Мередит посмотрела в окошко. Мимо проносились темные поля, живые изгороди. Что-то тревожило ее, не давало покоя. Что же? Какая-то мысль пришла ей в голову в тот момент, когда она входила в номер Фрэн, но, увидев, в каком состоянии кузина Гарриет, она забыла обо всем на свете. Это было… Мередит попыталась представить ту картину. Фрэн сидит, над ней склонился Прингл…
— Доктор Прингл! — воскликнула она.
— Что такое? — спросил таксист.
— Извините, мысли вслух.
— Здесь, что ли, поворачивать?
— Что? Да, у гаража. Чуть дальше, вот здесь!
Они запрыгали по проселочной дороге, ведущей к коттеджу «Роза». Мередит вылезла из машины и расплатилась.
— Глушь какая! — заметил таксист, глядя на темные окна остальных домов.
— Да, места здесь уединенные.
— Знаете что, мисс? Идите-ка в дом, а я постою и подожду, пока у вас не загорится свет.
— Спасибо.
Она вошла в дом, включила свет в прихожей и с порога помахала таксисту рукой. Он, как раньше Маркби, развернулся у дома Хейнсов. Когда Хейнсы переедут сюда на постоянное жительство, это наверняка будет раздражать Джеффри. Проехав мимо «Розы», таксист коротко гуднул.
Мередит вошла в гостиную и схватила номер «Бамфорд газетт». Где та фотография Гарриет? Да, теперь сомнений нет. Хотя половина лица скрыта, но фигуру легко можно узнать, и те черты лица, что видны, тоже. Джек Прингл. И разве он сам не говорил там, на рыночной площади, что когда-то был членом охотничьего клуба? Доктор Прингл. Доктор Прингл?
Войдя утром во вторник в вестибюль «Скрещенных ключей», Маркби невольно подслушал ожесточенный спор управляющего с девушкой-портье с кроваво-красными ногтями.
— Лайза, неужели ты не хочешь пойти нам навстречу! — выговаривал управляющий с обиженным видом.
— Не стану я дежурить по ночам, мистер Перкинс, здесь небезопасно. Все равно я не помешаю вору или бандиту. Только получу по башке, как та женщина из двадцатого номера.
— А если, скажем… — управляющего раздирали тяга к экономии средств и крайняя нужда в работнике, — если, скажем, ты будешь работать по вечерам за дополнительную плату? Фунт в час за сверхурочные после семи. Посидишь с семи до десяти, три фунта за ночь сверх обычного жалованья! Подумай, Лайза, пятнадцать фунтов в неделю… ты только представь! — Управляющий торопливо добавил: — И потом, это ведь ненадолго, всего до конца января.
Лайза пустила в ход самый веский аргумент:
— Мой приятель и слышать не захочет, чтобы я дежурила по ночам. Так что ничего не поделаешь.
— Доброе утро, старший инспектор! — Мистер Перкинс заметил Маркби и поспешил к нему. — Сегодня нашей пострадавшей гораздо лучше. Доктор Прингл уже побывал у нее. Ее перевели в двадцать восьмой номер в конце коридора. Вы… — он смерил Маркби скорбным взглядом, — еще не нашли того, кто это сделал?
— Пока нет.
— Закон подлости! — брюзгливо заметил управляющий. — Никогда у нас не бывало ничего подобного, но кому какое дело? Зато вчерашний случай все непременно запомнят. «Бамфорд газетт» поместит репортаж на первую полосу. Бизнесмены, которые годами останавливались у нас, переедут в «Королевский дуб»!
Маркби оставил управляющего дальше сетовать на судьбу и уламывать Лайзу, а сам зашагал по полутемному коридору к номеру двадцать восемь. Подойдя к двери, он постучал.
— Войдите! — ответил мелодичный голос.
— Доброе утро! — сказал старший инспектор и, увидев пострадавшую, едва не ахнул.
Фрэн Нидэм-Баррелл сидела в постели в бирюзовом шелковом кимоно. Вместо пухлой повязки на голове красовался аккуратный пластырь — признак того, что доктор Прингл уже перевязал рану. Она успела подкраситься и причесаться. Ее светлые волосы напоминали золотистый нимб; в комнате царил аромат духов — Маркби не сомневался, что очень дорогих. Двадцать восьмой номер, очень похожий на двадцатый, был еще более обшарпанным. Фрэн казалась здесь чужеродным телом, как богиня из греческого мифа, которая спустилась к ничего не подозревающим крестьянам.
— Ах, как хорошо! — Она протянула ему навстречу обе руки. — Наконец-то хоть какое-то общество! Мне так скучно. Джек Прингл велел мне сегодня весь день оставаться в постели. Полная чушь! Я бы не согласилась, но Шарлотта случайно узнала о происшествии, позвонила и предложила переехать к ней и Банджи. Они очень добрые, и я очень люблю их обоих, но свою независимость я ценю еще больше. Поэтому я решила послушаться совета Джека и весь день проваляться в постели — надо признаться, очень неудобной. — Фрэн помолчала. — Вот, потрогайте, какой жесткий матрас, — предложила она, и в ее глазах сверкнули озорные искорки.
— Рад, что вам лучше, — вежливо ответил Маркби, чувствуя себя полным дураком. — Я пришел узнать, не вспомнили ли вы чего важного касательно нападающего. А может, выяснили, что у вас пропало? — Он казался самому себе старым и чопорным судьей Высокого суда.
— Садитесь! — Фрэн похлопала по покрывалу. — И я все вам расскажу.
Маркби демонстративно придвинул себе стул. Пострадавшая явно потешалась над его высокопарной манерой выражаться. Заметив, что старший инспектор боится сесть поближе, Фрэн еще больше развеселилась; ее зеленые глаза засверкали.
— Алан, мне очень жаль, но я и правда ничего больше не могу о нем рассказать. Я честно старалась что-нибудь вспомнить. Но все произошло так быстро! Он выскочил, ударил меня и сбежал.
— Он был высокий? Выше вас? Крепкого телосложения?
— Ростом примерно с меня… у меня метр семьдесят. Фигура… по-моему, он не очень силен. Но мне трудно судить, потому что на нем было длинное твидовое пальто или шинель.
— Значит, нападавший был в твидовом пальто или шинели?
Во взгляде Фрэн проскользнуло невольное изумление.
— Очко в вашу пользу! Да, по-моему, да! Я ведь знала, что вчера что-то упустила! Выходит, я сама не понимала, что заметила!
— Такое бывает часто. Почему вы думаете, что на нем была именно шинель, а не, скажем, плащ?
— Потому что, падая, я задела ее рукой и почувствовала ворсистую ткань.
— По-моему, сейчас почти никто не носит пальто. Молодые люди ходят в кожаных куртках, даже в холод. А может, тот, кто на вас напал, был не таким уж молодым?
Фрэн кивнула, но как-то неуверенно.
— Еще недавно шинели были в моде. Их покупали на блошиных рынках или на распродаже в магазинах военторга. Многие мои молодые знакомые носили такие шинели — длинные, до лодыжек, и рукава болтались… Даже моя крестница! В последний раз, как я ее видела, она ходила в старомодном пальто, принадлежавшем ее деду. Знаете, с пелериной, вроде того, в каком изображают Шерлока Холмса.
— Значит, нельзя исключать, что на вас напал молодой человек, одетый весьма эксцентрично, по молодежной моде?
— Возможно… не знаю. — Фрэн скрестила руки на коленях и откинулась на взбитые подушки. Шелковое кимоно чуть распахнулось — совсем немного. — Я просмотрела документы; ничего не пропало. Да и что тут удивительного? Документы имеют отношение к делам Гарри. Кроме того, я вожу в кейсе свою переписку. Сейчас мне многим приходится писать в связи с ее смертью…
— Вот как? — Маркби нахмурился. — И ваши личные письма тоже были в кейсе? Они были в беспорядке? В них рылись?
— Он там везде порылся.
Маркби молчал. Взломщик, возможно, захотел выяснить, не подозревает ли чего-то Фрэн в связи с гибелью своей кузины. Может быть, его интересовало, что именно она пишет в своих письмах и не писала ли ей Гарриет чего-то такого, о чем полиции пока неизвестно.
— О чем задумались? Плачу пенни, — хрипло сказала Фрэн.
— Да так, ни о чем особенном. Значит, у вас ничего не пропало?
— Ничегошеньки.
— Возвращаемся к пальто. Вы не заметили, как от него пахло?
— Как пахло? — удивилась Фрэн.
— Да. Если шинель куплена на дешевой распродаже, от нее, наверное, пахнет затхлостью и антисептиком. Такой запах неистребим.
Фрэн нахмурилась, приложила руку ко лбу с пластырем.
— Пожалуй, да… чем-то определенно пахло. Но чем точно, сказать не могу. Может, сыростью? Знаете, как пахнет в старых домах.
Джубили-роуд, подумал Маркби. Парди повсюду ходит в старой шинели армейского образца.
— Ладно, не буду вас больше мучить. Но если что-нибудь вспомните, звоните.
— Обязательно. — Фрэн скорчила кислую гримасу. — Я испортила вам романтический вечер?
— Нет. Честно говоря, нет.
— Ага. — Зеленые глаза внимательно рассматривали его. — Голубки поссорились?
— Нет, ничего подобного. Просто… не сошлись во мнениях. — Маркби сам себе удивился. Зачем он так откровенничает?
— Прискорбно слышать! Но любовь — дело трудное. По крайней мере, мне так говорили. Надеюсь, вы поссорились не из-за меня? — Она с невинным видом захлопала длинными ресницами.
