в стороне.
После завтрака я поговорил с Уинтерсом, который под предлогом, что ему нужно сделать последние фотографии кабинета сенатора и спальни Руфуса, вернулся в дом. Большая часть обитателей просто не обратила на него внимания, что разительно отличалось от его прошлых визитов.
Я обнаружил его в кабинете в полном одиночестве. В стене, разрушенной взрывом, уже восстановили кирпичную кладку, но еще не оштукатурили. Когда я вошел, Уинтерс лениво просматривал подборки газетных вырезок.
— А, это вы…
Голос его звучал безразлично, выглядел он спокойнее и удовлетвореннее, чем обычно. И неудивительно: расследование было успешно завершено.
— Вы уже просматривали эти снимки? — спросил я, глядя через его плечо на пожелтевшую фотографию, датированную 1927 годом: сенатор пожимал руку изящной женщине в большой шляпе.
— Да, конечно.
Я заинтересовался подписью под снимком, но Уинтерс попытался перевернуть страницу. Пришлось отвести его руку. «Сенатор Роудс принимает поздравления по случаю победы на первичных выборах от Вербены Прюитт, председательницы национального женского комитета».
— Кто бы подумал, что она была такая симпатичная! — поразился я. По старой фотографии нельзя было оценить ее лицо, но фигура…
— Не думал, что она могла так выглядеть, — сказал Уинтерс. Если он и был раздражен моим бесцеремонным вмешательством, то не подал виду.
— Что вы думаете о новом повороте событий?
— Каком новом повороте? — он посмотрел на меня отсутствующим взглядом.
— Вы же понимаете, что я имею в виду. Сообщения про аферу, которая заставила Холлистера покончить с собой, появились в газетах.
— Расследование закончено, — буркнул Уинтерс, раскрывая подборку за 1936 год.
— Кто сообщил в газеты?
— Не имею понятия.
— «Таймс» сообщает, что правительство в течение двух лет расследовало деятельность компании сенатора.
— Думаю, это верно, — в голосе Уинтерса слышалась скука.
— Согласно утренним газетам сенатор был в такой же степени замешан в этом деле, как и Холлистер.
— Да?
— Другими словами, не похоже, что Холлистер вынужден был покончить с собой из-за махинаций сенатора… Другими словами, признание — это фальшивка.
— Весьма логично, — Уинтерс с интересом разглядывал карикатуру Берримена на Ли Роудса из газеты «Вашингтон стар».
— Я знаю, что это логично, — во мне нарастало раздражение. — Но есть хоть какие-то доказательства, что Холлистер покончил с собой ради губернатора и Роудса? Если верить газетам, они в равной степени были замешаны в афере.
— А что вы скажете по поводу документов, которые прислал вам анонимный обожатель? Они доказывают, что сенатор постарался устроить все так, чтобы основная ответственность падала на Холлистера. Холлистер убил его до того, как он успел сделать последний шаг в этом направлении… Это достаточно просто, не так ли?
— Вы же в это не верите?
— Почему бы и нет?
Большего я от Уинтерса не добился. Мысль о том, что его подкупили, вспыхнула с новой силой. Еще решительней, чем прежде, я был намерен сам разобраться в деле.
Пока он рассматривал старые вырезки, я бродил по кабинету, оглядывая поврежденный взрывом стол и книги на полках. Потом, поняв, что ничего не добьюсь, я, не прощаясь, удалился. Чтобы раскрыть убийство, у меня оставалось не больше двадцати четырех часов. А так как на руках почти ничего не было, предстояло решить, что делать дальше. Имелось, правда, несколько идей, но все они не слишком вдохновляли.
Я мог бы гораздо быстрее добиться своего, если бы последовательно побеседовал с каждым из подозреваемых, а потом, сравнив их рассказы, сделал выводы. Это выглядело замечательно просто, сама мысль о том, что нужно действовать логически, настолько меня восхитила, что несколько минут я наслаждался чувством, что мне уже почти все удалось.
Следовало обратить внимание на Помроя. Вполне возможно, что благодаря прекрасному бургундскому миссис Роудс вчерашним вечером я смог узнать про его отношения с сенатором гораздо больше, чем полиция.
Оставались у меня и некоторые сомнения насчет Камиллы. Она была следующей фигурой, которую следовало исключить. Меня продолжала мучить мысль, почему она пыталась убедить меня, что убийца — ее муж? Это был важный момент, особенно потому, что согласно завещанию старика она была наследницей и знала это.
Камиллу я нашел в гостиной, где она изучала последний номер журнала «Харперс базар» — читала узкую колонку текста, втиснутую среди объявлений. Колонка, как я видел, принадлежала перу одного из модных литераторов, и речь шла о маленьком мальчике из Монтгомери, штат Алабама, который убил девять бабочек в канун праздника Дня независимости. Такие вещи приходилось почитывать и мне (хотя я принадлежал к поклонникам Карсон Маккаллерс и никогда не восхищался новичками, чьи опусы смахивали на глянцевые фотографии).
— Мне это нравится, — без особого энтузиазма сказала Камилла, закрывая журнал. Она была в очень сдержанном деловом костюме, словно собиралась путешествовать.
— Мы с Роджером собирались уехать дневным поездом, но раз бедняга Джонсон оказался вовлеченным в такой скандал, Роджер решил остаться и чисто по-дружески его поддержать.
— Думаю, это разумно, — искренне признал я.
— Да, — бодро кивнула она.
Мы замерли, неловко глядя друг на друга. Даже в наш век реактивных самолетов и летающих тарелок для людей светских существуют определенные правила, независимо от того, что они чувствуют на самом деле. Действует молчаливое соглашение, что если мужчина ложится в постель с порядочной женщиной, то он автоматически становится, по крайней мере, до определенного предела ее cavaliere servente, [3] как говорят венецианцы.
Мы оба понимали, что поступим непорядочно, заведи речь о любви или о долге. И вели себя так, словно ничего не случилось, лишая тем самым себя величайшего чувства, а самый священный момент — его блеска и великолепия. Но нужно было продолжать игру, и даже две игры, а оставалось слишком мало времени.
— Камилла, — имя жестко и сухо сорвалось с моих губ.
— Да? — Голос ее чуть дрогнул, сверкающие черные глаза уставились на меня.
— Вы не пообедаете со мной?
— Да, но… — некоторое время она отнекивалась, но потом, понимая, что на карту поставлена ее репутация, согласилась на короткий ланч в ресторане отеля «Мэйфлауер», где в коктейль-холле неплохо кормили и играл струнный квартет.
В большом ресторане отеля до сегодняшнего дня я бывал только в главном зале. На этот раз мы прошли в коктейль-холл, полутемный мраморный зал, полный людей и мягких звуков музыки; прекрасное место для тайных любовных встреч. К несчастью, большинство посетителей составляли женщины, заскочившие сюда после утомительного похода по магазинам, или мелкие бизнесмены, обсуждавшие сделки с возможными клиентами. Конгрессмены и политики там обычно не обедали, хотя нередко появлялись вечером.
Достойнейший метрдотель, похожий на германского министра иностранных дел, провел нас к угловому столику.
— Ну вот, — с пухлых губ Камиллы сорвался деланный смешок, она явно
