– Если от машины ушли больше двух часов назад, собака след не возьмет, – проворчал Столетов. – Так что работаем.
Он бесцеремонно вытащил из найденной сумки нарядные мужские туфли и сперва сам осмотрел и обнюхал их.
– Ношеные, – сказал он удовлетворенно и протянул туфлю Джанго. – Нюхай!
Джанго приблизил к туфле свой большой черный нос и, чуть подрагивая и ноздрями, и губами, скосил карие глаза на красивые шнурки.
– След! – потребовал Столетов.
Джанго опустил тяжелую голову и прошел вокруг машины по поляне, а потом поднялся к дороге. Там он помотался у обочины и вдруг деловой трусцой направился прямо в лес. Столетов, сунув на всякий случай туфлю в карман, двинул следом.
– Эдик, Киселев и я идем за Столетовым, Олег и Саша остаются здесь, – распорядилась Вероника. – Ну, и вы, Сергей Павлович, с нами.
Последние слова относились к местному участковому Кузину. Кузин скромно стоял в сторонке, хотя был, по сути, главным героем – именно он приметил вишневую «восьмерку», о которой вечером сообщили из района. Участковый, известный в округе как Палыч, в ближних деревнях имел кучу родни. Сегодня еще до света он вез ветеринара к свояку, у которого ночью захворал кабанчик (подозревали заворот кишок), – а тут машина на поляне.
Палыч с интересом наблюдал работу городских коллег. Эксперты с фотоаппаратами сроду к нему не ездили: на его участке всегда было спокойно, разве что пили не в меру. Тогда Палыч вразумлял провинившихся большим шершавым кулаком, показом издали табельного оружия, а когда проспятся, внушительным словом. Теперь в его мирные края прибилась криминальная машина, и было любопытно, что предпримут городские. Салон машины они выпотрошили на славу, но командовала почему-то девица, которой место бы в бухгалтерии или, лучше, в столовой, чтобы отъелась.
– Пошли, Найда? – сказал участковый Кузин своей собаке, потому что он тоже прибыл на место происшествия с собакой.
Найда, черная с подпалами лайка, всегда и всюду сопровождала Кузина, известного охотника и рыболова. Она холодным ревнивым взглядом следила за трудами Джанго. Палыч ухмыльнулся:
– Ну, двинули потихоньку! Куда спешить? Чужие по лесу возом едут, никаких кобелей не надо, чтоб их найти.
Вероника обернулась удивленно:
– Что вы имеете в виду?
– То, что место тут нехоженое, а эти из машины, каких вы ищете, натоптали и наломали, как кони.
– Вы считаете, тут был не один человек?
– У костра точно двое сидело – вон какую кучу лапника положили, чтоб задницам мягче было. От машины пошли к дороге, оттуда в лес. Вы что, сами не видите?
Вероника присмотрелась к высокой, линялой после заморозка траве. Кажется, в самом деле эта трава взошла, выросла, отцвела и отколосилась, но никто ни разу не ступал по ней до вчерашнего вечера. Или сегодняшнего утра?
Вероника с уважением посмотрела на аборигена Кузина. Было ему под пятьдесят. Вечное пребывание на свежем воздухе сделало его широкое неглупое лицо довольно топорным. Он уверенно ступал по траве на своих кривоватых легких ногах. Найда, закинув на спину хвост-каральку, бежала не рядом с хозяином, а немного впереди – то справа, то слева.
– Ваша собака когда-нибудь участвовала в задержании? – спросила Вероника.
– Бандитов-то? Бог миловал. Но чутье у Найды хорошее – когда у нас в прошлом годе ребятишки в лесу заблудились, мы с ней их отыскали. Хорошо, что они до болот не добрели – там верная гибель.
Люди, оставившие у дороги вишневую «восьмерку», тоже не подались к болотам. Они шли по разнообразно красивому лесу, иногда ленились обходить хрупкий, частый подрост, вытянувшийся этим летом, и шли напролом. Тогда Вероника сама легко замечала их путь. На одном лысом пригорке, пригретом утренним солнышком и оттого чуть размякшем, отпечатался даже узенький след какого-то колеса.
– Для велосипеда хлипкий, – заметил Палыч.
– Это сумка на колесиках, – догадался опер Киселев. – Мы нынче ездили с такой в Питер. Пацан мой ее тащил и все время опрокидывал, так что я на следок нагляделся.
Рыжий Эдик хмыкнул:
– Странная экипировка для леса, тем более Немешаев кандидат в мастера спорта. У него всяко рюкзак должен быть. В лес они явно не собирались, да, Вероника Валерьевна? А зря! Красота тут какая! От кислорода я прямо как под мухой. И грибов сколько! На обратном пути наберу обязательно.
– В карманы напихаешь? Или в кобуру? – поинтересовался Киселев.
– Куртку сниму, не пожалею. Рукава завяжу – вот и мешок. Смотри, какие обабки!
Вся компания растянулась по лесу и больше походила на беспечных туристов, чем на преследователей убийцы. Солнечный свет столбами бил сквозь густые кроны сосен, а в жидких березовых перебегал пятнами. Бледные зайчики и холодные тени шевелились на земле. Она была мягкой от мертвой листвы и хвои. Вероника даже вспомнила из детства – кажется, это называется лесной подстилкой. Как правильно! И идти по ней приятно.
– Этот, кого мы ищем, вооружен? – поинтересовался Палыч у Вероники.
– Возможно, – ответила она. – Пистолета может не быть: оружие на него не зарегистрировано. Но кто знает, что найдется за пазухой у богатенького альфонса? Нож точно есть, и он им владеет. Сильный парень, опытный, спортсмен. Зато нас много, справимся. Станислав Иванович подъедет, а у нас все готово.
И Вероника стала думать, скоро ли доберется Стас до того места, где осталась вишневая «восьмерка», служебный микроавтобус и Вероникина собственная «тойота». Что Стас будет делать? Останется ждать? Пойдет по их следу в лес?
Они скоро увидятся, и идти от этого еще веселее.
Вдруг Столетов, бодро топавший вслед за Джанго, замер на месте и махнул рукой остальным. Все сгрудились за густым высоким боярышником, сплошь усыпанным ягодами, что сулит, говорят, суровую зиму. Найда легла рядом с ногами Палыча. Вероника высунулась из-за куста.
Они все увидели одно и то же: за иргой и боярышником взбирается на пригорок частый высокоствольный бор, похожий на колонный зал. Под соснами чисто и гладко – свет не добирается до земли, и ничто лишнее не приживается и не растет. Поэтому так и видно издали что-то голубое. Ярко-голубое и неподвижное.
Артем долго не верил, что заблудился. Это было глупо, это было невозможно. Наверное, Варя слишком отклонилась от нужного направления, а он пошел за ней и сбил себе ориентиры. Иначе почему он все идет и идет на север, а никакого шоссе с заправкой и кафешкой не видно? Даже жалкой деревушки не попадается. Карта осталась в машине, да и к чему теперь карта? Надо просто успокоиться и подумать.
Артем сел прямо на землю, на холодную мягкую хвою. Бор здесь кончался и хирел, перебивался осинником, мокнул – значит, болота недалеко. Артем закрыл глаза и стал представлять себе то, что видел на карте.
Смутное вышло воспоминание – зеленого цвета с горизонтальными черточками было на карте много. Шоссе вилось по зелени белой тонкой жилкой. Надо идти и идти на север, тогда все равно наткнешься на дорогу. Где эта дорога? Как узнать, где он сейчас? По солнцу?
Солнце то вспыхивало ярко и расчерчивало землю тенями, то скрывалось в холодном облаке. Тогда все делалось серым, мутным, и казалось, что уже вечер. А может, и правда вечер? Мобильник у Артема разрядился, дорогие его часы Варя на всякий случай положила себе в карман. Они и сейчас там. Вот сучка!
Артем старался не думать о Варе. Его мутило от тоски и голода. Он не привык обходиться без еды, причем хорошей и вовремя. Он был спортсмен. Еще древние говорили – а Артему пересказал тренер, – что воин закаляется голодом, лишениями и тревогами, а атлет режимом и отменной пищей. Он не воин. Ему жрать надо. И вообще жить.
Никогда прежде он так не хотел жить, как сейчас. Прошлое стало чужим, то, чего он добивался вчера, стало невозможным, странным и далеким. Только бы дойти до шоссе или станции… Тогда можно что-то исправить. Как вышло, что он влип во все это? Одна баба его купила, как котенка или хомячка. Другая использовала, как одноразовую посуду, чтобы потом отшвырнуть не глядя. Почему он ее так любил? Он еще сегодня ночью ее любил. И хотел. И имел. Где сейчас эта любовь? На другом краю хмурого бесконечного бора, там, где боярышник в крови. Зачем она так сказала?
– Не прикасайся больше ко мне, – сказала она. – Зачем ты мне все выложил? Про эту женщину? Противно и страшно. Теперь понимаешь, что нам надо разбежаться? Ты… Зачем ты с ней это сотворил? Прямо мороз по коже. После этого я больше не смогу с тобой спать. Никогда.
– Наоборот, – ответил он ей. – Теперь-то тебе никуда не деться. Никто ради тебя такого не делал и не сделает. Ты должна быть со мной. Мы ни на минуту больше не расстанемся.
– И ты все время будешь меня насиловать, как сегодня ночью?
– Котенок, что ты? Я не насиловал, я любил. Тебе нравилось. Тебе всегда это нравилось.
– Ах, дурак, дурак! – Она рассмеялась, но слишком громко – притворялась. – Мне не нравилось это никогда. Я просто хотела вырваться из нищеты, в которой жила. Легла сначала под Вотякова, потом под Мики, потом под тебя. Нужно будет, еще под сотню лягу. Все леди делают это.
