– Когда его можно будет увидеть? – поинтересовался Нароков.
– Не сегодня. Сейчас он спит, сил и крови он потерял много, а сон – прекрасное лекарство. Коли ваша светлость окажет мне честь и согласится принять мою помощь, я приготовлю снадобья и мази, составлению которых я научился на Востоке, они быстро поднимут князя на ноги.
– Это вы мне окажете честь, сударь, – растрогался князь Дубровин.
– Не передадите ли вы записку Викто́ру, когда он очнется? – спросил Нароков, обращаясь к князю.
– Отчего же, передам.
Нарокову принесли перо и бумагу, он настрочил несколько строк, поглядывая со снисхождением (наверняка к возрасту) на Зыбина, который даже рот приоткрыл, заглядывая в его послание. Марго осуждающе покачала головой: ведь поведение этого человека, занимающего ответственный пост, мягко говоря, выглядело некрасиво, но без некрасивых поступков это был бы уже не тот Зыбин. Нароков заметил ее смущение и заговорщически улыбнулся, что означало: простите этому старому господину его бестактность.
Через несколько минут к ним спустился второй доктор, достававший пулю из тела Викто́ра. Он более подробно рассказал о самочувствии раненого. А также высказал свое мнение: мол, если бы не та скорость, с какою Викто́ра доставили в дом его дяди, если бы хоть чуточку промедлили с вызовом докторов, то исход был бы однозначно плачевным. Но что значит – «если бы», зачем упоминать об этом? Подчеркнуть важность момента? Все и так его сознавали, более того, они были весьма признательны докторам, спасшим жизнь Викто́ру – не бесплатно, между прочим.
Не только Зыбину стало понятно, зачем отправился Викто́р на Славяновскую улицу. Марго тоже об том догадалась, о чем тотчас и сказала Виссариону Фомичу, едва они сели в карету и тронулись в обратный путь:
– Викто́р надеялся увидеть Элизу на той улице, где его ранили!
– Надеялся, – согласился Зыбин. – А увидел свою смерть, которая была настолько близка, что князь едва вырвался из ее объятий. Надеюсь, все же вырвался…
– Бог с вами, Виссарион Фомич! – поежилась Марго. – Месье Медьери нас заверил, что коли уж Викто́р после такого ранения не умер до утра, то он будет жить. Скажите, эти выстрелы…
– Не случайны, – не дал он ей договорить. – И вот почему. Опосля выстрелов на князя не было совершено нападения, а ведь Пискунов кинулся к нему, только убедившись, что стрелок убежал, так как сыщик мой, сморчок этот, не имел при себе оружия. Следовательно, не с целью ограбления стреляли, к тому же одинокому путнику довольно бывает просто показать пистолет, тот и вывернет карманы. Это было неудавшееся покушение, сударыня! Второе. При встрече с Элизой Алексеевной князю буквально вбили в голову: уйди, не лезь сюда, иначе тебе несдобровать. Но он, скрыв от нас свои намерения, пошел-таки искать невесту. Какая самонадеянность! Однако покушение на князя доказывает… Как, по-вашему, что именно?
Время от времени Зыбин устраивал Марго эдакие экзамены на сообразительность, как и сейчас, судя по его ехидному лицу и тону.
– Это доказывает, что Элизу прячут где-то там, рядом с тем местом, – сказала она.
– Верно, – удовлетворенно крякнул он. – А половой Оська, который передавал записки служанке от обожателя юной графини, заходил в дом на той же улице!
– Так надобно и вам зайти туда и сделать обыск!
– Под каким соусом, сударыня, мы ворвемся с обыском в частную собственность? – фыркнул он.
– А без соусов нельзя?
– Это будет беззаконие.
– А ежели потихоньку? – Видя, что Зыбин уже не отрицает ее идею, значит, обдумывает ее, Марго настойчиво продолжила свои уговоры: – Думаю, деликатность тут неуместна, когда речь идет о жизни и смерти. Поглядите, сколько уже пострадало людей! Вы пошлите туда сыщиков, чтобы они потихоньку пробрались в дом и осмотрели его. Коли Элиза там – вот вам и «соус», чтобы пойти туда с обыском.
– М-да, не мешало бы проникнуть в сей домик… – размечтался и Зыбин. – Однако, сударыня, сие весьма опасно, ежели преступники облюбовали себе тот дом.
– Надобно выяснить, кому он принадлежит.
– Выясняют, – отмахнулся Зыбин. – Да не всегда это дело быстрое. Собственность переходит из рук в руки, судя по особняку, в нем давно никто не живет, потому и нелегко отыскать нужные бумаги, в которых значится имя последнего его владельца.
Еще одно дело сделала Марго – отвезла Анфису к Амалии Августовне, а потом, вернувшись домой, упала на кровать и крепко заснула, даже к ужину не вышла.
Чиркун Федор Ильич положил на белую ткань пулю, где лежала еще одна, похожая на первую как две капли воды. Виссарион Фомич достал лупу и, низко нагнувшись над столом, сосредоточенно рассматривал то одну пулю, то другую, по обычаю своему шлепая толстыми губами, словно он пробовал нечто на вкус, отчего его длинные бакенбарды постоянно шевелились. Чтобы не стоять спиной к ее сиятельству, Чиркун обошел стол, встал возле кресла Зыбина и тоже наклонился к столу, но ему немного потребовалось времени, чтобы определить:
– Точь-в-точь такая же, какую я вынул из тела Загурского! Пуля из «короля» личного оружия – шестизарядного револьвера системы Лефоше, произведенного братьями Гольтяковыми в Туле.
Не отвлекаясь от процесса рассматривания пуль, Зыбин поинтересовался:
– Откуда ж вы, батенька, столь осведомлены? Чай, анатомом являетесь, а не оружейником.
– Доводилось мне и с оружием дело иметь, а с пулями – тем паче, – сказал тот, закуривая трубку. – На войне-то я, ваше высокоблагородие, вынул из солдатиков бедных этих пуль несчетное количество, хочешь не хочешь, а начнешь в них разбираться. Пули из револьверов Кольта и Лефоше я на ощупь узнаю, оружие-то сугубо офицерское-с, и патроны к ним прилагаются особенные.
Наконец Зыбин задрал вверх голову, чтобы посмотреть на анатома:
– Полагаете, обе были выпущены из одного револьвера?
– Истинно так! Повертите пули-с, на обеих одни и те же насечки. – И он объяснил, более даже для Марго, нежели для Зыбина: – Когда производят выстрел, пуля набирает невероятную скорость, она летит по стволу, получая при этом вращательное движение для равновесного полета, и… как бы это сказать попроще… царапается о внутренность ствола – вот. Одинаковых царапин на пулях, выпущенных из разных револьверов, не бывает, во всяком случае, мне таковые не встречались. Но коли вы сомневаетесь, военным их покажите аль оружейникам.
Марго поднялась со своего места и подошла к столу:
– Разрешите?
– Поглядеть желаете на пули-с? – спросил Зыбин.
– Да.
Он кивнул, разрешая. Марго взяла пули в обе руки, подняла их к глазам, повернувшись к свету, и Чиркун позволил себе мизинцем показать ей:
– Вот, ваше сиятельство, едва заметные черточки…
– А, да, да… вижу. Федор Ильич прав: насечки, насколько я понимаю, одинаковые.
– Осталась самая малость, – ворчливым голосом сказал Зыбин. – Найти того, кто стрелял из револьвера… – Он отвлекся на стук в дверь: – Прошу прощения, господа. Войдите!
– Я с докладом, – появился Кирсанов.
– Докладывай, – оживился Зыбин.
– Богадельню посещала в ноябре и декабре месяце с благотворительными целями одна пожилая дама. Назвалась она Тихоновой Дионисией Егоровной, сказывала, будто муж у ней умер, потому она никогда не снимала черной вуали…
– Снова дама под вуалью, – раздраженно фыркнул Зыбин. – Откуль же они знают, что она стара, а не молода?
– Разглядели-с, – сказал Кирсанов. – Вуаль у ней была обычная, сетчатая, шляпа и одежда – черные, и, как говорят, дама не из бедных. Ростом она невелика, телом худосочная, но статная и… горделивая. Посещала богадельню два раза в неделю, в праздники – так непременно, с нею приходил слуга, несший корзины с подарками и едой. Особым ее вниманием пользовались инвалид Макарушкин и Семка-дурачок, тем не менее долго возле них она не пребывала, а так: посидит, скажет ласковое слово, одарит и к следующему идет. Во время их болезни она их навещала чаще, доктора с собой приводила…
– Что за доктор, фамилия? – подхватил Зыбин.
– Да заезжий, приятель ее мужа – так она говорила, а фамилии его не запомнили. Ну, а как дурачок с инвалидом померли, дама оплатила расходы на их похороны. Более она в богадельне не появлялась.
– А больница?
– В больнице описали ту же даму, и с тою же целью она приходила, опять же в трауре, но назвалась другим именем: Суворовой Марией Львовной.
– Ну, ясно: имена вымышленные. На чем она туда приезжала?
– В коляске, на извозчике.
– Ох, людей маловато… – в который раз пожаловался Зыбин Марго. – Но попробуем извозчиков поспрашивать, авось до дому ее довозил кто-то из них. А ты, голубчик, вот что сделай нынче ночью: попытайся пробраться в дом – сам знаешь, в какой. Возьми с собою Пискунова и… кого сам выберешь. Ты у них за старшего будешь, впрочем, я лучше сам им скажу.
– Половой Оська каждый день туда ходит с корзиной, может, взять его и допросить? – предложил Кирсанов.
