- Ни целый, ни дырявый, - ты мне никакой не интересен. Неудачники, эгоисты и придурки интересны только в кино.
- Спасибо на добром слове, сударыня. А ты где, собственно, находишься? На потолке, что ли застряла, прилипла? В спецкабине с иллюминатором ночного видения, - угадал?
- Владимир Сергеевич, на тебя только сейчас будет начата охота. Ты хоть собери свои интеллигентские сопли. Сосредоточься. Попробуй хоть раз в жизни сыграть в настоящего мужика. Да, я имею возможность видеть тебя во всей твоей ублюдочной красе. И мне тебя абсолютно не жаль. Умрешь, значит так угодно провидению.
- Ошибаешься, милая, - твоему кровожадному родственничку угодно...Ну да черт с ним. Значит, говоришь лицензию на отстрел твоего бывшего возлюбленного выдали... А как же ты? А то давай, матушка, сразимся! Могу, впрочем, поспособствовать, - позволю отпилить часть любимого органа... По старой, так сказать, дружбе. Медальку, или какой боевой жетон заслужишь...
На последнюю мою детскую дерзость почему-то никто не откликнулся.
По мере продолжении паузы, черный мешок пространства (чудесным образом, в момент нашего милого семейного диспута, игнорируемый моей собственной приемопередаточной системой) вдруг объявил о своем бездонном присутствии противоестественной затишью, утяжеленной моим слегка истеричным дыханием...
Моя недавняя куражливая балагурность как бы враз растворилась в этой чернотно-кислотной густой тиши...
Даже очевидное вроде бы желание завыть, заголосить, попытаться хотя бы на мгновение разодрать этот мрак щелкой живого измученного человеческого присутствия, - на мгновение же зародившись, тут же стушевалось, под влиянием какого-то престранного оцепенения, точно на все мои адреналино вибрирующие нервы набросили невидимую, неощущаемую, но оттого не менее подлую мелкоячеистую сеть-кокон...
Даже заурядная интеллигентская матерщина и та застряла на самых подступах к горлу, - не сумела прорваться, оповестив близлежащую местность, - вернее, выдав мое отчаянное местонахождение, с тем, чтобы покончить с этим затянувшимся фарсом как можно скорее...
Мое проткнутое контуженое тело устало притворяться, устало суетиться, чтоб как-нибудь да приспособиться, - чтоб как-нибудь, но выжить в этой глупейшей новейшей historic единоличного of misery.
До недавнего времени, вроде как выживал.
Или, все-таки помогали выживать. Незаметно, ненавязчиво, или, напротив, с излишней прямодушной прямолинейностью, таща за упирающийся рукав, подсовывая в виде спасительного круга, то беспардонную лолитку-стажерку Настену, то душистую кофейно-глянцевую задницу некой вумен-дамы, которая...
- Лидунь, - с превеликим трудом протиснулся я в эту не сдвигаемую многотонную черноту, - а ведь я не забыл твоей попы. Твоей рахат-лукумной... мерзкой задницы.
- Эгоист, очнись! Прямо перед тобой охотник. Уклоняйся, или бей сам! И хватит болтать языком! Сосредоточься!
Вновь болезненно пробили мои слуховые перепонки родные стервозные нравоучения. Но сейчас эта боль опустилась на другой уровень ощущения, боль призабытого сладострастия. Она когда-то присутствовала в моей интимной мужской жизни, - во времена глупой счастливой молодоженности. Боль, от которой я давным-давно отказался, в пользу спокойного обывательского метасуществования, - существования на уровне пленочном, не дозволяя проникнуть самому себе, внутрь собственного я...
Прекрасное шкодливое время молодых полуидиотов, полуидеалистов, один из которых любил воображать себя начальником, почти - рабовладельцем, а другой, с удовольствием подыгрывая, вживался и оживлял более характерный гоголевский персонаж - дрожащего подчиненного, почти раба, лакея, холопа...
И тот и другой получали от этого незамысловатого полудетского представления всяческие психоудовольствия, соответственно собственной незатейливой фантазии. Им, молодым, простодушным дуралеям, хотелось думать, что непременно - испорченной, порочной, полулегальной, не принятой в наших социалистических семейных ячейках...
Не успев, как следует побаюкать призабытое полуигровое унижение, я обнаружил, что мой обонятельный орган буквально заложило от чуждо медоточивого плотского аромата. С моих рецепторов, словно содрали, до сей секунды фамильярно уцепившийся, противно пряно-гвоздичный родной запах потеющих жениных подмышек...
И почти мешком я плюхнулся на холодно лягушечий линолеум. Именно плюхнулся. Не пригнулся, не среагировал на смертоносную невидимую (лично мне) чужеродную отмороженную опасность, в виде...
Просто в момент этого якобы нелепого, бесформенного, совершенно не героического приземления, меня успела догнать волна сдвинутого, яростно потревоженного застоялого воздуха, - заунывно нежно пропевший ветерок запоздало коснулся моей разом взопревшей удачливой макушки...
Зато в следующее мгновение мой вдруг оживший организм не заставил себя понукать, - я, точно бывалый спецназовец, двойным перекатом, и вроде бы не особенно гремя костями, оказался достаточно далеко от места недавнего позорного (оказавшегося своевременным, спасительным, единственно верным) приземления.
- А говорил, не можешь! Прямо - кино! Эгоистическая порода подскажет, как вывернуться. Не упал бы, - лежал сейчас с половинкой черепушки! Нюхай воздух, милый, и ангел не оставит тебя.
У меня закралось недоброе подозрение: мой ангел хранитель заодно с моей бывшей суженной. И тандем этот очень даже вовремя зародился...Очень своевременный и полезный контакт. Небольшой такой взаимовыгодный союз на время "z"...
То, что мне этот старинный тандем выгоден, - это понятно. А ей? Этой дамочке, какой резон спасать мою шкуру? Впрочем, резон самый обыкновенный, - я ей понадоблюсь в ближайшем будущем. И понадоблюсь в качестве живого и здорового персонажа.
Следовательно, следует разрушить эти подлые дамские иллюзии относительно моего добровольного сотрудничества.
Черта с два! мадам, - мне на ваши долгоиграющие планы наплевать...
Если суждено, мне выжить в этой чертовой черной войнушке, то исключительно вопреки вашей многомилосердной воли, мадам!
Но, уж если не повезет...
Вроде до последнего времени везло. И даже, так сказать, чертовски везло! Постараемся и дальше уповать на мое индивидуальное квазивезение...
В положении лежа, предавался я мстительным детским мечтаниям, не помышляя, однако, двинуться в какую-либо черную сторону, чтобы вновь попытаться поспорить с собственной судьбою, доверившей всего меня этим "выколи глаз" занятным приключениям.
- И долго ты собираешься, бока отлеживать? - вновь донесся до моего тренированно настороженного слуха родной ехидный вопросительный знак.
- Хорошо, сударыня, устроились! Подрядились главным надсмотрщиком у родственничка... Мужа, опять же, бывшего, по блату опекаете. Ну, чтоб не сразу зарезали. Чтоб подольше помучился.... Или еще, какую меркантильную выгоду про себя затаили, ась?
- В дешевые игры, милый, играешь! Лучше бы о сыне подумал! Что оставишь после себя. Жалкая жизнь жалкого неудачника. Шевелись, милый! Шевелись! Нюхай воздух!
Несмотря на всю свою лелеемую внутреннюю детскую вредность, я помимо собственного желания со всей тщательностью принюхивался, доверчиво полагаясь на обонятельные ноздревые антенны, полагаясь на их упреждающую команду...
Мое тело, все его хитроумные мышцы и связки действовали чрезвычайно согласованно и без особой паники.
Разумеется, все эти суетливые маневры совершались не без участия главного штаба, который располагался в спасенной черепной коробке. Но опять же все тактические команды спускались оттуда, как бы минуя мою заартачившуюся, точнее сказать, полупарализованную волю...
Волю обыкновенного усталого пассажира несчастной отечественной "шестерки", пробирающейся по российскому черноземному полубездорожью, пассажира, которого то и дело просят выйти вон из задышанного угарного тепла, с тем чтобы он доблестно выступил в роли обессиленного толкача, упершегося взопревшим чубом в замызганный липкий бряцающий багажник, отчаянно буксующего подержанного пожилого авто...
И все равно все мое глупое интеллигентское существо надеялось на благопристойный исход из этого затянувшегося юмористического вояжа по непроглядным территориям-губерниям-полигонам сумасшедшего минисамодержца и родственника моей ненаглядной, нынче зорко следящей и высматривающей профессионального агрессора пенсионерку...
На самой середине этих убогих бренных размышлений мое тело, затаенно чего-то ждущее, как бы блюдя наработанную интуицию воина, крадучись поползло куда-то (черт его знает куда!), затем переместилось на нижние конечности, и внагибку двинулось по какой-то малопонятной заковыристой дуге...
И куда я собственно поперся, - никаких положительно разъяснительных ответов от недремлющего мыслительного органа я так и не дождался. Покуда...
