и к телефону не прикасайся. Вообще. Если потребуется, я тебе сам позвоню — по нашему коду: звонок-отбой, звонок-отбой, звонок… Да, на всякий случай. — Молодой человек помолчал, будто собираясь с духом, но потом все-таки решился и заговорил снова. — Если что, ты знаешь, к кому обратиться и что делать…
Не смей мне говорить такого! Если что?! — Девушка заплакала и ткнулась пышной каштановой шевелюрой в кожаное плечо своего приятеля. — «Если что» не будет, не должно быть…
Лола, Лолочка, — нежно произнес молодой человек и погладил девушку по голове, — это ведь на крайний случай. Самый крайний, — с нажимом повторил он. — Помнишь наш уговор?
Девушка утвердительно кивнула головой, для чего ей пришлось на мгновение отстраниться от молодого человека. Тот воспользовался этим и, сжав ее плечи, не позволил ей снова повиснуть у него на шее.
Мне пора, — произнес он, — да и тебе нужно идти домой. Заметь, я не прощаюсь с тобой, даже не говорю «до свидания» — уезжаю на короткое время — на сутки максимум — вот и все.
Заметив, что девушка не послушалась и снова к нему потянулась, молодой человек чуть отодвинул ее в сторону, отпустил и, вернувшись к машине, распахнул дверцу и уселся за руль. Машина, тихонько фыркнув мотором, выкатилась из гаража. Вспыхнули фары.
Молодой человек опустил стекло и, глядя на стройный силуэт девушки, в свете фар казавшийся черным, крикнул:
Иди домой, Лола, не задерживай меня. У меня слишком много дел.
Маришку разбудил телефонный звонок, когда она уже видела третий сон. Поскольку по ночам звонили только ей, она перед тем, как улечься на боковую, забирала телефон себе в комнату: чтобы не будить родителей и иметь возможность разговаривать, не вылезая из нагретой постели. Звонила Капустинская.
Ну как, — поинтересовалась она, — всё ещё на меня дуешься?
Да брось ты, Валечка, — вяло отмахнулась ещё не до конца проснувшаяся Летова, — ты вспыльчивая, я — вспыльчивая… Было бы просто удивительно, если бы мы иногда с тобой не собачились. Но я тебя, между прочим, все равно люблю. И Борьку тоже.
Хрипловатый со сна голос Летовой звучал искренне, и хватившая на ночь «Монастырского» Валентина расчувствовалась и едва не прослезилась. Впрочем, она тут же взяла себя в руки.
Я тебя тоже люблю, но это к делу не относится. Тебя, подруга, хочет видеть Шилова.
У Марины весь сон как рукой сняло.
Да что ты такое говоришь? Валечка, я не хочу к ней идти… Знать не желаю эту стерву!
Тем не менее пойти все-таки придется, — деловым голосом поставила ее в известность Валентина. — Иначе мы от нее никогда не отделаемся. В общем, она претензий к нам особых не имеет — хочет только с тобой побеседовать, чтобы, так сказать, узнать из первых рук, что произошло в ресторане. Это всё драка проклятая… Какой-то тип полез на ее муженька — вот она и бесится. Она такого никому не прощает.
Маринка едва не задохнулась от возмущения.
Значит, никто и пальцем его тронуть не может, а вот она сама…
Ты что, дура? — кратко поинтересовалась Валечка. — Такие заявления по телефону делаешь. Все свои соображения доложишь завтра в машине — нам с Борисом на ушко. Ты что думаешь, я тебя к Шиловой одну отпущу? Нет, милая, не дождешься… Поедем все вместе.
Марина сглотнула — в самом деле, высказывать свои соображения насчет Шиловой по телефону было глупо. В этот момент Летовой почему-то вспомнился сотрудник Шиловой, который, по уверениям Бориса, походил на вампира.
А вы-то что делать будете? Как я понимаю, вас с Борисом Шилова не приглашала?
Как что? — раздраженно сказала Капустинская. — Тебя страховать. Видно уж, у нас с Борькой такая судьба.
Серебряков уселся в свою потертую «четверку» и вырулил за чугунную ограду особняка компании «Троя». Ехал он медленно, никуда не торопясь и тщательно соблюдая все правила уличного движения. Серебряков думал. Думал о том, что человек не в состоянии сняться с места в течение нескольких часов, не оставив после себя никаких следов. Следы были — должны были быть, — просто он, Тимофей, их не нашел, не смог найти. Впрочем, поиски улик никогда не были сильной его стороной, и уж тем более не входили раньше в его обязанности, а потому вменить ему это в вину было бы затруднительно. Истинным призванием Серебрякова была стрельба. Ему приходилось стрелять из любого оружия, из любого положения, в любое время суток, при любой погоде и при любых, даже самых рискованных, безвыходных и подчас причудливых обстоятельствах. Если бы его, к примеру, разбудил среди ночи тихий стук воробьиного клюва о стекло, Серебряков, не зажигая света, одним-единственным выстрелом из пистолета разнес бы его крохотную тушку в клочья. Серебряков видел мишень не глазами, а внутренним взором, взором души — если, разумеется, предположение, что у него есть душа, могло иметь под собой хоть какую-то основу.
К своим жертвам Серебряков никогда не испытывал злобы. Как-никак злость, ненависть, негодование — это все проявления эмоций, а эмоции Тимофею вредили, потому что в самый ответственный момент могли подвести, толкнуть под руку и испортить выстрел.
Новое занятие, которое ему придумала Шилова, сначала Серебрякову не понравилось — уж кого-кого, а себя в роли следователя он не мог представить даже в страшном сне. Тем не менее время шло, «работы по специальности» не подворачивалось и Тимофей заскучал. Предприняв по поручению Дианы Павловны изыскания на предмет установления личности приятеля Игоря Кортнева Сергея и съездив по делу сначала раз, а потом и другой, Тимофей неожиданно вошел во вкус и занялся новым для него делом не без удовольствия. Оказалось, что идти по следам зверя не менее увлекательное занятие, чем в него стрелять. Так что если Тимофея прежде можно было назвать снайпером, стрелком, то теперь он превратился в стрелка-следопыта.
