— Если он знал о ее решении, — возразил Ганеш. — И даже если знал, почему просто не женился на Терри?
— Это у вас, индусов, так принято, — ответила я. — Все оставлять в пределах семьи. В нашей стране так уже лет сто не делается. Более того, мне что-то не кажется, что Терри вышла бы за Джейми.
Ганеша мои слова, похоже, не убедили, но я продолжала:
— Есть еще очень противный конюх, точнее, главный конюх, по имени Джоуи Ланди. Он регулярно избивает до полусмерти свою жену-дурочку. Аластер и Джейми закрывают глаза на его развлечения, потому что Ланди неплохо знает свое дело. Они только иногда делают ему замечания, если бедная миссис Ланди появляется в их доме вся в синяках. Но Терри, возможно, не любила конюха. Может быть, он боялся, что она, унаследовав конный завод, тут же рассчитает его… Так что у Ланди тоже имелся мотив для убийства Терри, а он из тех, кто смог бы убить.
Ганеш тут же отмел мою версию:
— У тебя есть доказательства, что этот Ланди хоть раз в жизни бывал в Лондоне?
— Я ведь и приехала сюда за тем, чтобы узнать что-нибудь, — ответила я. — Может быть, Ланди и Джейми сговорились. Оба были заинтересованы в том, чтобы убрать со сцены бедную Терри.
— Если, конечно, верить тебе и твоим версиям! — Иногда Ганеш умеет доводить меня до белого каления своим самодовольством.
— Ну ладно, а что ты на это скажешь? — продолжала я. — Я видела, как Джейми беседовал с Уоткинсом в том самом баре. Не сомневаюсь, он расспрашивал адвоката о новом завещании Ариадны! Может быть, даже уговаривал Уоткинса нажать на тетку, чтобы она сделала своим наследником его… Других поводов для встречи с Уоткинсом у Джейми просто не могло быть!
Ганеш ударил рукой по рулевому колесу и пылко выругался, хотя ругается он крайне редко.
— Фран, иногда я считал тебя сумасшедшей, но за дуру тебя не держал никогда. Я начинаю менять точку зрения! Ты лезешь в семейное дело. Оно касается только Монктонов и больше никого. Сейчас им меньше всего хочется или требуется, чтобы совершенно посторонний человек, такой, как ты, совал нос в их дела. И потом, ты тут нагородила целую кучу обвинений, а где доказательства? С чего ты взяла, что Джейми Монктону незачем встречаться с Уоткинсом? Уоткинс, может, ведет все дела, связанные с конным заводом. Может, они в баре вовсе и не завещание обсуждали!
— Уоткинс сегодня приезжал на конный завод. Если бы Джейми нужно было потолковать с ним о делах, он спокойно сделал бы это тогда же, не тратя время на поездку в Уинчестер. Говорю тебе, Ган, он специально назначил Уоткинсу встречу в Уинчестере, потому что не хотел, чтобы об их встрече узнал кто-нибудь с конного завода! Ариадну нужно предупредить! Слушай, допустим…
— Ты не имеешь права выдвигать такие обвинения без доказательств! — хрипло возразил Ганеш. — Если ты окажешься не права, то попадешь в такой переплет… А если ты права, то тебе лучше побеспокоиться не за Ариадну, а за себя саму! — Он с угрожающим видом наклонился вперед. — Ты здесь больше и минуты не останешься! Ты выяснила все, что можно. Сейчас мы вернемся в Лондон. Пойдем к инспектору Морган и все ей расскажем. Уж она как-нибудь во всем разберется! В конце концов, это ее профессия. Вещи оставь здесь. Потом позвонишь Монктону и попросишь прислать их тебе.
— Ни в коем случае! — возмутилась я. — Между прочим, у меня там и твой фотоаппарат! Кстати, ты отдал пленку в проявку?
— Какую еще пленку?
Меня снова замутило от дурного предчувствия.
— Ты что, не получил моей посылки?
Потом до меня дошло. Свой пакет я бросила в почтовый ящик только накануне; если Ган выехал из Лондона сегодня рано утром…
— Моя посылка только что пришла к тебе! Ган… — Я схватила его за куртку. — Ты должен немедленно вернуться! Возьми пленку и отдай в аптеку рядом со своим магазином. У них есть срочная проявка!
— А ты поедешь со мной?
— Нет.
Он так рассвирепел, что я, неожиданно для себя, взмолилась:
— Ну пожалуйста, позволь мне остаться здесь еще на один день! Мне непременно нужно поговорить с Ариадной!
— Она велит тебе заниматься своими делами, и будет совершенно права!
— И все-таки я должна попытаться! Ну что, договорились?
Он бросил на меня испепеляющий взгляд:
— Нет! Фран, ты ведь не в игрушки играешь!
— Знаю! Слушай, я вообще не понимаю, зачем ты примчался. Я и сама могу за себя постоять! — заорала я.
От наших криков в фургоне стало так шумно, что у меня даже зазвенело в ушах. Настало время успокоиться.
Мы оба несколько минут молчали. Наконец, Ганеш снова заговорил увещевающим тоном, от которого я всегда приходила в ярость:
— Нет, Фран, ты не можешь за себя постоять, особенно сейчас. Ну да, в обычных условиях ты вполне способна за себя постоять, но здесь ты не в своей привычной среде. Ты в незнакомом месте, живешь среди людей, о которых тебе известно очень мало. Они не такие, как ты. Они богаты. У них большие дома, земля, лошади и так далее. Может, они и не ладят друг с другом, но, стоит им столкнуться с чужаками, они тут же сплачивают ряды. Если кого-то и принесут в жертву, то тебя. Надеюсь, ты меня понимаешь?
Он ждал и, видя, что я не отвечаю, начал сердиться:
— Ладно, взгляни на все вот с какой точки зрения. Тебе только что показалось, что тебе кто-то угрожает. А если бы ты оказалась права? Какой у тебя рост? Сколько ты весишь? Я видел двенадцатилетних девчонок ростом с тебя. Фран, у тебя сил не хватит выстоять в драке.
— Все я знаю, — ответила я. — Что бы ты там ни думал, я не дура и понимаю, чем рискую. Но сейчас я не могу сдаться, тем более что наконец-то напала на след. Я ведь не зря проделала такой долгий путь. Мне многое удалось выяснить!
Ган вздохнул:
— Как по-твоему, сколько еще времени тебе нужно?
— Самое большее сутки, клянусь. Сегодня и, может быть, часть завтрашнего дня. Потом я вернусь в Лондон. Я понимаю, что здесь я не в своей стихии. Просто не люблю бросать дело на полдороге.
Он почесал затылок и нахмурился.
— Так и быть, потерплю еще одну ночь. Я приготовился вздремнуть в фургоне на тот случай, если мне не сразу удастся связаться с тобой. У меня есть спальный мешок и кое-какая еда. Завтра, сразу после завтрака, я приду и заберу тебя. Если вдруг что-то пойдет не так, выбирайся из дома, беги сюда и найдешь меня.
Мне стало стыдно. И зачем я только наорала на него? Я сказала, что очень тронута — ведь он поспешил примчаться мне на помощь, волновался за меня и так далее.
— Да, да… — раздраженно отмахнулся Ганеш. — Но помни, будь осторожна! Если что-нибудь пойдет не так — хоть что-нибудь! — тут же беги сюда так же быстро, как недавно бежала от меня.
Я не увидела у дома ни машины Маршии, ни «мерседеса» Уоткинса. Прихрамывая, я обошла дом и, поднявшись на заднее крыльцо, попыталась стащить с себя сапоги. Они плохо снимались с распухших ног; мне бы не помешало старинное приспособление, вроде того, каким пользовался Ник Брайант. Мне все же удалось кое-как снять сапоги. Потом я со вздохом облегчения освободилась от старой куртки, в которой взопрела, как пудинг с почками.
Пошатываясь, я вошла в кухню в одних носках, держа в руках полусапожки. Сейчас они на меня ни за что бы не налезли.
Руби снова взбивала тесто для бисквита. Она была очень предана своему делу.
— Здрасте! — сказала она, не переставая мешать и взбивать. — За вами как будто кто-то гнался.
— Просто быстро шла! — ответила я, налила себе стакан воды из-под крана и выпила одним глотком.
Руби с любопытством покосилась на меня. Мое раскрасневшееся лицо указывало на то, что я не просто шла быстрым шагом. Но она ничего больше не сказала.
Она вылила тесто в круглую форму и поставила ее в духовку. На сей раз она без слов протянула мне миску, чтобы я ее выскребла.
Вылизывая остатки сладкого, липкого теста, я вспомнила детство. Мне как будто снова стало шесть лет.
— Руби, миссис Камерон спускается вниз в течение дня или все время сидит наверху, в своей комнате? — Я ткнула ложкой в потолок. Очевидно, у Ариадны есть своя гостиная наверху, но мне как-то не верилось, что она примет меня там без приглашения, если я поднимусь и постучу.
— Обычно нет, — ответила Руби. — Ну как, все доели? Давайте миску… Она остается у себя, только если плохо себя чувствует. В хорошие дни, как сегодня, она любит гулять в саду. Она довольно хорошо рисует. Вот и сейчас она прихватила свой мольберт и карандаши… Она очень одаренная дама.
Я сняла носки и вышла в сад босиком. Трава, к счастью, была прохладной. Ариадна сидела в дальнем углу сада; ее инвалидное кресло стояло под яблонями, видавшими лучшие дни. Под бумагу у нее на коленях была подложена доска; она рисовала. Должно быть, под деревьями, несмотря на солнце, было довольно промозгло, но она как будто ничего не замечала. Ноги ее были укрыты одеялом, шею обвивал газовый шарф; его длинные концы свисали назад, как у Айседоры Дункан. Ветерок время от времени подхватывал концы шарфа и слегка приподнимал, а потом они снова опадали. Светло-бирюзовые кончики волочились по высокой траве.
