— Почему они это делают, Эллиот?
Телевизор мелькал радужными пейзажами калифорнийских берегов, поглощая своим шипением тяжелые хлопки из соседней квартиры.
— Нужно поправить кабель, Эллиот.
И только музыкальная шкатулка, подаренная Милли отцом на четырнадцатый день рождения, вот уже полгода ожидала очереди заговорить с раскаленным десятками децибел воздухом.
Девочке не нравилось, что всё в этом мире шумит, громыхает, будто в последний раз.
Люди говорят друг с другом, чтобы не чувствовать себя одинокими.
Они скандалят, когда понимают, что лимит внимания исчерпан. Но раз за разом прибавляют громкости к очередному гневному раздору, которым обращают взоры любопытных зевак на себя.
— Зачем тебе нож, Эллиот?
Им всем нужны зрители, вольные слушатели, которым они подарят новое представление. И чем громче звук, тем больше глаз.
Самых пытливых на свете глаз.
Улыбка Миллисент отражением скользнула по стальному клинку.
Стоп. Перемотка.
Два дня назад Лисбет была одинока
Город ангелов с маниакальным постоянством превращает своих девственниц в шлюх, готовых обменять достоинство на субтильный шанс проснуться богатыми и знаменитыми. Призрачное величие вымощенных бриллиантами дорог бьет точно в разорванные влагалища бездетных Кассиопей, приносимых в жертву ненасытным западным берегам. Мессалины больше не ищут простого удовлетворения, научившись мириться со своей зависимостью. Они поняли, что их сексуальный голод чего-то стоит. Их правильные формы, миндалевидные глаза, влажные рты щедро оценены и выставлены на продажу. Важные сеньоры в пенсне поднимают таблички с номерами счетов и получают свою мотивацию.
Честный бартер.
Социальная жизнь вместо сухого некролога.
— Снимай джинсы.
Привычный разрастающийся стыд воспылал румянцем на уставшем лице.
— Засунь член между ног. Сделай это для меня, Элли.
И он прячет мошонку в трясущихся бёдрах, всё больше походя на Спящую Венеру Джорджоне. Теперь он — сучка Лисбет, любимая плюшевая забава начальницы, которой по вкусу его страдания.
— Посмотри на себя. Ты жалок.
Через несколько минут Эллиот покинет ее пантеон, так и не посмев возразить. Он найдет оправдание каждой секунде, проведенной в кабинете Лисбет. В отличие от людей, лелеющих уважение к себе, он знает: терпение выгодно. И в конечном итоге — за всё платят шлюхи.
— Улыбнись.
Вспышка фотоаппарата, озарив на секунду мрачное помещение, ослепила Эллиота.
Всё неловкое очарование момента отраженным светом упало на матрицу, отдав команду процессору двоичным безумием запечатлеть растление воли в памяти флэш-карты. Лисбет нравится мастурбировать. Она любит контролировать свой оргазм, меняя силу надавливания на клитор, массируя грудь свободной рукой и пощипывая себя за сосок, когда с экрана монитора на нее смотрят эти глаза.
Самые несчастные на свете голубые глаза.
— Свободен.
Периодичность таких фотосессий зависит от настроения начальницы. От того, насколько быстро ей надоедает воссоздавать ту или иную фантазию, в которой Элли имеет ее при свете одной лишь луны, или силой овладевает беспомощной Лисбет в Большом Каньоне.
А пока:
«Здравствуйте, служба технической поддержки. Оператор — Эллиот Обри».
«Здравствуйте, моя начальница — тупая сука, ее муж — импотент, а я — ее боттом».
«Здравствуйте, служба технической поддержки. На линии — Эллиот Обри».
— Здравствуйте, у вас очень красивое имя.
Элли не привык к тому, что ему делают комплименты. Он знал, что не заслуживает их. Но этой девочке удалось на мгновение выдернуть его из клетки воспоминаний о сдавленной мошонке.
— Чем могу вам помочь?
— Мой папа купил телевизор, но вместо звука раздается только шипение.
— Скорее всего…
Он замолчал.
— Я буду у вас в течение часа. Назовите свой адрес.
Смена обстановки, фальшивый, пропитанный смущением диалог, тяжелый дождь, зарядивший еще в прошлую пятницу, что угодно. Только выбраться из этой коробки, в которой пахнет одинокой вагиной Лисбет.
— Спасибо, Эллиот Обри.
Фигурные отвертки, скальпель, осциллограф.
Мультиметр, припой, изолента и нож.
Все должно лежать на своих местах.
Эллиот живет у приятеля-наркомана, покупает новые фланелевые рубашки на распродажах, чтобы не стирать старые, принимает душ не чаще двух раз в неделю. Но его портфель с инструментом — другая, невообразимая вселенная больного педантизма, которым он гордится.
Элли смотрит на людей, спрятавших лица под куполами разноцветных зонтов, и гадает: «Что у них в сумках?»
Тишайший хаос.
Стоп. Вперед.
Покинутая Миллисент за час до занавеса
Милли надеялась, что когда-нибудь она сможет закрыть глаза и представить листок бумаги таким, каким его создали. Ровным. Без единого излома.
Первый урок в отцовском доме: мятая бумага никогда не станет идеальной.
Урок номер два: ты никогда не будешь свободна, ведь даже сердце в грудной клетке.
Пара фраз. Фобос и Деймос. Пожизненные спутники раскаленного восприятия девочки.
Эллиот рассказал Миллисент, как ему приходилось надевать противогаз и позировать для Лисбет.
Лыжная маска.
Открытый купальник.
И шквал кратковременных вспышек, поливавших Элли, словно тот — какой-нибудь сраный экспонат музея мадам Тюссо, ваяющей своего первого Вольтера.
Милли бродила по комнате в ожидании стука. Трех коротких приглушенных ударов. Она откроет дверь и впустит Эллиота, который вновь изнасилует ее. Так произошло двумя днями ранее. Потом девочка смоет кровь, почистит зубы, чтобы не чувствовать кислый привкус спермы во рту и расскажет Элли о том, как скучает по папе, ушедшему в дальнее плавание. Минутная стрелка сделает полный оборот, и они попрощаются друг с другом до завтра.
Чтобы повторить.
Миллисент показалось, что она услышала голос Элли за стеной, где живут ее громкие соседи. Тот же неуверенный лирический баритон, хаотичные интонации.
Вчера она сказала ему:
— Ты мог стать певцом, Эллиот.
Аккуратное, почти женственное телосложение. Мужская версия Кейт Мосс, наделенная страдальческим шармом Курта Кобейна.
— Ты мог бы стать кумиром, Эллиот.
И тогда ему не пришлось бы терпеть выходки Лисбет, разбитой одиночеством женщины, увидевшей в парне безотказное средство от уныния.
Где пульт? Вперед.
Мгла
Эллиот знал, что когда-нибудь копы дадут ему прозвище. Журналисты в потертых трилби подхватят заветную комбинацию, а газеты разнесут по всем уголкам страны, чтобы люди чего-то боялись, пока собирают своих дочерей в школу.
Маленький Элли брал в руки пульт и переключал каналы.
«Из подвала Джона Уэйна Гейси извлечены тела двадцати девяти человек».
Щелк.
«Тед Банди признался в обезглавливании, по крайней мере, дюжины жертв ножовкой».
Кровь Миллисент черным ручьем убегала к распахнутой двери. Эллиот знал, что его могут увидеть. Но тогда он убил бы и свидетелей. Тяжело остановиться, когда маленький бог внутри просит тебя вершить правосудие.
Щелк.
«Отец Альберта Де Сальво часто приводил проституток домой и заставлял детей наблюдать за ними».
Щелк.
«Мать серийного убийцы Генри Ли Лукаса была проституткой, а отец — алкоголиком-инвалидом».
Тело девочки осталось в прихожей, рядом трещала музыкальная шкатулка. Элли собрал портфель и покинул квартиру. На секунду он замер в коридоре. Ему послышался голос Миллисент в гнезде тех трех извращенцев, к которым он заходил, чтобы превратить их в свидетелей.
Маленький Элли брал в руки пульт и делал звук громче, чтобы избавиться от стонов пьяной мамаши.
«Альберта Фиша — Нью-Йоркского каннибала — прозвали Бруклинским Вампиром».
Щелк.
«Задержан Убийца с Грин-Ривер».
Но Магистрального Фантома так и не нашли. Грим Слипер, должно быть, преспокойно потягивает «пина колада» в районе экватора, а Библейский Джон переписывает ветхий завет.
Оставаться Известным Неизвестным.
Однажды Эллиот вернулся домой, взял пульт, но так и не смог включить телевизор. Кто-то должен был его починить. Починить телевизор.
Бредя по размытому тротуару, Элли смотрит на людей, спрятавших лица под куполами серых зонтов, и задает все тот же бесцветный вопрос: «Что у них в сумках?»
Саттва — «чистота», в буквальном переводе «существование, реальность».
Нарака — в древнеиндийской мифологии и в буддизме — ад или совокупность адов.
