— Что с тобой? — ужаснулась Маша, открыв дверь. Она была в легкой облегающей маечке с коротким рукавом, домашних застиранных джинсах и босая. Сквозь тонкую ткань отчетливо проглядывали крупные соски. Пахло жареными цыплятами, тихо лилась музыка из черных квадратных колонок. На вешалке висела новая дубленка превосходной выделки.
— Аварийная посадка, — хрипло сказал Макс. — Не вышло шасси, самолет сел на брюхо и мы эвакуировались по надувным трапам…
— Бедненький! — стараясь не прижиматься к грязной одежде, Маша вытянутыми губами клюнула его в щеку.
— Быстро в ванну!
Макс потрогал дубленку. Зима закончилась, весна на носу…
— Откуда это?
— Купила, — небрежно ответила девушка.
— Очень дорогая вещь…
Она засмеялась.
— Разве я этого не стою? Давай быстрее, а то ты похож на бродягу! И запах? Ты выпил?
— Пришлось.
Прямо у двери Макс разделся, кучей свалил перепачканную одежду на пол и голым пошел в ванную. Он долго сидел в горячей воде, медленно приходя в себя. Взбудораженный стрессом и расторможенный алкоголем мозг подводил итог сегодняшним событиям.
Последняя сказанная владельцем «мазды» фраза выдавала, что за двумя нападениями стоят одни и те же заказчики. Да и рожа «быка» из японского джипа знакома — как бы не с ним дрался у машиного дома… Его не хотели убить, иначе можно просто выстрелить или всадить шило в сердце. Значит, это не месть за Куракина. Но тогда что? Оба раза хотели похитить, отвезти куда-то… Зачем? И откуда узнали, что он прилетает из Лондона именно этим рейсом? Про Лондон вообще кроме сотрудников Службы да Веретнева никто не знал…
Так ни до чего и не додумавшись, Макс вылез из ванны, тщательно растерся и, накинув халат, прошел на кухню. На большой сковородке аппетитно шкворчал расплющенный наполненным чайником золотисто-коричневый цыпленок. На столе стояла наполовину выпитая бутылка «Хеннеси».
— Богато живешь! — заметил Макс, наполняя хрустальные рюмки.
— Елена вчера забегала, посидели немного, — вновь небрежно пояснила Маша, как будто небрежность позволяет придать будничную обыденность и шикарной обновке и дорогому коньяку.
— За встречу! — Макс поднял свою рюмку. Мелодично звякнул хрусталь.
Макс руками разорвал цыпленка и жадно вгрызся в сочное мясо. Откуда Маша взяла деньги на дубленку и откуда у безработной Ленки появился «Хеннеси», который она тут же занесла не очень близкой подруге, так и осталось загадкой. Хотя вопросы заданы и ответы вроде получены. Но от подобных ответов он испытывал только сильное раздражение.
Маша не ела, лишь «для компании» мусолила прожаренное крылышко.
— Расскажи, как ты слетал. Как новая работа?
По легенде Макс устроился в охранную фирму «Континент», обеспечивающую безопасность международных перевозок.
— Все нормально. Здесь получил пакет, там отдал, подождал день получил другой и вернулся. Почти как раньше.
— А ты мне ничего не привез? — Маша умилительно надула губки. В прежние времена он обязательно возвращался из-за границы с подарками.
Макс налил еще, без тоста проглотил огненную жидкость, впитавшую аромат двухсотлетних дубов и сладость сахаристой мякоти пропитанного солнцем отборного винограда.
— К сожалению, на этот раз нет. Но скоро я разбогатею…
Если Маша и была разочарована, то виду не подала.
— Кстати, вчера звонил твой кладоискатель — Алексей Иванович. Такой учтивый, церемонный…
Девушка улыбнулась.
— Забавный старик… Где ты его подобрал?
Макса неприятно царапнуло по сердцу.
С понятием «старик» связывается согбенная спина, слюнявый подбородок, маразматические глаза, дрожащие конечности… А Алексей Иванович здоровый мужик, сильный и крепкий, как этот коньяк. И по твердости духа — скала… И он спас его… Хотя откуда ей все это знать?
— Почему «старик»? Почему «подобрал»? Это… это хорощий знакомый моих родителей.
— Да? Ну извини. Просто, мне показалось, что он не очень молод. Когда затеваешь серьезное дело, лучше иметь более энергичного напарника… Иначе вся работа ляжет на тебя.
Раздражение усилилось. Макс не терпел, когда кто-то брался рассуждать о вещах, о которых не имел ни малейшего представления.
— Во-первых, Алексею Ивановичу энергии не занимать, — недовольно буркнул он. — А во вторых, он привлек к делу ещё одного человека, который даст мне сто очков вперед!
Очевидно Маша почувствовала его настроение и беспечно улыбнулась.
— Ой, чего это я лезу в мужские дела? Если ты сыт, пойдем — сделаешь мне массаж. А то и я быстро стану старушкой!
Макс понял, что с первым блюдом покончено и следует переходить ко второму.
В спальне Маша сунула ему в руку эротический гель, быстро разделась и ничком упала на кровать. Макс растер в ладонях мягкую бесцветную колбаску, сел у неё в ногах, взял в руки легкую розовую ступню и стал массировать, разминая сантиметр за сантиметром. Тонкие кости. Мягкая кожа. Щиколотки почти детские — можно без труда обхватить двумя пальцами. Гель пахнет чем-то терпким, горьковатым, африканским. После ступней — икры. Здесь женские ноги уже перестают быть просто элементом опорно-двигательного аппарата. Здесь начинается красота, вдохновение скульптора или поэта, желание, вожделение…
«Змейка, спиралька, рубчик». Это то немногое, что Макс успел запомнить из курса восстановительного массажа, который вел сухой, как дощечка, кореец Боря в Особом учебном центре. Пальцы скользкой змейкой взбирались вверх по бедру, от беззащитной изнанки колена с просвечивающимися жилками — вдоль по ложбинке — до большой ягодичной мышцы. У Маши она не очень большая — два округлых упругих полушария, симметрично разделенных ровной складкой… Здесь нельзя торопиться, широкие плавные движения от центра к периферии, открывают бледно-розовую ось симметрии с твердым коричневым кружочком в центре, запечатлеть которую не хватило искусства ни одному ваятелю…
Потом спиралью вниз, с обязательным заходом на внутреннюю часть бедра, где лежит горячая тень внутреннего женского жара, где эстетические чувства отступают на второй план, а на первый выдвигаются самые что ни на есть естественные, биологические, животные желания, где начисто забываются заповеди эмоционального, как дощечка, корейца Бори: «Тело перед тобой только инструмент…». Еще выше…
Маша что-то простонала.
— Что? — выдохнул Макс.
— Приятно… Такое блаженство…
И снова вниз, постепенно, до розовых пяток, до кончиков пальцев, поджимающихся от щекотки, каждому пальчику — отдельное внимание, не менее десяти плавных движений. Маша заерзала, хнычет, бормочет что-то, тискает подушку. Аромат геля, смешался с запахом её разгоряченной кожи, сквозь возбуждающий запаховый коктейль отчетливо пробивались биоволны первобытного призыва самки к самцу.
Но Макс сдерживался, потому что ожидание близости не менее приятно, чем сама близость. Просто не все умеют наслаждаться ожиданием…
Снова вверх — ребрами двух ладоней, короткими энергичными «рубчиками». Раз, два, три, четыре, пять. Икры, бедра, ягодицы. Мышцы под смугловатой кожей ходят волнами, на короткий миг зажигаются и гаснут светлые поперечные полоски. Дурманящий терпкий аромат кружит голову и убыстряет ток крови.
— Хватит… Теперь погладь, — сдавленным голосом просит Маша. Сильно.
Она дрожит, зажмурив глаза и закусив угол подушки, длинное тело в свете ночника отливает светло-коричневым блеском, линия позвоночника медленно прогибается посередине, когда пальцы Макса достигают «полюса тепла» (этому кореец Боря их не учил), тело приподнимается ему навстречу. Максу трудно сдерживаться, его тоже колотит мелкая дрожь, и дыхание — как на ринге перед третьим раундом.
— Терпи, терпи, — хрипло говорит он, начиная большими пальцами длинную осевую линию — из теплого влажного нутра между ритмично сжимающимися бедрами, вверх, вдоль спины и до самого верхнего позвонка, спрятанного в затылочной ложбинке. Макс раздвинул густые темно-каштановые волосы и поцеловал Машу в затылок.
— По правилам, надо размассировать позвоночник, — шепнул он в маленькое ушко.
— Позвоночник… потом…
— Ну, раз так…
Он пропустил руки у неё под мышками и, перекрестив их, взял в ладони маленькие затвердевшие груди. Тут же почувствовал, как разошлись под ним в стороны скользкие от геля бедра, и ягодицы резко двинулись ему навстречу. Мгновение — и он был внутри, во влажном будоражащем жаре, который невозможно переносить неподвижно, который требует ритмичных движений, сначала нежных и аккуратных, а потом резких, сильных и безжалостных, как штыковые удары. Маша широко открыла глаза и тут же плотно сомкнула веки, закусила губу, обнажая мелкие белые зубки. Нижняя часть её тела ожила, задергалась, подаваясь навстречу Максу, а голова крутилась, будто в поисках более удобного положения, вминаясь в подушку то одной, то другой щекой.
