— Зиг, не анализируй меня сейчас, у меня нет на это времени.
— Честно говоря, после нашей последней беседы я начал думать, что у тебя посттравматический стресс, сопряженный с мысленным возвращением к убийствам «Шоссе-66»: ты растревожила старую рану. А тем более сейчас, после самоубийства Зака Робертсона…
Будто что-то разладилось в работе моего мозга, и я ощутила легкое головокружение, почти как вертиго. Слишком потрясенная, чтобы разозлиться, я взмолилась:
— Но, Зиг, ты же согласился с нами обеими насчет Линча, ты посоветовал нам продолжить расследование.
— Я и сейчас не отказался бы от своих слов. Просто говорю, что все эти страхи насчет похищения Лауры… — Он умолк, будто решая, в какой момент сорвать бактерицидный пластырь. — Бриджид, Лаура Коулмен не Джессика Робертсон, — мягко закончил он.
— Думаешь, я брежу. — Мои щеки запылали.
— Я совсем не о том. Ты много лет терзаешь себя за смерть Джессики. Сейчас у тебя есть другой агент, того же пола и примерно тех же лет, сколько было бы сейчас Джессике. Только этот агент… скажем так, не вполне заслуживает доверия. Или, может, просто ты ей больше не нужна. Лишь потому, что Коулмен не отвечает на твои звонки, ты вламываешься в ее дом и решаешь, что ее похитили. Стингер, ты воспроизводишь Джессику.
— Ты хочешь сказать, что я нафантазировала все, вплоть до попытки покушения на мою жизнь.
— Я всего лишь говорю, что ты, похоже, единственный человек, кому до этого есть дело.
— То есть ты полагаешь, что у меня паранойя, — завелась я.
— Стингер, остановись. Я ничего не полагаю. Просто считаю, тебе нужна пауза, чтобы немного подумать. Я волнуюсь не насчет Лауры Коулмен, а за тебя. И очень жалею, что не остался и мы не поговорили о тебе.
— Мерзавец! — выпалила я и повесила трубку.
Статистика говорит, что при похищении след остывает спустя сорок восемь часов и шансы отыскать жертву живой значительно уменьшаются. Я взглянула на часы и вспомнила: последний уверенный контакт с Коулмен, ее письмо со словами «Кстати, вы были правы!» пришло около восьми утра, чуть более семидесяти двух часов назад.
Я чувствовала себя слепой мышью в лабиринте: добиваюсь небольшого продвижения — выяснила же, например, что Коулмен не ездила к больной матери, — затем втыкаюсь лбом в стену, не понимая, какое избрать направление. Вот как раз сейчас я и была у стены. Коулмен исчезла, и все имеющиеся у меня доказательства — это ее незапертая машина, факт, что она три дня не звонила маме и лгала Моррисону. Помимо этого, Лаура по-прежнему отправляла мейлы в офис. Все мои инстинкты вопили, что с ней беда, но если Зигмунд думает, будто я слетела с катушек, то Моррисон просто поднимет меня на смех прилюдно.
Иногда помогает, если мышь не нацеливается прямо на сыр. Перестав метаться во всех направлениях, я позвонила Гордо узнать, в безопасности ли Карло. Телефон не отвечал, и он мне не перезвонил в последующие десять минут, так что я решила сама проверить Карло и направилась к дому, остановившись по пути захватить кофе и сэндвич с ростбифом.
Вместо того чтобы свернуть на ближайшей улице, я поехала по кругу, через Боумен, приблизилась на малой скорости и остановилась как минимум в трех домах от нашего, не выключая двигатель и кондиционер, так что тепловой удар мне не грозил.
Закусывая сэндвичем и наблюдая за собственным домом, я сидела весь вечер, не расставаясь с чувством, что охраняю Карло. В то же время я обдумывала свой следующий шаг в поиске Коулмен. Так мы и сидели, призрак Джейн и я — две женщины, что прошли через жизнь Карло.
Свет рядом с креслом, в котором Карло обычно читал, зажегся, едва только окончательно потемнело небо. Мой же роман должен был лежать на столике, рядом с моим креслом. Как ни силилась, я не смогла вспомнить, что читала накануне: моя «оперативная память» оказалась переполнена.
Позже Карло проявился еще раз — вывел мопсов на вечернюю прогулку и зашагал в противоположном направлении от места, где я стояла: было слишком темно, чтобы он мог разглядеть мою машину. Сутулился ли он больше обычного? Показались ли мне собаки немного грустными? Я начинала ощущать себя призраком и гадала, тоскуют ли они по мне так же остро, как я по ним.
Задолго до того я заглушила двигатель, поскольку ясное небо позволяло разогретой земле остывать быстрее. Выпила третью из четырех бутылок воды, что прихватила с собой, — жидкость показалась мне на вкус как вода из водопровода. Я упорно продолжала уговаривать себя, что глупо вот так сидеть ночь напролет, но уехать не хватало духу. А что, если… Я задумалась. А что, если не так, то что тогда? Воображение подбросило кучу вариантов. Затем я подумала, может, если пройдусь, проверю участок по периметру, совесть мне позволит хоть немного вздремнуть. К тому же очень хотелось в туалет, и это удастся сделать в темном арройо позади нашего участка.
Из бардачка я взяла маленький фонарик и прошла короткий отрезок по улице. Повернула направо и прокралась вдоль высокой, из шлакобетонных блоков стены соседских владений, водя по земле перед собой лучом, чтобы озадачить случайных змей прежде, чем они озадачат меня. Змей не было, но, как только я подошла слишком близко к охотящемуся тарантулу, он сделал несколько угрожающих «отжиманий» на лапах, чтобы напугать меня. Ему это удалось.
Дворы отделяли друг от друга бетонные стены, но вдоль земельных участков тянулся сплошной забор из кованых железных прутьев. Пожалев, что у меня нет запасной трости для ходьбы, я держалась за забор, чтобы сохранять равновесие, когда пробиралась по неровной земле, и наконец дошла до собственного заднего двора. Пробежалась лучом по земле. На первый взгляд все как будто в порядке, никаких следов человеческой активности. Стена дома в двадцати метрах от того места, где я стояла, была темной, и мне едва удавалось разглядеть заднюю дверь, которую Карло порой забывал запирать. А окно спальни — неужели открыто? Сколько раз я распекала его за это. Понятие безопасности у гражданских в зачаточном состоянии.
Я убрала фонарик в карман. Постояла, привыкая к темноте, и шагнула на низкий парапет бетонной стены, который, по идее, должен был не давать рысям и койотам пролезать под забором. Я неграциозно вскарабкалась, больно шлепнулась на гравийный уклон и, скользнув вниз, жестко приземлилась на пятую точку. В этот момент я заметила, что здесь фонарик был лишним. Ясное небо и полная луна придавали двору монохромный колорит: деревья, стены, гравий, дом — все слабо светилось голубовато-серым. Я достаточно отчетливо видела, чтобы двигаться быстро мимо дворового искусства Джейн — статуи святого Франциска в полный рост и каменной птичьей ванночки, — не натыкаясь на них.
Беглый осмотр задней двери — заперта ли она — и отход через боковые ворота были бы делом секундным, не заметь меня один из мопсов. Я не видела, как из-за стеклянной задней двери он (или она) наблюдал за моим приближением и вдруг зашелся лаем, призывая в свидетели второго мопса, который тотчас присоединился. Затем я увидела, как в спальне зажегся свет.
Я пригнулась за статуей святого Франциска именно в тот момент, когда включилось освещение двора. Не осмеливаясь высунуть носа, я лишь напряженно вслушивалась, как Карло открыл дверь и велел мопсам оставаться внутри на случай, если в гости заскочил койот. Краешком глаза увидела его тень, когда он вышел на середину двора, делая себя легкой мишенью для того, кем я могла бы быть. Все это так напоминало сцену из одной из его любимых опер. Презирая саму себя, я выпрямилась и вышла из-за статуи, потому что безопасность Карло была важнее моей гордыни.
— Боже! — вскрикнул он и выронил фонарик, который держал в руке: такой же как мой, незажженный.
Обычно мы оба спали голыми, и я не могла не заметить, что он был того же цвета, как и весь двор: его тело в лунном свете — как холодный серый мрамор или как плоть мертвеца на столе в морге. Еще один образ, без которого я могла бы обойтись.
— Раз уж ты здесь, мне надо спросить тебя кое о чем, — сказала я, не здороваясь и не извиняясь.
Карло напряженно вглядывался в меня, опустив руки с крепко сжатыми кулаками, и как будто едва держался на ногах — как после сильного испуга. Все мое существо стремилось броситься к нему, обнять и успокоить, да только гордость не в состоянии была зайти так далеко. Он бы просто оттолкнул. Карло уже отрезал меня от себя, я чувствовала это.
Стараясь говорить как можно более ровным тоном, каким обычно дают инструкции автолюбителю, я сказала:
— Вечерние прогулки пока отмени. Держи окна и двери закрытыми. Если мопсы залают, не выходи из дома вот так. Оставайся внутри. Даже не поднимай жалюзи, чтобы посмотреть в окно. А если днем позвонит в дверь кто-то тебе незнакомый — не отвечай.
— Хватит мелодрамы! — Карло выбросил руки вверх, словно его терпение перешло все границы. — Это безумие! С самого начала, с того момента, как ты заявила, что упала, ты ведешь себя как какой-то персонаж из романа Майка Хаммера.
