— И что, о том, как несколько лет подряд ваш шеф успешно совмещал работу на благо Отечества с личным обогащением, а потом все это открылось, вы тоже не в курсе? — Никакой реакции, неподвижная узкоглазая маска, даже жилка никакая не дернулась. — Что по долгу службы приходилось генералу общаться с деловыми людьми, слишком деловыми, чтобы не попадать в поле зрения ФСБ. И в какой-то момент надоело генералу их «раскручивать» — стал он думать, что он сам с них поиметь может. Пользуясь, естественно, служебным положением, про это вы тоже ничего не знаете? — Вениамин Аркадьевич вскинул брови, умело изобразив искреннее удивление. — Ну, я просто обязан вас просветить. Так вот, придумалось все сразу, и очень просто: у Тарасенкова в подчинении множество боевых офицеров, так почему бы им не заняться охраной серьезных мафиози, раз мафиози за это деньги платят. А мафиози, как оказалось, готовы платить за такую спецохрану совершенно заоблачные суммы: насколько должно быть престижно для бандита, когда его сама ФСБ охраняет!
Пак перевел взгляд со следователя на потолок, а потом и вовсе закрыл глаза. Но Вениамина Аркадьевича это, конечно, не смутило:
— Знали вы, Иван Кимович, про эти делишки, конечно же, знали — раз знали и другие, не столь приближенные к генералу люди. И когда разразился скандал, вас вместе с Тарасенковым вышвырнули из органов кувырком. Шутка ли — двое работников главной государственной спецслужбы погибают во время стрелки двух наикрутейших городских бандюков, и выясняется, что погибшие офицеры сложили жизнь не на благо Родины, а во имя охраны жизни одного из мафиозных товарищей. В качестве обычных охранников!
Да, историю, конечно, замяли, до ушей широкой общественности не донесли. Высшие чины ФСБ преподнесли все так, что офицеры погибли на спецзадании, что они «внедрялись», и все такое прочее. В целях пущей конспирации даже наградили их посмертно. А предателя Тарасенкова со товарищи изгнали под другим каким-то предлогом — но и сам он, и вы, естественно, знали, в чем дело.
И теперь ФСБ, конечно, в жизни не возьмется за расследование гибели генерала-предателя. Они эту позорную страничку своей истории закрыли. Кто такой Тарасенков? Кто-кто? Ах да, был такой, полное ничтожество, плохой профессионал, даже и не профессионал вовсе, стоит ли о нем говорить… Убили? Ну да и черт с ним, туда ему и дорога.
— Выдумки все это… — на секунду приоткрыв глаза, бросил Пак.
Штур молчал, ожидая, что он скажет что-нибудь еще. Не дождавшись, продолжил:
— Ну да неважно. Вы мне, Иван Кимович, вот о чем расскажите: что у вас там в теннисной федерации в последнее время происходило?
— Теннисная федерация готовилась к Кубку Кремля, — произнес Пак первую за весь разговор относительно длинную фразу. Впрочем, о Кубке Кремля Штур, само собой, знал и без него.
— Знаете ли вы, какие деньги должны быть потрачены на подготовку к этому предприятию? Я не предлагаю вам назвать точную сумму, но хотя бы порядок цифр… — Штур замолчал.
— Я телохранитель, а не бухгалтер, — отчетливо произнес кореец.
— Что ж, я сам могу предположить, что в этой сумме очень много нулей. И деньги это государственные, верно?
— Не только. Еще и спонсорские.
Ну вот, уже что-то.
— А спонсоров вы назвать можете?
— Я в эти дела не вникал, гражданин следователь.
— То есть при вас, личном телохранителе Виктора Тимофеевича, никаких имен не называлось? Вот Евгений Марков, погибший вместе с Тарасенковым несколько дней назад, например, не фигурировал ли в числе спонсоров?
— Не помню, — на минуту задумавшись, ответил Пак.
— Из вашего ответа, Иван Кимович, легко сделать вывод, что скорее да, чем нет. А из чего складывалась смета Кубка, вы знаете? Не может же быть, чтобы вам, первому приближенному к Тарасенкову лицу, не попадалось на глаза никаких документов. Что, не знаете?
Пак молчал. Верно говорил Хорек: пациент отвечает только на те вопросы, на какие сам захочет.
— Тогда я подскажу вам сам. Места в лучших гостиницах Москвы — верно? Оформление стадиона — так? Может быть, какое-нибудь новое суперпокрытие для кортов? Или сверхмягкие кресла для зрителей? А сам спортивный инвентарь, не просто соответствующий мировым стандартам, но призванный доказать, что мы опять «впереди планеты всей»? Что, Иван Кимович?
— Ну и что?
— Раз «ну и что» — значит, все верно. Конечно, ну и что. Так и должно быть, я разве спорю? Кубок Кремля — мероприятие серьезное, его абы как не проводят. А у кого это суперпокрытие и сверхмягкие кресла закупались — вы знаете? Ну, конечно, вы скажете «нет».
— Вот именно.
— А закупались — или должны были закупаться — у фирм, которые продают свою продукцию по однозначно завышенным ценам. В смете указывается тысяча, скажем, долларов за одно суперкресло, семьсот из них отдается фирме-производителю, а триста фирма-производитель переводит на счет Виктора Тимофеевича Тарасенкова. За что? А за то, что он, добрый дядя, согласился заплатить семьсот государственных долларов за ерунду, которая реально и сотни не стоит. И сколько таких кресел нужно Кубку? Тысяч десять? Десять тысяч помножим на триста долларов — и вот вам уже три миллиона в кармане Тарасенкова. С прочими расходами — то же самое. Правильно, Иван Кимович?
— Я одного не понимаю, зачем вы мне вопросы задаете, раз так уверены, что сами все знаете.
«А затем, голубчик, чтобы на твою реакцию посмотреть, когда я тебе свои соображения выложу. Только вот на роже твоей корейской ничего не написано. Ну да, во всяком случае, теперь я уж точно уверен, что покойный Марков в этих махинациях точно был как-то задействован. Не пойму только как. Ага, кстати…»
— Иван Кимович, последний вопрос: существовала ли между Тарасенковым и спонсором Марковым система отчетности? Были ли документы, в которых ваш начальник указывал, сколько и на что потратил марковских денег?
— Я уже сказал вам: я понятия не имею, был ли этот ваш Марков спонсором Кубка или нет. Может, я и фамилию-то его впервые услышал только в связи с этой стрельбой. Не помню.
Штур поднялся.
— Спасибо вам, Иван Кимович, за интересную беседу.
Ему очень хотелось, выходя, хлопнуть дверью, но он сдержался: хладнокровного корейца такие штучки не проймут, чего зря позориться? Скорей бы его вылечили, что ли. Уж тогда Штур возьмет этого Пака за жабры. Надо, однако, позаботиться, чтобы к моменту его выздоровления ордер на арест был готов.
— Дядь Слава, але, дядь Слава!
— Здорово, мерзавец. Только не проси угадать, зачем ты звонишь.
— Чего просить, ты и так угадал, верно?
— Сейчас уж, пожалуй, нет.
— Да ну, что-то там у вас случилось?
— Ты мне голову не забивай, надо чего — так и скажи.
— Тарасенков нужен. То есть желательно узнать… Короче, тут у меня вытанцовывается кое-что. Я сообразил, не знаю, может, ты тоже… Но это не по телефону. У меня пара вопросов есть к мальчикам этим, Ратникову с Мухой. Меня вы к ним, понятно, не допустите, но вот…
— …Но вот патологоанатома допустим. Он, правда, вопросы задавать не обучен, да и не к чему ему…
— Чего-чего?
— Ладно, и впрямь это все не по телефону.
— Я еду…
— Вечером, дружок, вечером.
— А сейчас чем не вечер?
— Чем? Да и вправду, чем сейчас не вечер… Заработался совсем твой старый дядюшка.
— Комплиментов не дождешься, дядь Слава, — мол, да какой же ты старый, совсем как огурчик… Не к лицу начальнику МУРа кокетство, не правда ли?
— Ты меня, малыш, доставать начал. Чтоб через полчаса был тут как штык.
— Подниматься?
— Обойдешься. В машине подождешь.
— Есть, через полчаса. Есть, в машине! Всегда готов!
— Вот юродивый…
Денис подъехал на Петровку, припарковался и стал наблюдать за выходящими. Кондиционеры в угрозыске, видимо, не фурычили — стражи порядка выходили вялые, разморенные, в глазах у всех читалась мечта о прохладном душе. На ступеньках рыжая швабра средних лет, одетая, вопреки жаре, в водолазку и темные джинсы с кроссовками, что-то сквозь зубы выговаривала молодому парню в круглых очочках. Они столкнулись в дверях: она выходила из здания, парень же, зажав под мышкой пухлую папку, со всех ног спешил внутрь. Строгая дама закончила речь и повернула обратно, парень виновато посеменил за ней. Видно, информацию для нее нес, да опоздал сильно. Она уж отчаялась, уходить собралась, а он — вот он, голубчик…
Грязнов-старший столкнулся с парочкой в дверях, кивнул, пропустил женщину вперед и, сдерживая бег (неудобно начальнику-то МУРа при сотрудниках скакать!), направился к машине племянника.
— Это что за девица у вас, которой жара не страшна? Ну, ты ее в дверях только что пропустил? — поинтересовался Денис, пожимая дядюшкину руку.
— А, это… — Грязнов-старший назвал известную в милицейских кругах фамилию. — Священная корова генерала… — Он назвал фамилию еще более известную. — Она у него якобы практически все преступления, что по управлению проходят, раскрывает. Технология такова: носятся ребята, собирают информацию: все, что можно, по делу. Ей приносят в клювике. И вот когда уже все ясно и разгадывать больше нечего, красавица наша открывает рот и озвучивает выводы, которые самый распоследний кретин-оперативник давно уже сделал сам.
