— Ладно. Подожду. Ты только виду не подавай, что я о нем спрашивал. Обслужи, как обычно.
— Я те что, дура деревенская? — обиделась тетка. — Все будет в ажуре, мильтончик. Иди себе, отсиживай точку в засаде!
И демонстративно повернулась раскладывать товар по полкам. А Андрей довольно улыбнулся и, отъехав на машине метров на двадцать в сторону, приготовился ждать.
А пока ждет, решил набрать Машин номер и обрадовать ее нежданной зацепкой.
В тот раз после стычки он вколол ей какое-то очень сильное снотворное — пошли вторые сутки, а она до сих пор не могла прийти в себя. И дело не только в кружащейся, как в вальсе, голове и слабости в ногах. Она поняла, что потеряла надежду. Те сутки, что она ждала его со злосчастным осколком тарелки наготове, должны были привести ее к свободе, а привели к этому странному месту с большими окнами, занавешенными в несколько слоев старой пленкой, вроде плотного полиэтилена.
За полупрозрачными, чуть колышущимися импровизированными занавесями угадывались мелкие квадраты явно выбитых стекол — нещадно сквозило декабрьским холодом. И далее намечался совсем не городской пейзаж, подавали голос какие-то птицы. Но больше никаких шумов — ни человечьего голоса, ни звука мотора…
Света все равно попыталась бы позвать на помощь, но с тех пор, как она очнулась, он постоянно был где-то рядом. Она слышала его шаги за стеной: он устроил себе там лежбище, оставив ее спать прямо на бетонном полу. Тело ломило от холода, но ей уже стало все равно: скорей бы он закончил ее рисовать. Скорей бы он с ней закончил.
— Я ненадолго отъеду, — сказал он, зайдя на ее «половину», — за едой.
Она равнодушно на него посмотрела — смешно. Прям как заботливый муж. Какое ей дело, когда он вернется и за чем пошел? Один глаз у него был красный, налившийся кровью, а под ним — синяк. След ее единственного и недостаточного по силе удара. Надо было бить его, бить, пока была возможность, пока он не забился бы в предсмертной судороге! Что она за дура такая! Как могла так дать маху! Она почувствовала, что руки непроизвольно сжались в кулаки.
Но он уже не смотрел на нее, а, чуть прихрамывая, открыл небольшую дверь, впаянную в огромные железные ворота, и пропал. Света обессиленно закрыла глаза. Ей привиделся почему-то самолет: большой, сверкающе-белый, на котором она единственный раз летала с мамой за границу в Турцию. Острый укол счастья (в кои-то веки они летели, а не ехали по льготе железнодорожницы на поезде!), предвкушение чистой каникулярной радости: неба и совсем другого, южного, солнца…
Внезапно она распахнула глаза: под столом, к которому он пристегнул ее игривым, в розовом плюмаже, явно из какого-то секс-шопа наручником, лежал предмет, похожий в полумраке на корпус того самого самолета. Это был ржавый токарный шпиндель: тяжелое массивное веретено. Она посмотрела на него и — отвернулась. Потом снова глянула: он лежал в пыли, совсем недалеко. Она могла легко до него дотянуться. А дотянувшись, использовать, как железную дубинку. Чтобы убить его, наконец.
Она потянулась к шпинделю и ойкнула: ребро ножки стального стола оказалось острым. Света с удивлением смотрела, как из пореза идет кровь, стекая вниз и пятная розовый плюмаж и железо наручника. Она притянула руку к груди и почувствовала, как болтается тот на руке — кровь липкая, теплая, смазала холодную сталь. И сама рука заметно похудела: Света уже вторые сутки ничего не ела.
Света замерла, неверяще глядя на наручник: нет, она отказывалась вновь впускать в душу надежду. Другой рукой потянула браслет с окровавленной кисти. Он застрял на костяшке большого пальца, и Света снова надавила резким движением на острую грань ножки стола — кровь стала идти сильнее, капать на пол. Но Свете было не до боли — от свободы ее отделяло совсем чуть-чуть, и она знала — если понадобится, она сломает кость, которая мешает браслету пройти последние сантиметры.
Она отодвинулась от стола, чтобы максимально натянуть цепочку между браслетами, и снова нажала, пытаясь сорвать один с руки. На секунду стало очень больно, а потом наручник, скользнув вниз по ножке стола, упал с легким звоном на бетонный пол. А она — она вновь оказалась свободна.
Андрей ждал Бакрина, а дождался — Машу. Ее подвез Хмельченко, вставший в засаде за пятьсот метров отсюда, при выходе на трассу. Маша села рядом, взяла его руку в свои.
— Я чувствую, он где-то тут. Больше негде.
Он кивнул:
— У нас, кроме дачи, зацепок все равно нет. Я тут подружку Васину встретил — по детским дачным играм. Так она рассказала, что они здесь все облазили в юные годы. Здесь какие-то то ли церкви, то ли монастыри стоят в развалинах. Да и леса — не маленькие. Где-то далеко от людей должна быть у него лежка, как у дикого зверя.
В магазин тем временем зашли тощий подросток с плейером и высокая старуха, укутанная в пуховый платок. Подросток вскоре выбежал с бутылью лимонада, а старуха задержалась и появилась в дверях минут на десять позже, неся в руках пакеты, набитые едой. Она прошла в двух шагах от машины Андрея, и Маша вдруг вскрикнула: руки у бабки — большие, с миндалевидными ногтями — были вовсе не старушечьи, не женские даже, она уже видела где-то похожие, и в эту секунду дверь лабаза распахнулась, и продавщица, теряя тапки, сбежала по ступеням, крича:
— Это он, вчерашний! Я по фингалу под глазом опознала, бери его!
А старуха, бросив сумки, побежала вперед, высоко поднимая колени, вскочила на мопед, прислоненный к дереву метров за пятьдесят, и дала газу.
Андрей рванул с места, и через минуту они уже нагоняли мопед: Бакрин обернулся, платок соскользнул с головы, и вдруг — Маша могла в том поклясться, хоть в наступающих сумерках было сложно разобрать выражение лица, улыбнулся и резко дал вправо. Мопед, подскакивая, понесся через лес, Бакрин ловко лавировал между стволами. Андрей с визгом тормозов остановился.
— Никуда не уходи и предупреди Хмельченко! — приказал он и побежал напролом в чащу, ориентируясь на стук двигателя.
— Бакрин ушел в лес, — сказала Маша, услышав в трубке Хмельченко. — Андрей побежал за ним, но если Бакрин не растянется на каком-нибудь корне и не врежется в ствол, вряд ли Андрей его нагонит. Попытайся словить Бакрина дальше по шоссе, если он выедет из леса.
— Понял. Попробую, — Хмельченко отключился. А Маша обреченно ждала — и дождалась. Андрей вышел из леса, потирая поцарапанную щеку:
— Ушел?
— Ушел, — он в ярости пнул колесо. — Да что ж такое-то!
И в этот момент у него зазвонил телефон. Он сел в машину, включил громкую связь.
— Да, — сказал он раздраженно в трубку.
— Слышь, Яковлев, тут такая история… — услышала Маша голос Серого.
— Не томи, говори уже!
— Я и говорю — тут у нас какая-то фигня выходит. В списке Бакрина нашего все спонсоры липовые, так?
— Так.
— А вот и нет, — слышно было, как на другом конце щелкнули зажигалкой. — То есть спонсор он, конечно, фантомный, но вот предприятие такое действительно существовало — некий станкостроительный завод.
— И? — нахмурился Андрей и сам полез за сигаретами.
— Завод закрыли еще в конце семидесятых. Он заброшен, по ходу, совсем. Но есть один нюанс: земля, на которой он стоит, продана. И продана — догадайся кому?
— Дому инвалидов.
— Именно. А теперь ты мне скажи, на кой ляд инвалидам станкостроительный завод?
— Пожалуйста, — вступила Маша, — нам нужен подробный план местности с заводом. И группа захвата.
— Подтверждаю. — Андрей посмотрел на нее и кивнул: — Он точно — там.
У нее ушло не больше минуты на ступор. Ступор человека, которого мгновенным резким движением вырвали из полулетаргического состояния готовности к смерти — к возможности жизни. Света потянулась второй, не раненой рукой за шпинделем, но он оказался неожиданно тяжелым: она качнулась и чуть не упала под стол. Если придется обороняться, она найдет что-нибудь еще, сказала себе Света и встала, впервые осмысленно оглядевшись по сторонам.
Она стояла посреди огромного ангара, стены которого были покрыты граффити, будто наскальной живописью давно исчезнувших с лица земли неандертальцев, а на полу валялся производственный мусор. Она осторожно заглянула за стену, где ее мучитель провел все время, с тех пор как они тут оказались: между огромным станком непонятного назначения и стеной был натянут брезент. Внутри, на полу — расстелены матрасы, лежит спальный мешок, в углу стоит походная печка и разложен тряпичный стул для пленэра. Хорошо устроился!
Света плюнула, пнула ногой печку и вышла — пора выбираться отсюда. Впаянная в ангар дверь, к счастью, оказалась открыта — достаточно было посильнее нажать на ручку. Света встала на пороге, вдохнула морозный воздух, пахнущий далеким дымом, и улыбнулась. Впервые за последний месяц. Надо попытаться выйти на дорогу, остановить какую-нибудь машину и попросить позвонить в полицию. Он не мог увезти ее далеко от Москвы.
