счастью, тетка кинулась не на выход, а всего лишь на кухню. Это кратно облегчало задачу. Пошел на кухню и я, правда, не так быстро. Шел долго. Хорошие квартиры в этом доме, большие.
Тетя Пана стояла у плиты и, пытаясь добыть огонь, одну за другой ломала спички, нервно шоркая ими об коробок. Слова, которыми она дополняла свои действия, с нормативной лексикой не соотносились никак. Я за такие слова обычно составлял административные протоколы на пьяных люмпенов, как за мелкое хулиганство. Благоразумно не став делать Пане Борисовне никаких замечаний, я молча забрал из ее руки коробок и высек желаемое. Она, должно быть машинально, крутнула на плите ручку. Благодаря нашим совместным действиям конфорка загорелась синим пламенем.
- Чайник? – дружелюбно спросил я, нависнув над чересчур темпераментной тетенькой, так болезненно переживающей за традиции своих соплеменников.
После секундного замешательства мадам Левенштейн согласно кивнула. Свалив этим кивком с моей души камень. Миру - мир, всем бабам - счастье!
Больше никто из нас не произнес ни слова. Зато в комнату мы вернулись вместе, превнеся в нее торт и аромат свежезаваренного чая. Пожалуй, что не такого исхода от случившейся эскапады своей родственницы ожидали профессор и его дочь. Они уже отошли от приступа дикого веселья. Маятник их настроения, походу, уже было качнулся в сторону тревоги. Но, завидев нас с Паной Борисовной, не обливающих друг друга кипятком и ругательствами, папенька с дочкой выдохнули и вновь заулыбались. Теперь, самое главное, это следить за своим базаром и в ближайшие полчаса не взбодрить софьину тетку еще чем-либо. Тем, что она опять сочтет за гнусный выпад оголтелого антисемитизма. А потом, со всем нашим уважением поблагодарить хозяев за гостеприимство и подобру-поздорову валить из этого дома.
- Ну спасибо, голубчик! Повеселили вы меня, давно я так не смеялся! – без околичностей выразил мне признательность Лев Борисович. – Это же надо такое придумать! – он помотал головой, по всей вероятности, представив группу товарищей в пейсах и кипах, сидящих вокруг казана и поочередно ныряющих туда ложками за почетным званием еврейского крестного.
- Лева, разве это смешно? С каких это пор, Лева, тебя стали веселить эти оскорбительные антисемитские пошлости? – уже без необузданной ярости, но по-прежнему крайне неодобрительно покачала головой его сестра.
- И таки да, молодой человек, мне очень хочется верить, что ваша выходка, это всего лишь идиотская глупость, а не злой антисемитский умысел! – с суховатой грустью осудила меня Пана Борисовна. Похоже, что в угоду племяннице она готова была уже поступиться принципами и завершить процедуру остракизма по отношению ко мне.
Нет уж, дудки! На такой печальной ноте, да еще с клеймом олигофрена-антисемита я примиряться с мадам Левенштейн никак не желал. Мне еще почти полтора года в университете учиться, в котором ее брат ректором.
- Наговариваете вы на меня, уважаемая Пана Борисовна, грех это! – попер я буром, – Как это я, будучи комсомольцем, то есть членом Ленинского союза молодежи, могу быть антисемитом?! Вы уж меня извините великодушно, но вы сами себе противоречите! Я, Ленин и антисемитизм! Нонсенс! Разве такое возможно?! Так не бывает! – беззастенчиво уровняв себя с генетическим классиком международного терроризма, пустился я в дебри софистики и демагогии. Ленинского братца Сашу, иудейского террориста, помешанного на взрывах русского царя, я благоразумно поминать не стал. Повесили упыря и поделом ему. Нет плохих национальностей, есть выродки из них.
- При чем тут комсомол и уж тем более, причем здесь Ленин, юноша? – устало махнула рукой софьина тетка и вновь потянулась к своим папиросам.
- А при том! Уж вы меня простите, но если бы вы, уважаемая Пана Борисовна, также как и я изучали в университете историю, то вы бы мне сейчас этого вопроса не задали! – постарался я отвлечь тетку от ее удушливой махры.
Профессор после моих слов утробно хрюкнул и отвернулся, а Софья снова вжала голову в плечи.
- Что?!! Что вы сказали, любезный? – мне показалось, что Пану Борисовну прямо сейчас хватит родимчик. – К вашему сведению, милейший, я заведую кафедрой истории КПСС в политехническом институте! Я доктор наук! Исторических наук, чтоб вы знали! – продолжала распаляться остепенённая, но так и не остепенившаяся к своим зрелым годам темпераментная женщина.
- Тогда тем более мне непонятны ваши претензии, дражайшая Пана Борисовна! Даже я, рядовой комсомолец, не являюсь доктором наук, но как любитель истории, знаю, что Владимир Ильич был исконным евреем. Будь я антисемитом, разве бы я пребывал в организации с его именем? Где тут логика?
- А с чего вы взяли, молодой человек, что Ленин еврей по национальности?
Мадам Левенштейн с подозрительным прищуром принялась что-то высматривать в моих глазах. Интересно, служила ли она в НКВД? И, если служила, то кем? Смотрит, будто целится…
- Ну как же, разве вы не знаете, что его дед по материнской линии Сруль Мойшевич Бланк был самым, что ни на есть иудеем. Или я ошибаюсь?
Историческая женщина пристально и недобро вглядывалась в мои глаза, будто решая, расстрелять меня прямо сейчас или влепить мне всё тот же расстрел, но только с отсрочкой. Ничего не придумав, она достала папиросу.
- Нет, не ошибаетесь. Но откуда вы об этом знаете? Ни в одном открытом источнике этого нет! – вполголоса поинтересовалась мадам Левенштейн. – Я кроме политеха, в университете Марксизма-Ленинизма преподаю и там, уверяю вас, самая обширная библиотека по данной тематике, но и в ней про еврейское происхождение Ленина также никаких данных нет! Это закрытая информация, молодой человек! – назидательно поведала ярая марксистка.
Ха! Удивила! Университет Марксизма-Ленинизма! Он и для меня совсем не чуждое удовольствие. Сомнительное, но не чуждое! В прошлой моей ипостаси, как только загнали меня в КПСС, так сразу и отправили в этот нудный УМЛ на два года. В дополнение к обязаловкМоя библиотекае выписывать газету «Правда» и журнал «Коммунист». Хорошо, хоть посещать его допускалось не каждый вечер, все-таки понимали марксисты, что служба в МВД, это не просиживание штанов в бухгалтерии совхоза «Светлый путь». Однако, к тщательной
