А с другой стороны, кто, кроме Любаши, может рассказать о Тишкиной «фирме» и ее «сотрудниках»…
— Да вы не волнуйтесь, — будто подслушал мои сомнения Каротин. — Я буду максимально осторожным и доброжелательным… Поверьте, если бы не крайняя необходимость, я не стал бы нарушать покой вашей жены…
Я назвал деревню, в которой жила Любаша.
— Еще один вопрос. Вы не припомните людей из окружения Родкина? Желательно адреса, возраст, характерные приметы, привычки — все годится.
Нет уж, дорогой московский следователь, стукачом никогда не был и не буду. Увольте. Тем более что я в основном общался только с «калужскими предпринимателями».
— Кого знал — арестовали или убили. Ничем не могу и помочь…
— Ясно. Думаю, нам придется еще встретиться… Как живёте? Где работаете?
Отвечая на эти человеческие вопросы, я не могу хитрить и отмалчиваться. Кажется, Каротин сочувствует мне, относится доброжелательно. Вдруг при случае поможет скостить срок. Маловероятно, но и такое случается.
Возвращаясь в гараж, я почувствовал необычное облегчение. Будто беседа с Каротиным — не назовешь же ее допросом? — сняла с моих плеч давящий прежде груз.
Проходящие мимо охранники — офицеры, прапорщики, солдаты — казались симпатичными, добрыми людьми. Они просто выполняют служебный долг, но при этом не забывают долг человеческий. Ну, сорвется иногда кто-нибудь из них, ну, обматерит осужденного, даже втихомолку изобьет в закрытой комнате, ни за что отправит в карцер… Что из этого? Все мы люди, нервная система иногда не выдерживает стрессовых нагрузок.
По дороге я столкнулся с тем самым небритым зеком, который в бане требовал с меня «дань». Тот тащил в административный барак нелегкий ящик, перекособочился, злобно поглядывает на шагающего вслед за ним прапорщика.
Я приветливо улыбнулся бывшему «противнику». Дескать, все забыто, прошло, зла не держу. Зек ответил ненавидящим взглядом, выразительно зашевелил губами… Матерится? Его тоже можно понять. Мат в жизни заключённого — своеобразный громоотвод, самое эффективное лекарство. Без него недолго глотки друг другу перегрызть…
Рядом с ремонтным блоком развалился на ящиках Радик. Руки закинуты за голову, на лице — блаженная улыбка… Жена приходила на свидание? Передачу получил?
— Николай, Колька, золотой мой, поздравь…
— С чем?… Почему бездельничаешь? Капот «москвича» исправил? Тормозные колодки «запорожца» заменил?
— Какой капот? Какие еще колодки? Завтра — на волю!… Понимаешь, на волю! Ни вертухаев, ни охранников сопливых — воля!
Цыган соскочил с ящиков, лихо гикнул, будто оседлал резвого скакуна, и пошел отбивать чечетку. С притопами и прихлопами. Черные кольца волос рассыпались, упали на смуглый лоб, глаза задорно сверкают, ладони отбивают такт по коленям, по плечам, подошвам.
— Рад за тебя, Радик, очень рад… Значит, домой, да?
— Домой! На Кубань. Песни петь, плясать и работать. Работать! Вольно, без колючек и решеток… Послушай, золотой, выйдешь из этой дерьмовой зоны — ко мне приезжай жить, а? На сеновал с Зинкой переселюсь, дом — тебе. Живи, радуйся… Вместе работать станем, автосервис откроем, миллионы за день загребём. Приедешь, а? Одной семьей жить будем, детишек заделаем: ты — своих, я — своих… Обещаешь?
А что я могу обещать, если впереди — полсрока? Надежда на помощь Каротина пока сродни миражу в пустыне.
— Рано сейчас планировать будущее, Радик. Одно обещаю: освобождения подумаю.
Незаметно прошло пять лет.
Я по— прежнему работал в полную силу, стараясь работой забить тоску по вольной жизни. Не будь ежемесячных и «внеочередных» свиданий с Любашей, свихнулся бы, не выдержал подобного напряжения -физического и морального.
Наконец мне разрешили упорядочить свои семейные дела — я оформил развод с Ольгой и заключил брак с Любашей. Она и была той главной опорой, которая держала меня на плаву.
— Ты обязан выдержать, Коленька, обязан. Мужик ты или не мужик?
— А ты до сих пор сомневаешься? — шутил я, обнимая жену.
— Это как посмотреть, — смеялась она, спрятав раскрасневшееся лицо на моей груди. — По-моему, ты стал сдавать. Реже улыбаешься, мало говоришь о нашей будущей жизни, не вспоминаешь расписной теремок Дарьи Павловны и нашу комнату в нём. Явные признаки упадка… Сколько тебе будет, когда освободишься? Сорок три? Мужик в расцвете сил, в стародавние времена в этом возрасте о семье не задумывались, женились в пятьдесят… Осядем в Сибири, заживем на славу… Я все выдержу ради этого. Ты меня еще плохо знаешь — двужильная… Не веришь? Спроси у моих бурёнок, они подтвердят…
— Я и без твоих коров знаю, какая мне досталась жена — смелая, самая умная и находчивая, короче — самая-самая… Хочешь посмеяться?
— Конечно, хочу…
— Цыган Радька перед своим освобождением из зоны взял с меня слово, что мы с тобой поселимся у него на Кубани. Откроем свой автосервис, станем загребать миллионы… И еще… примемся активно… рожать детей… Как тебе это нравится?
Любаша не смеялась. Она обняла меня за шею, приникла уху, горячо зашептала:
— А зачем нам для этого ехать на Кубань?… Скоро в деревне появится… маленький Колька…
В книгах расписывают, как при подобном известии мужчина теряет голову, носит на руках краснеющую жену, азартно трудится, перевыполняя плановые задания.
Я не радовался. Любаша не краснела. Наш первый ребенок появится на свет, когда его отец, занюханный зек, не сможет даже взять на руки своего сына.
Грустное у нас получилось свидание. Грустное и тревожное.
Неожиданно снова появился Каротин. Я думал, что за прошедшие два года он начисто позабыл о существовании некоего неудачника Чернова, отхватившего десятку по своей трусости и алчности.
Оказывается, не забыл.
Прилетел Юрий Дмитриевич для допроса других осужденных, в связи с другими делами, но решил откровенно поговорить со мной.
Хороший человек! Оказывается, повсюду имеются хорошие, добрые люди, нужно только верить в их существование, отказаться от мысли, что мир до самого горлышка забит злостью и фальшью.
— Не без вашей помощи, Николай Иванович, нам удалось разоблачить группу взяточников, работающих в органах…
— Вошкин?
— И бывший следователь Вошкин — в их числе… Помните историю с похищенным изотопом?
— Еще бы не помнить! Знаете, сколько я тогда пережил страхов. Хотел броситься к врачам, потребовать откачать радиацию. Стыдно признаться… Именно с похищения изотопа начался мой путь на зону… Только непонятно, почему Вошкин тогда освободил сестру?
— А как он мог поступить? Ни одного, даже самого мелкого факта, говорящего о причастности Черновой к преступлению не существовало. Как ни пытался Вошкин выбить из немногочисленных свидетелей нужные ему показания — ничего не получилось. Санкцию прокурора на задержание подозреваемой милый ваш Сергей Сергеевич получил обманом, представив липовые протоколы допросов несуществующих людей…
— Но кто-то ведь навел бандитов на изотоп?
— Вошкин и навел. На одной из вечеринок он познакомился с заведующим лабораторией. За рюмкой и закуской разговорились. Так малоуважаемый Сергей Сергеевич узнал не только о существовании изотопа, но и о бешеной цене на него за рубежом… Принялся расспрашивать осоловевшего завлаба. Тот выложил все: и место хранения изотопа, и шифр сейфового замка, и как изотоп охраняется… По наводке Вошкина банда подкупила охрану и похитила изотоп… Остальное вам известно…
— Какая банда?
— Вообще-то вопрос правомерен. Действительно, банд — и малых и больших — у нас сейчас предостаточно. Но тогда речь о вполне определенном объединении преступников — банды некоего Тихона… Вы думаете, он ограничивался изготовлением фальшивых денег? Нет, Николай Иванович, фирма у бывшего вашего шефа была, как бы поточней выразиться, многопрофильной. Они не чурались ни грабежи, ни продажи за границу произведений искусства, ни распространения фальшивок, ни заказных убийств… Честно говоря, хотя участники изоблечены и осуждены, я не совсем уверен в том, что удалось выкорчевать все корни — возможно, мы не смогли докопаться до затаившихся в глубине мелких корешков.
— Но похитители изотопа погибли?
— Да… Страсть к наживе туманит мозги преступников, толкает их на гибельные поступки, заставляет забыть о последствиях. Тот же Тихон. Не открой он стрельбы по гаишникам — получил бы сравнительно небольшой срок. За изготовление и распространение фальшивых денег…
— Он погиб в результате аварии?
— Получил травму, но не погиб. Его пристрелил Вошкин. Якобы при попытке к бегству… Бывший следователь не мог оставить в живых человека, повязанного с ними крепкими узами. Это грозило ему немедленным разоблачением… А толкнула Вошкина на преступление все та же алчность…
Прав Юрий Дмитриевич, до чего же прав! Я вспомнил бесплатный ремонт «жигуленка» следователя, строительство его загородной виллы. До чего же был жаден этот человек!
