"Я должна что-то сделать... Я должна что-то сделать сейчас же... Женщина пыталась собраться с духом. - Как бы я не вызвала подозрения тем, что часто выхожу..."
А старший продолжал обдумывать последствия неудачи: "Ведь я от этого дела сколько раз хотел отстать. Могу спокойно сказать: дверь сейфа вскрыть невозможно, и он поверит. Но не скажу. Из-за бабы этой? Я что, хочу перед ней покрасоваться и, впутав в общее дело, привязать к себе? А зачем мне этот сейф вскрывать, какой прок я от этого иметь буду? Сумма такая огромная, что за десять лет не растратить! Угрозыск только и ждет, чтобы у тебя лишний рубль сверкнул! А через десять лет и мне уже до пенсии недалеко, и врачи разрешат только в шлепанцах по комнате ходить да овсяночку принимать! Нет, судьба знает, что делает, даже хорошо, что у инженера память отшибло!.."
Женщина встала и вышла за дверь. Слышно было, как она топочет в сенях. "Наверное, ботинки тесноваты, мороз сразу хватает", - подумал старший.
- Она радуется, что у нас ничего не получится, - злобно сказал парень, словно надеясь, что этой фразой он их поссорит. - Куда ты думаешь потом инженера засунуть? В шкаф? Светло становится, нечего там болтаться. - Страх перед неизбежным возмездием подавлял желание убежать в одиночку. И он только надеялся, что до осуществления плана дело так и не дойдет.
Женщина тихо взяла лыжи и воткнула в сугроб у двери. Топала она в сенях для того, чтобы не слышно было стука лыж и креплений, но ей казалось, что вот-вот кто-нибудь выйдет посмотреть. Она постаралась действовать еще осторожнее, еще тише, но мужские лыжи были длинные и тяжелые, их не поднимешь как пушинку. А тут еще волнения, холод, чистый воздух, который как будто звенит, точно до предела натянутая струна, даже когда к ней и не прикасаются.
- Я должна это сделать сейчас... Мне надо это сделать сейчас же... словно сама не своя твердила она и продолжала свое дело. Но самое тяжелое уже было позади: решение принято, и каждое очередное движение отдаляло ее от возможности отменить его.
Лыжи в сугроб она воткнула плотно друг к другу и немного наклонно, носками в сторону сарая, чтобы на ходу удобно было взять под мышку.
Она будет на середине двора, когда те увидят в окно, но когда парень выскочит и спросит, куда это она понесла лыжи, она уже будет за углом. Ответить надо как-то неопределенно, например: "Я сейчас!" или "Мне пришла хорошая мысль!", чтобы парень не сразу побежал за нею. А если сделает это, тогда все пропало, она не успеет добраться до своих лыж, а ведь надо еще застегнуть крепления и спуститься до половины склона. Увидев, что она уносит и остальные лыжи, он все поймет и понесется как ошалелый. Страх погонит его так, что глубокого снега он сначала не заметит, а когда она будет уже на опушке, он, конечно же, будет стрелять.
Она обдумала все, исключая одно: что же будет, если пуля ее зацепит.
Ничего не будет. Он меня догонит и убьет.
Она рассчитала, что успеет свернуть на наезженную лыжню в сторону Эргли, прежде чем парень успеет, побежав по прямой, перехватить ее у реки. А если он от дома побежит наискось по речному обрыву, она свернет влево - трасса наверняка проходит вблизи какого-нибудь жилья или подходит к проезжей дороге. При первом варианте будет легче. Перебираясь через реку, она три лишних пары лыж спустит под лед. Не надо будет их с собой нести. И конечная цель ближе.
Надо быть самоубийцей, чтобы в такой ситуации, когда ты остался в глубоком снегу, почти беспомощен и знаешь, что скоро сюда явится милиция, пытаться прикончить инженера.
Когда все лыжи были воткнуты в сугроб, она взяла свои и понесла по протоптанной дорожке мимо выломанной двери сарая за строение. Там она положила лыжи на накатанную вчера лыжню, высмотрела просвет между кустами и пошла назад.
Парня ошарашило ее появление, когда они столкнулись посреди двора.
- Ты что... стерва... собираешься делать?
Не успел даже ни перчатки схватить, ни шапку.
- Без одной минуты девять мне захочется покататься на лыжах, заявила она. - Я буду вон там, если надо, позовете. Пошли в дом. - И женщина проскользнула мимо него.
- Что это значит? - угрожающе спросил парень, указав на торчащие в сугробе лыжи, идя следом за женщиной.
- Вы оба жуткие дураки! - ответила она и, войдя в кухню, стала греть руки у печи. Брошенные на почти потухшие угли, щепки ярко занялись. Удивительно, как это мы вчера не дождались гостей! Я думаю, не в наших интересах кому-то показываться. - Она помолчала, потом продолжала: - Если у дверей увидят лыжи, то никто не полезет мешать чужой компании, а заброшенный дом всегда привлекает любопытных горожан. Ладно еще, если их двое-трое, а что вы будете делать, если пожалуют целой группой? Инженерик может такой номер выкинуть, что вы не будете знать куда и деться! А в чем его можно обвинить? Он же не виноват, что вам нужны деньги! И вообще, я бы на вашем месте его отпустила. Добейтесь от него какой-нибудь гарантии, что он даст вам недостающие сведения...
Говорить! Надо заставить себя говорить еще! Неважно что, только бы отвлечь внимание от лыж!
- Ну, стерва! - яростно вытаращил глаза парень. Похмелье у него еще не прошло, и был предлог сорвать злость. - Отпустить, пусть идет!.. Ты, конечно, ничем не рискуешь, а мы...
- Конечно, меня только побранят! Куда он побежит? В милицию? Пусть идет! Скажет, что его силой заставили дать план? Пусть говорит! А я скажу, что он начал ко мне приставать еще в поезде и что он в твоем присутствии осмелился меня лапать, и мы решили его проучить - заперли в комнате одного. До утра. А больше того, чтобы он в подпитии не заблудился и не замерз.
- Мы с тобой в разводе.
- Но наши отношения могут поправиться, что, впрочем, никогда не произойдет. - И она бросила молниеносный взгляд на старшего. - Милиция пошлет его подальше!
- Одна женщина стоит двух змей, - процедил старший. Величественное выражение лица его не изменилось. На самом деле он радовался, что предложение освободить инженера исходит не от него. - Милиция его действительно пошлет к черту. В действительности же все будет выглядеть так, что он хочет отомстить тем, кто его держал взаперти. Если он сможет дать нам конкретные гарантии, что нужные сведения мы позже получим...
- Гарантии эти есть! - воскликнула женщина. - Точный, до конца не дочерченный план. Он многое отдаст, чтобы никто об этом не узнал! И поедем назад с утренним поездом все вместе...
- Не верьте ей! - вскочил парень, неожиданно перейдя на "вы". Губы его и руки тряслись от ярости. - Она что-то замышляет! Она давно хочет со мной рассчитаться!
Воцарилось гнетущее молчание. И длилось бы оно довольно долго, если бы в дверь не постучал Гвидо Лиекнис. Стучал он нетерпеливо, словно опасаясь что-то упустить.
- Делайте как знаете! - сказала женщина и вышла в сени.
"Когда они в кухне заговорят, я побегу. Гвидо на какое-то время отвлечет их внимание от окна, и тогда мне обязательно повезет. Хоть бы повезло! Хоть бы один раз в жизни повезло! Хоть бы раз!"
В голове одну мысль мгновенно сменяла другая. "Если тот погонится за мной, Лиекнис останется с шефом в кухне один на один. Если пистолет останется на кухне, то у преследователя его не будет... Если он погонится за мной с пистолетом, тогда тем в кухне придется драться голыми руками..."
И тут она услышала, как Гвидо сказал:
- Я вспомнил...
Фраза, которую она так ждала. И совершенно не обрадовалась ей.
Неожиданно ей стало жаль, что больше не надо из-за него рисковать собой, что он никогда об этом не узнает.
Женщина вошла обратно в кухню и вновь стала греть руки, словно ничего не случилось и не случится. Она спокойно смотрела на испепеляющиеся в огне щепки, словно за спиной ее и не было троих мужчин, склонившихся над чертежом и обсуждающих грандиозный план ограбления фабрики ювелирных изделий.
Заинтересованнее всех говорил инженер. Шаг за шагом, деловито, предостерегая о каждой мелочи, которая могла подвернуться на пути, обозначая на плане восклицательным знаком каждое опасное место, он как бы за руку подводил грабителей к сокровищнице. Это приближение возбуждало их, вызывало тревогу, мысли о необходимых укрытиях, которые понадобятся, о посредниках, которые, продавая, попытаются ухватить самый большой куш, о милиции, которая тут же пойдет по следу. Эти большие деньги, они считали, уже принадлежали им, а значит, вполне реальными были и края с кипарисами, красивыми женщинами в ярких туалетах, блестящие лимузины и мягкие ковры в роскошных отелях, о чем им только рассказывали или что они видели в цветных сентиментальных фильмах. На миг даже исчезла мысль о милиции, а когда вернулась, то появление ее вызвало ярость: ведь эта милиция хочет изгнать их из рая!
Женщина ждала и так хотела, чтобы он вспомнил все детали на плане, а теперь, когда это случилось, ей показалось, что он что-то предал. И с каждым словом предает вновь и вновь. Что именно предает - этого она не знала, но что-то большое, высокое, такое, о чем она втайне мечтала и ради чего готова была на жертву. И предает так, что прощение уже невозможно. Предает надежду. Предает тот мир, который сам в ее глазах олицетворял и представлял в этом логове.
