– Денег у меня почти нет, франков сорок, не больше, но я готов отдать все, что у меня есть. Золотой портсигар с гравировкой, серебряные часы фирмы Буре с репетитом…
– Ну что вы, капитан, таких жертв от вас не потребуется, – коллекционер сделал останавливающий жест узкой ладонью. – Сорока франков будет вполне достаточно.
– Как вам угодно, – сухо поклонился русский.
– Вот и договорились, – потирая руки, поднялся из кресла Эмиль Гиме. – Обождите минуту, я принесу вашу вещь.
Француз торопливо вышел из кабинета и сразу же вернулся, неся в руке обещанное украшение. Теперь тали покоилось в черном футляре, выстланном бархатом. Медальон с гравировкой ярко сверкал в переливах хрустальной люстры. Вынув портмоне, Маслов вытащил все имеющиеся деньги, оставив лишь мелочь, и передал коллекционеру в обмен на футляр.
Когда за посетителем захлопнулась дверь, Эмиль Гиме приблизился к окну и в ожидании замер. Стоя за занавеской, он наблюдал, как из дверей музея вышел русский офицер и, не оглядываясь, устремился вниз по улице. Оборванец не двигался с места, и старый слуга, наблюдавший из-за плеча хозяина за тем, что происходит на улице, издал протяжный разочарованный стон. Однако стоило покупателю сакрального шнура пройти половину улицы, как садху одним неуловимым движением поднялся на ноги и неторопливо двинулся следом за военным.
Капитан Маслов прошел всю улицу Иены, приблизился к стоянке таксомоторов, арендовал машину и помчался к дому Иды Рубинштейн. После невероятного успеха «Клеопатры» танцовщица не собиралась возвращаться в Россию – Париж стал ее настоящим домом. Ее огромный особняк с большим садом в самом центре Парижа вызывал восхищение у всех, кто проходил мимо его узорных кованых ворот. Наемная машина остановилась перед забором, и капитан, отсчитав шоферу плату за проезд, ринулся к воротам и принялся барабанить гулким молотком по медной тарелке, подвешенной на цепь. Стоя у забора, военный с напряжением смотрел, как перепуганная привратница со всех ног бежит по дорожке сада, торопясь открыть шумному гостю. Как только запыхавшаяся женщина приблизилась к воротам, штабс-капитан требовательно заговорил:
– Мадам, прошу вас, быстрее! Проводите меня к мадам Рубинштейн!
– Мадам не принимает, – растерянно залопотала испуганная женщина, часто-часто моргая белесыми ресницами.
– Меня примет! Я штабс-капитан Маслов по очень срочному делу! Скажите, что завтра я отправляюсь на фронт и пришел с ней проститься. Ну же, не стойте! Ведите меня к Иде Львовне!
Сбитая с толку натиском пришедшего, прислуга впустила гостя в сад и повела к дому. Маслов не смотрел по сторонам, но все равно видел, что и дом, и сад поистине великолепны. Повсюду экзотическая роскошь, как во дворце какого-нибудь восточного владыки. И, несомненно, в интерьерах чувствовалась рука Леона Бакста. Вход в гостиную оказался обрамлен тяжелым занавесом с золотыми кистями, стены задрапированы восточными тканями, везде японские статуэтки, африканские маски и древнегреческие бюсты. Откинув полу занавеса, у которого его покинула прислуга, офицер замер от внезапно охватившей его робости. Ида стала еще великолепнее, чем помнил ее Маслов. Она возлежала на оттоманке в позе эффектной и соблазнительной, и складки ее шелкового платья цвета фуксии ниспадали на пол пышными фалдами.
– Ида, Ида Львовна, – сделав шаг вперед, смущенно забормотал влюбленный. – Вы стали еще прекраснее с того дня, когда я вынужден был оставить вас по вашей же просьбе.
– Полно, Вадим, подойдите! – вальяжно потянулась хозяйка. – Рада вас видеть.
«И в самом деле, пантера», – восторженно пронеслось в голове у юноши. Офицер приблизился к предмету своего обожания и опустился на колени, дрожащими руками вынимая из кармана черный футляр. Раскрыл его, говоря:
– Вот, богиня, это вам…
Женщина прищурилась, разглядывая украшение, точно диковинную зверюшку, и удивленно выдохнула:
– Что это?
– Это то, что даст вам, Ида Львовна, возможность возвыситься над другими и танцевать так, как никто никогда не танцевал. Эта вещь принадлежала Мате Хари, теперь она ваша. Вы же хотели танцевать лучше всех?
– Милый мой Маслов, вы так ничего и не поняли, – звонко расхохоталась актриса. – В отличие от мадам МакЛеод я меньше всего хочу над кем-то возвышаться, я просто люблю танцевать. А лучше всех или хуже – это уж не мне судить. Поверьте, Вадим, мне не нужна слава. Когда я умру, клянусь, завещаю, чтобы на могильном камне были выбиты всего лишь две буквы – «I.R.». Мне не нужны пышные памятники и усыпальницы в мою честь. Я живу здесь и сейчас, живу так, как хочу. Хочу танцевать – и танцую. Хочу стать парижанкой – и буду ею. Кстати, как вам мой сад? Вы видели выложенные голубой мозаикой тропинки и фантастические цветники, в которых гуляют павлины?
– Я не вижу ничего, кроме вас! – горячо воскликнул юноша. – Ида, Идочка, Ида Львовна! Завтра я уезжаю на фронт. Скорее всего, я погибну. Всего одна ночь любви! Как тогда, у меня дома, помните?
– Нет, Вадим, – погрустнела хозяйка.
– Ну почему? – в неистовстве вскричал Маслов.
– Не хочу, – дернула плечом красавица. И, понизив голос, добавила: – Честно говоря, я боюсь к вам привыкнуть. Поймите, милый мальчик, я не могу быть с кем-то. Я могу быть только одна.
Прохладными тонкими пальцами она тронула Маслова за запястье и, указав миндалевидными глазами на футляр, попросила:
– Заберите. Мне это не нужно. Верните леди МакЛеод, ей эта вещь гораздо нужнее.
Сжав в кулаке футляр с отвергнутым подарком, штабс-капитан поднялся с колен и бросился прочь из дома возлюбленной. Как и тогда, когда только шел к ней, он пробежал по диковинному особняку, не заметив ни выложенных голубой мозаикой тропинок, ни фантастических цветников, ни лужаек с павлинами.
Точно ошпаренный, он выскочил за ворота и побежал к стоянке такси. Бежал по мостовой, не замечая, как за ним, точно тень, на некотором отдалении движется худой изможденный дервиш, закутанный в лохмотья. Остатки денег Маслов отдал таксисту, который высадил штабс-капитана в Мейи. Он успел на вечернюю поверку секунда в секунду, вернувшись в расположение части, чтобы утром уйти на фонт. После всего, что случилось, возвращаться к Мате Хари он не собирался. Да и не получилось бы вернуться. Только через много лет, когда закончилась война, Вадим Маслов узнал, что французы расстреляли исполнительницу экзотических танцев Маргарету Зелле МакЛеод как немецкую шпионку. И ни один из высокопоставленных офицерских чинов, не раз наслаждавшихся гибким телом танцовщицы, не замолвил за нее словечко. Эти вести до Вадима Михайловича долетели в далекой холодной Москве, куда штабс-капитан, разочаровавшийся в Белом движении, уехал после ранения и поступил на службу в РКК.
Москва, наши дни– Тебе принц в изгнании не нужен? – голос в смартфоне был вроде бы знакомым, но номер этот я видела впервые. – Эй! Берта!
– Макс? – хрипло прошептала я непослушными со сна губами.
– Я. Так я к тебе заеду?
– Постой, откуда у тебя мой номер телефона?
– Наталья дала. Она мировая тетка. Сегодня от нас уволилась. И знаешь, куда поехала? А поехала она к дяде Грише. К Небабе. Надеется, что он ее возьмет в экономки, а там, глядишь, и женится. Я подвез Наталью до дядь-Гришиного дома на Сретенке и теперь, свободный и бездомный, звоню тебе. Пустишь в гости на ночлег?
– Запоминай адрес.
Я сказала, куда ехать, и подскочила с кровати, чтобы навести хотя бы видимость порядка в моем извечном бардаке. Сгребла со стула ворох одежды, запихала тряпки в шкаф, спортивным носком смахнула пыль с монитора ноутбука, заодно протерла подоконник, спрятала в кухонный стол горшок с засохшим цветком и даже успела местами подмести пол. Когда зазвенел звонок в прихожей, я отперла дверь, пробормотала:
– Проходи!
И юркнула в ванную комнату, приводить себя в приличный вид. Встав перед зеркалом, критически окинула взглядом копну спутанных рыжих волос, синюю майку с зевающим котом и красные спортивные шорты. Не люкс, конечно, но если быстренько почистить зубы и капельку подкрасить губы, получится очень даже ничего. А если еще и подтереть размазанную под глазами тушь, будет просто шикарно. Вдобавок к перечисленным процедурам по улучшению внешности я собрала волосы в конский хвост и распахнула дверь ванной комнаты, шагнув в коридор. И тут же уткнулась в грудь своему абхазскому другу. Честно говоря, я растерялась так, что даже присела на пуфик в прихожей.
– Что? Не ждала?
Адгур был красив, как обычно. Идеально причесан и стильно побрит. Одет с иголочки. И даже пах своим одеколоном. Когда он только успел навести лоск?
