– Наверное, нет.
– И ничего у вас не осталось? Клочка бумаги с их телефоном?
– Боюсь, что нет.
– Тогда давайте мы с вами картинки посмотрим.
Кононова открыла на смартфоне панорамы Большого Петровского переулка. Стала одну за другой предлагать свидетельнице фотографии размещавшихся там домов. Среди них и старомосковские особняки в два и три этажа были, и реставрированная церковка, и доходный дом – шестиэтажный, прошлого века. Торчала и непонятно зачем вписанная сюда, в самое сердце Белокаменной, панельная двенадцатиэтажная башня брежневских времен и той же поры офисная пятиэтажка. На одну из фотографий Сырцова уверенно указала:
– Это было здесь.
Адрес значился: Большой Петровский переулок, шесть. Уже кое-что. Хоть какой-то след.
Тут Игорь, смирно лежавший на койке, простонал что-то – тихим, тонким голосом.
Он был Стрельцовым. Хоть и удивительно, но никто вокруг не считал по-другому. Ни ближайший друг Козьма, ни тренер Качалин, ни другие парни из сборной СССР. Он с ними тренировался на базе, спал в пансионате, играл в настольный теннис и волейбол. И что с того, что он был самый молодой: ребята его уважали. Все-таки центр нападения. Когда недавно в Берлин на товарищеский матч ездили, он тамошней сборной три мяча влепил.
А сам он постоянно чувствовал утекающее время. Было ощущение, что надвигается нечто грозное. И он даже знал – что именно, но не помнил, когда оно случится. И, казалось, нет сил это предотвратить. Он отказался от любой выпивки. Слава богу, в сборной был сухой закон. Но кто хотел, лазейки находили. А он помнил, что ему еще в Благодатном рассказывал тренер Петров: многие руководители команд, особенно раньше, игроков за выпивку хоть и песочили, но никогда не отчисляли. Потому что если выгонишь выпивоху – кто играть будет, результат давать? И потом: многие (Стрельцов в том числе) после пьянки даже лучше играли, потому что чувствовали свою вину, заглаживали ее. А тут над ним парни, даже Козьма, посмеиваться стали: «Совсем ты, Эдик, монахом заделался! Ни рюмочку не выпить, ни к девчонкам сбегать! В монастырь, что ль, готовишься? Только знай: футбола там нет!» Он не обижался на подначки. Он твердо решил: изменить историю – и, главное, свою собственную судьбу.
Один раз только чуть не засыпался. На другом. И вот тут точно могли из команды выкинуть – дело суровей, чем пьянка, оказалось. Раз их должны были повезти (перед самой Олимпиадой дело было) на Красную площадь в Кремль. В том числе и в Мавзолей, говорили, поведут. И ребята все очень серьезно к мероприятию отнеслись, даже смешно было на их благоговейные лица смотреть. Обычно в Мавзолей очередь как минимум на четыре часа стоит, надо заранее занимать. А тут – сборная СССР все-таки! – обещали провести без очереди. И ближайший друг Козьма с придыханием даже говорит: «Ах, неужели я увижу наконец великих Ленина и Сталина? Говорят, они там как живые лежат». А он, которого все принимали за Стрельцова, расслабился да и брякнул: «Ой, а усатого таракана оттуда еще не выкинули?» Козьма, конечно, в лице переменился – но он бы его все равно не сдал. На беду, услышал реплику помощник администратора. Ох, он и взвился! Грозил на комсомольское собрание вынести, в бюро горкома написать! Еле-еле его они с Козьмой успокоили, обещали сувенир из Франции привезти. И то хорошо, что больше никого свидетелей не было, а верный друг сказал, что он будет утверждать, что ничего не слышал. И сам Эдик заявил: а я ничего и не говорил! Потом они с другом этот эпизод даже не обсуждали. Замяли, как говорится, для ясности. Но непонимание между ними осталось.
Прятаться журналист Андрей Тверской все-таки не стал. Мало ли что там Варвара навыдумывала! Она хоть и из Следственного комитета (или, может, даже из другой конторы – покруче), но все равно женщина. А значит, по сути по своей – перестраховщица. Клуша.
Сначала Андрюшу она напугала. Он сотовый отключил, батарейку вынул. Пока везли его на фээсбэшной машине из Камышля в столицу, даже посматривал (от нечего делать), нет ли «хвоста». А когда в Москву въехали и он увидел обычные столичные толпы, несущиеся по своим делам (и никому ни до кого нет дела – тем более до него!), журналист о личной безопасности стал меньше печься. А назавтра в редакции побывал, получил от главного редактора страшный нагоняй за то, что непроверенные материалы анонсирует. На сайте газеты анонс его дикий, обещавший раскрыть все тайны договорных матчей, провисел (как сказали ему добрые коллеги) не больше пары часов. Сняли с треском. И в печатную версию газеты, разумеется, не поставили.
Постепенно Андрюша совсем расслабился. И телефон свой мобильный включил, и проживал по месту регистрации. Правда, иногда вдруг накатывало. И начинало казаться: он и впрямь под колпаком! Какая-то машина с наглухо затонированными стеклами целый день стоит зачем-то под окнами… Женщина, которую он привык встречать возле дома с коляской, вдруг попадется ему в деловом костюме с другой прической и у работы… Лимузин один и тот же следует за его старой «Нексией» чуть не всю дорогу… Журналист списывал эти видения на легкую паранойю, связанную с усталостью и стремной, что ни говори, темой про избитого футболиста. Но потом… Однажды он вдруг нежданно-негаданно увидел в ленте сообщение – и чуть в обморок не грохнулся:
Вчера, в городе Камышль, у подъезда собственного дома тремя ударами ножа был убит корреспондент областной газеты «Вперед!» Валентин Марушин. Всего четыре дня назад он был выписан из областной горбольницы, куда попал после сильного избиения, учиненного неизвестными. В отношении первого нападения велось следствие, которое пока не выявило злоумышленников. Надо отметить, что Марушин никогда не касался традиционно острых тем, таких, как злоупотребления властью или проблемы с бизнесом. Сферой его интересов оставался в основном спорт. Наблюдатели отмечают, что журналист находился в приятельских отношениях с Игорем Сырцовым, центрфорвардом сборной страны и (в прошлом) камышленской «Турбины». Напомним, что Сырцов, в свою очередь, был неделю назад зверски избит в Москве и до сих пор находится в Центральном госпитале в состоянии комы. Следственным комитетом по Камышленской области по факту убийства журналиста возбуждено уголовное дело.
А через полчаса потрясенному Тверскому позвонила Варвара.
Джаз для центра нападения
Раз на дворе стоит пятьдесят шестой и его все считают Стрельцовым – значит, он и должен быть Стрельцовым. И вести себя так, как он. Пахать на тренировках. В матчах обманывать защитников и забивать голы. Ценить мужскую дружбу в команде и особенно не выделяться среди ребят. Жить среди них по тогдашним правилам.
Хотя привыкнуть было, конечно, сложно. Он и не думал, что середина пятидесятых настолько отличается от привычного двадцать первого века! То, что ни у кого нет мобильных телефонов, гаджетов и компьютеров, – понять можно. Но сколько несовершенство связи приносило неудобств! Чтобы позвонить домой маме, надо идти в кабинет начальника команды и просить воспользоваться аппаратом. И мог ведь еще не разрешить! Возьмет и отрежет: «Я занят! Позже приходи, Стрельцов!» Можно было прогуляться в пансионат, где стоял телефон-автомат, но только надо заранее запастись монетами по пятнадцать копеек.
С развлечениями вообще царил (как они там тогда говорили) сплошной мрак. Единственный на базе телевизор стоял в красном уголке (так они называли досуговую комнату) и диагональ экрана имел около тридцати – нет, не дюймов, а сантиметров. Не надо говорить, что изображение было черно-белым, временами мерцало, а то и вовсе пропадало. Демонстрировалась всего одна программа, по которой крутили оперы, балеты и торжественные заседания.
Нет худа без добра – народ читал книги. Хотя и с ними все было непросто. Захотел прочесть, к примеру, «Золотого теленка» – пожалуйста, в библиотеку, а там, натурально, очередь. Запишут во второй десяток – к концу пятьдесят седьмого года, может, подойдет. Детективов они при социализме практически не печатали. Появился очень смелый журнал «Юность», который все хвалили и передавали из рук в руки, и там, представьте, опубликовали с продолжением «Дело пестрых». И у кого роман (в четырех зачитанных журналах) имелся, считался богачом. А все остальное, что печаталось, – туфта (как они выражались) была страшная. Сплошные агитки про социализм и страшилки о том, как ужасно живется при капитализме. Так и хотелось на каком-нибудь комсомольском собрании встать и сказать: «Ребя, о чем вы тут гутарите! На пенсию вы пойдете (кто доживет) при проклятом капитализме, вас на московских улицах «Роллс-Ройсы» давить будут!» Но, конечно, после такого заявления (даже в кругу проверенных друзей) прямой путь ему был на лесоповал или в дурку, поэтому приходилось предусмотрительно молчать.
