А Цыси при виде его показалось, что перед ней один из Сыновей Неба, которые, по преданию, снисходили к смертным женщинам, чтобы сделать их своими женами или наложницами. И теперь она была готова отдать все, лишь бы привлечь его внимание.
Не как императрица – как женщина!
Но беда в том, что француз оказался женат. Цыси видела графиню, эту бледную, желтоволосую каракатицу, и поняла, что соперница у нее серьезная. Но даже если бы мужчине разонравилась жена, он вряд ли выбрал бы немолодую императрицу, чтобы заменить ее на ложе. Граф ведь не знал, что от любви с Цыси словно слетела шелуха лет, не знал, что она умеет усладить мужчину так, как ни одна из молоденьких глупышек.
А если бы знал?
И Цыси решила сделать ему намек. Но как? Она помнила о своем достоинстве… И мысль пришла – прекрасная мысль!
Если мужчина неглуп, он все поймет. Если он умеет ценить настоящее искусство страсти, то оценит и подарок, и ту, которая его послала.
Если же нет…
Значит, он глуп. А глупец недостоин императрицы. И тогда он поплатится за свою глупость. С иностранными дипломатами порой случаются в таких таинственных странах, как Китай, вещи совершенно необъяснимые!
И Цыси велела позвать к себе Вэймина.
Кто он был такой? О, поистине незаменимая личность. Секретарь императрицы, человек не слишком высокого происхождения, зато очень умный и образованный. (Цыси всегда относилась насмешливо к заслугам предков – в счет идут только собственные заслуги!) Он был молод и честолюбив. И казался бесконечно влюбленным в императрицу.
Учитывая, что Вэймин не был евнухом (эту братию она уже много лет не выносила!), общение с ним необычайно волновало Цыси…
О нет, императрица не тешила себя глупой надеждой на то, что прекрасный юноша – а Вэймин был красив не менее, чем поразивший ее воображение французский граф, хотя совсем по-другому, – в самом деле увлекся ею. Он ведь почти во внуки властительнице годился! Но у него хватало ума играть роль влюбленного так, что у Цыси иной раз слезы выступали на глазах. Ну да, она постарела, стала сентиментальной… А когда ей нужно было обрести уверенность в себе, Цыси звала Вэймина и, глядя в его глаза, эту уверенность обретала.
Итак, она позвала молодого человека и, улыбаясь в ответ на его улыбку, приказала найти лучшего мастера по изготовлению фарфора. Тот был обязан сначала изготовить массу по старинным рецептам для наилучшего, тончайшего фарфора, а потом создать точные копии тех фигурок, которые некогда принадлежали Сливе Мэйхуа. А затем расписать изготовленные фарфоровые фигурки точно так, как были расписаны оригиналы. Они должны быть неотличимы!
– Я помогу ему, – сказал Вэймин, который, кроме всего прочего, был прекрасным художником и увлекался росписью фарфора.
– Я доверю тебе самую дорогую из этих статуэток, только будь с ней особенно осторожен, – намекнула Цыси.
Нет, она не открыла Вэймину тайну статуэтки «Летящий белый тигр», но все же императрице очень не хотелось, чтобы молодой человек случайно погиб. Он был так прекрасен… Например, когда Вэймин узнал, кому предназначается коллекция, то был так любезен, что изобразил приступ ужасной ревности. Цыси пришла в восторг!
Прошло некоторое время, и коллекция копий, сделанных великолепно, почти неотличимых от оригиналов, была готова. Копии оказались настолько точны, что Вэймин, готовя коллекцию к отправке графу Талле, совершил роковую ошибку. Он перепутал две статуэтки! Во дворце осталась копия «Летящего белого тигра», а заветное сокровище Сливы Мэйхуа, которое Цыси считала своим талисманом, которое, как гласит легенда, запечатлел саму Деву Фей в объятиях одного из ее любовников, было отправлено в Мукден.
Когда императрица узнала об этом, ее поразил удар. Она упала и несколько дней находилась между жизнью и смертью.
Потом очнулась… но врачи объявили, что ненадолго, что императрица умирает.
Половина ее лица – правая – онемела, глаз был закрыт, а левый она не сводила с Вэймина, который на коленях стоял у ее постели. Как ни странно, во взгляде Цыси не было угрозы – только мольба…
Экскурсия, конечно, экскурсией, но Алёна на нее не спешила. Наша героиня точно знала, что ей нужно хорошенько подумать. Например, о том, что мсье Беарн вряд ли врет – ведь очень легко проверить, что он не был в бассейне, а значит, не видел там Алёну с синяком и не мог сообщить об этом дочери. Следовательно, видел и сообщил кто-то другой. Но кто? С кем из тех, кто знал Алёну, могла пересечься Виктори-Николь?
Кстати, а зачем вообще было упоминать о синяке?
Ну, это вопрос второй. Да низачем, просто так. Между прочим, тоже причина. Правда, только для женщин, что некоторым образом сужает круг подозреваемых.
Подозреваемых женщин, но не мужчин…
В самом деле, женщин во всей происходящей истории раз-два и обчелся. Особенно учитывая, что нужная женщина должна была оказаться в бассейне одновременно с семейством Детур и примкнувшей к ним русской писательницей и непременно знать Николь Беарн, ныне Виктори Джейби.
Честно говоря, женщина, подходящая по всем параметрам, наличествовала всего одна, и мысль о ней очень беспокоила Алёну.
Кроме того, было еще кое-что, о чем нашей героине следовало в этой связи поразмышлять: об исчезновении фотографий из холла бассейна, а также о черном телефоне марки «Самсунг», который чуть не упал со стола дежурной. Ну и красный «Ситроен» заслуживал внимания.
И вообще – много чего!
Для того чтобы поразмышлять хорошенько, плодотворно, писательнице Дмитриевой немедленно требовалось оказаться в некоем месте, где ее не будут отвлекать шум и мелькание людей. Она бы ушла в парк, но ворота туда были закрыты.
Алёна рассеянно оглядела двор замка, снова уставилась на здание. И тут ей на глаза попала боковая дверь. Тогда, после экскурсии, ее группа выходила из шато именно через нее. За дверью, помнится, находится одна из боковых лестниц, имеющая всего два выхода на этажи: на второй, в какие-то комнаты, и на третий, в Большую Галерею. Но если экскурсанты по ней выходят, то сейчас, когда экскурсия еще не началась, там точно никого нет. И пройдет не меньше часа, прежде чем кто-то появится.
Самое то!
За час можно многое успеть. А главное – будет время сосредоточиться.
Алёна украдкой осмотрелась и словно невзначай приблизилась к двери. Мало ли что ей нужно! Например, подержаться за историческую латунную ручку, за которую, не исключено, держался сам адмирал Колиньи или, на худой конец, граф Эдуар Талле, некогда служивший посланником в Китае. Или консулом? Да невелика разница!
Алёна юркнула за дверь – и сразу выглянула снова.
Никто не бросился вслед, никто не махал руками, никто не окликал.
Ее не заметили. Вот и замечательно!
Алёна хотела остаться прямо здесь и немедленно начать дедуктивный процесс, но кругом царил довольно сырой полумрак, присесть можно было только на ступеньки, а они здесь, внизу, были неприглядно-серыми и источали вековую, омертвелую стужу. Наша героиня поднялась на один пролет и увидела ту самую дверь, за которой находилась какая-то из комнат, не то парадная столовая, не то малая гостиная, она уже забыла.
Не удержалась и заглянула.
Ага, тут малая столовая, более напоминающая тронный зал, – здесь некогда обедал знаменитый адмирал-гугенот.
И прямо перед собой Алёна увидела карту – ту самую карту Парижа времен Карла IX, которую разглядывала с таким восторгом в прошлый раз. Латинский квартал, остров Сите, предместье Сент-Оноре, Пон-Неф, мост Менял, Малый мост и Сен-Мишель – кстати, по-прежнему с какой-то пошлой красной каракулей посередине. Ну вот, а она-то надеялась, что эту пакость как-то стерли или замазали… Хотя как такое варварство замажешь? Вот и будет оскорблять взгляд неразборчивая загогулина, вариант бессмертного «Здесь был Вася» посреди моста Сен-Мишель! Да еще в сердечке!
И вдруг Алёне показалось, что она сейчас упадет в обморок. Упадет, потому что мысль, нелепая, как шальная пуля, пущенная в одного человека, но попавшая в другого, поразила ее.
Да… это так по-французски… Но почему? Ведь должно читаться иначе!
А, все понятно. Владивосток, говорил Жак Бланкет! Владивосток!
Все понятно… и все еще более запуталось.
Алёна слабо улыбнулась, поражаясь той нелепой версии, которая вдруг родилась в ее воображении.
Вообще это была, конечно, никакая не версия и даже не догадка, потому что она не несла никакой информации. То есть Алёна совершенно ничего не знала, догадка напоминала иголку без нитки. Нитка еще не вдета в игольное ушко, но игла уже впилась в ткань, уже сцепила разрозненные лоскутки… осталось их сшить, закрепить информацией, подтвердить или опровергнуть… Только у Алёны такой нитки-информации не было, она не знала толком, где и что узнавать, и даже не вполне отдавала себе отчет в том, какие вопросы задавать. Кроме главного: каким – черт, черт, черт побери! Сто тысяч чертей побери! – каким образом Виктори Джейби могла узнать про синяк Алёны?!
