Прижавшись к окну лицом, Соня смогла узнать переулок позади особняка. Ее сердце взволнованно забилось. Оглянувшись на дверь, она дернула ржавый шпингалет… и он, как ни странно, поддался. Окно можно было открыть. На нем не было решетки. Таким образом, ее сегодняшняя задача значительно упрощалась – ей не придется выносить картину из музея, достаточно будет заменить ее на копию и принести сюда, в эту кладовку, а потом договориться с тем человеком, чтобы он снаружи подошел к подвальному окну и принял у нее картину.
Ее работа будет выполнена, и мама спасена…
Как раз в этом Соня не была уверена, но предпочитала до поры не давать воли своим сомнениям. И хоть Надежда Николаевна пыталась ее вчера переубедить, она все же решила не рисковать. Черт, забыла совсем, что нужно ей позвонить! На часах было без трех половина двенадцатого, Соня торопливо набрала номер бухгалтерии.
После разговора она задвинула шпингалет, повесила карту на прежнее место. Прежде чем выйти из кладовки, внимательно огляделась.
Все здесь было как прежде, только скелет, казалось, ухмылялся по-новому – как соучастник, подельник.
– Смотри у меня! – пригрозила ему Соня и покинула кладовку.
На ее пороге она на мгновение задержалась.
В ее плане было одно слабое место: ключ.
Его нужно отдать Луцию Ферапонтовичу.
Соня мгновение поколебалась и оставила дверь кладовки незапертой: в случае чего она скажет старику, что просто забыла ее запереть.
Она нашла Луция в его рабочем кабинете, отдала ему коробку с картами таро. Немного помедлила и положила на стол перед ним старинный ключ. Старик посмотрел на нее с прежним странным выражением – или это ей только показалось?
Соня вернулась в зал, где висела картина, и задумалась.
Почему именно сегодня Луций послал ее в ту кладовку, где она обнаружила окно? Неужели он догадывается о ее планах и хочет помочь их осуществить? Да нет, не может быть, это совершенный бред, полная бессмыслица!
Ладно, об этом она подумает на досуге. Сейчас перед ней стоит более насущная задача – подменить картину, а для этого нужно дождаться, когда все уйдут из музея…
Вдруг так же беззвучно, как прошлый раз, на пороге зала возник старый экскурсовод.
– Вера Анатольевна, – проговорил он озабоченно, – мне нужно отлучиться на час-другой, мне понадобились кое-какие инструменты для реставрации. Вы останетесь в музее одна.
– Как – одна? – удивленно переспросила девушка. – А Марфа Матвеевна?
– Марфа Матвеевна ушла, у нее заболела племянница.
Старик исчез так же незаметно, как появился.
Соня стояла в растерянности посреди зала.
Все складывалось как нельзя лучше – и это вызывало у нее смутное беспокойство. Луций как будто специально подыгрывает ей, создает удобные условия для подмены картины.
Сначала показал комнату с окошком, через которое она сможет передать картину за пределы музея, потом оставляет ее здесь одну, чтобы ей никто не помешал…
Это было странно, это было подозрительно. Кроме того, в глубине души Соне вовсе не хотелось исполнять волю того человека, в глубине души она надеялась, что ей что-нибудь помешает, что она не сумеет подменить картину по не зависящим от нее обстоятельствам.
Теперь такой надежды не оставалось.
Она должна довести дело до конца, ведь в ее руках мамина жизнь…
Соня обошла помещения музея, убедилась, что осталась одна, и вернулась в зал, где висела злополучная картина.
Подойдя к ней, невольно застыла, в очередной раз поразившись кошмарной фантазии художника.
Все эти порождения тьмы, все эти чудовища и жуткие монстры, казалось, смотрели на нее с жадным и злобным любопытством, ждали, что она будет делать.
Соня протянула руки, сняла картину со стены, поскорее повернула к себе изнанкой, чтобы не видеть изображенных на ней чудовищ, не видеть картины адских мучений.
Внезапно, как минувшим утром, ей показалось, что она чувствует спиной чей-то пристальный взгляд.
Соня резко обернулась.
В первое мгновение ей показалось, что на нее пристально, насмешливо смотрит Луций Ферапонтович. На какую-то долю секунды она вообразила, что старик заманил ее в ловушку и теперь вернулся, чтобы поймать с поличным и наказать ее за предательство.
Но уже в следующую секунду девушка поняла, что на нее смотрит не живой человек, а портрет графа Калиостро.
Она перевела дыхание, повернулась спиной к портрету, положила картину лицевой стороной на свободный стол, взяла заранее приготовленную отвертку и отогнула гвоздики, которые крепили подрамник с картиной к раме.
Вынув картину из рамы, спрятала ее в холщовый мешок. На ее место вставила копию, которую накануне получила от того человека. При этом она удивилась тому, как тщательно он подготовил эту копию – дерево подрамника казалось таким же старым, как на настоящей картине, холст был выцветшим и потемневшим от времени, как будто ему было пятьсот лет, как оригиналу.
Соня загнула гвоздики, как прежде, закрепив подрамник с подделкой в раме, и повесила картину на прежнее место.
После этого отступила на шаг.
С виду все было как прежде, копия казалась неотличимой от оригинала. Картина излучала прежнее ощущение ужаса и страдания.
И в этот самый момент ее мобильный телефон зазвонил.
Еще не услышав голос, даже не взглянув на дисплей телефона, Соня поняла, что ей звонит тот человек. Она поднесла телефон к уху и услышала знакомый голос.
– Вы не забыли, что сегодня должны сделать для меня? – проговорил он сухо, без всяких эмоций.
– Я все сделала, – ответила Соня. – Картина у меня.
– Очень хорошо. – Сухой голос по-прежнему не выражал никаких эмоций, в нем не было даже удовлетворения. – Вы передадите мне картину, как условились…
– Нет, – перебила его девушка. – Выносить ее через главный вход слишком опасно…
– Как-нибудь разберетесь! Иначе – вы помните, что может случиться с вашей матерью.
– Я все помню. Но я нашла более удобный и безопасный способ. Вы подойдете в нужное время к задней стороне института, найдете подвальное окно. Я подам из него знак, чтобы вы не ошиблись, а потом передам через окно картину.
– Хорошо, – проговорил мужчина после недолгого раздумья. – Только за картиной приду не я сам. За ней придут мои люди. Когда?
– Как можно скорее! – решительно сказала Соня. – Пока в музее никого нету.
– Через час!
Она хотела еще что-то сказать, но из трубки уже доносились сигналы отбоя. Тогда Соня спрятала мобильник, завернула картину в заранее приготовленный холст и отнесла в кладовку, к тому самому окну. Перед тем как уйти, она еще раз проверила шпингалет, убедилась, что окно открывается.
Едва она успела вернуться в главный зал музея, как там появился Луций Ферапонтович. Он взглянул на девушку тем же странным взглядом, потом пристально посмотрел на картину.
Сердце в груди у Сони тревожно забилось. Неужели он заметил подмену?
– За время моего отсутствия никто не приходил? – спросил старик рассеянно.
– Нет, никого не было.
– Можете пойти перекусить, я тут побуду.
– Нет, у меня есть еще кое-какие дела. И вообще я сегодня на диете, – соврала Соня.
– Вот как? – Луций Ферапонтович снова взглянул на нее с тем же странным выражением и ушел в свой кабинет.
А Соня отправилась к кассе, которая сегодня пустовала по причине болезни племянницы Марфы Матвеевны. Племянница слегла с температурой и прекрасно справилась бы без посещения тетки, если бы не двое близнецов двух с половиной лет. Эти, разумеется, не давали матери прилечь ни на минуту, так что Марфа Матвеевна позвонила, что застрянет в квартире племянницы на целый день, а может, и завтра не придет.
На кассе был телефон, и Соня набрала номер Надежды Николаевны. Она боялась разговаривать по своему мобильнику – вдруг ее вездесущий наниматель сможет подслушать разговор? И хотя Надежда от этой мысли отмахивалась, она и посоветовала воспользоваться телефоном на кассе.
– Договорились на полвторого… – еле слышно проговорила Соня в трубку.
– Вас поняла, – четко ответила Надежда, – начинайте операцию, все остальное беру на себя!
Поскольку находилась она в это время в клинике в ожидании якобы главврача Олега Ивановича, никто из окружающих не удивился, услышав ее слова – мало ли о какой операции идет речь, кругом одни доктора…
Затем Надежда стала рыться в своей сумке и в самом дальнем кармашке нашла клочок бумаги, куда записала в свое время номер телефона сотрудника милиции, который занимается наездом на Вадима Напольного. Телефон этот она записала совершенно машинально и спрятала потом в сумку, чтобы муж не нашел и не стал спрашивать, к чему ей телефон какого-то милиционера и что может его жену с этим милиционером связывать. Как уже говорилось, муж Надежды очень не одобрял ее увлечения всевозможными криминальными загадками.
