Прошло немного времени, машина ехала, не собираясь останавливаться, и я решила осмотреться. В мешках, между которыми я так удобно устроилась, лежали картины. Кажется, я даже сломала одну раму, когда запрыгивала, но ничего, в музее отреставрируют. Если, конечно, мне удастся отобрать их у этих негодяев. Теперь мне было понятно, как они забирались в квартиру, но почему при этом Лидия Петровна не просыпалась — это ещё оставалось загадкой. Впрочем, что говорить о больной женщине, если я сама, молодая и здоровая, ухом не повела, когда, чуть ли не наступая на меня, воры снимали со стены здоровенные часы с колокольным звоном.
Потом я вспомнила про тараканов. Никогда и нигде я ещё не видела ничего подобного. Голову можно дать на отсечение, что ни один нормальный таракан так себя не ведёт. Известно ведь, что эти твари очень чувствительны к человеческой ауре и боятся именно её и поэтому никогда не полезут на человека без сильной надобности. И уж тем более не будут на нем спать. Значит, получается, что те тараканы ненормальные? Может, это из-за них Лидия Петровна, не зная, как ещё спастись, выбросилась с балкона? Но ведь точно так же она могла выбежать на площадку и позвать на помощь… Черт, почему я должна лежать здесь и ломать голову над тем, что совершили люди, которые меня везут? Не проще ли спросить у них самих? Дурацкая ситуация! А вдобавок ещё босс дрыхнет в квартире, усыпанный этими тварями. Что он подумает, когда проснётся и не обнаружит меня и картин? Небось решит, что меня похитили. Хорош начальничек! Уснул, как дитя, на боевом посту и даже не почесался, когда в квартире орудовала шайка преступников. А если бы меня ударили не маленькой статуэткой, а гипсовой скульптурой Венеры в натуральную величину, что стояла около дивана? Нет, все-таки это тоже ненормально, что в этой квартире так тянет в сон. И вообще все это дело с самого начала окружено ореолом таинственности. Но поскольку, как говорил Акира, потусторонние силы, то бишь духи, действуют в нашем мире вполне материальными методами, через конкретных живых людей, значит, нужно искать корень зла, и тогда вся мистика сразу превратится в конкретное уголовное дело для конкретного человека…
Прошло уже примерно сорок минут. На улице было все так же темно и прохладно. Прицеп уже много раз поворачивал в разные стороны, так что я сбилась со счета, пытаясь запомнить дорогу. Все внутренности мои поменяли свои места от тряски, шишка на голове ужасно болела. Наконец прицеп тряхнуло, и движение прекратилось. В нос ударил отвратительный запах помойки. Быстро хлопнули дверцы, я услышала торопливые шаги и осторожно подняла голову. И увидела, как двое здоровых парней, уже без масок, набрасывают на меня брезент, закрывая от всего мира. Все остальное происходило уже не со мной. В мгновение ока, несмотря на моё отчаянное сопротивление, меня замотали в него, как куклу, с ног до головы, бросили на землю и начали молча мутузить ногами. Минуту, час, сутки, год, вечность… Потом подняли и куда-то понесли. Я чувствовала себя так, словно меня пропустили через камнедробилку, то есть уже вообще почти никак. Но сознание работало, я продолжала все слышать и понимать, хотя и ничего не видела сквозь плотный брезент. Шевелиться и стонать я была не в состоянии.
— Ну что, давай здесь? — хрипло произнёс один.
— Нет, подальше, — сказал другой. — Здесь быстро найдут — собак и бомжей полно. Вон туда, к воде тащи…
И меня потащили к воде. Мне уже было все равно. Хотелось только, чтобы моё измученное, ноющее каждой своей клеточкой тело наконец положили и оставили в покое. Затем меня опустили на землю, привязали что-то тяжёлое к ногам, опять подняли, раскачали и со словами «Прощай, красавица!» бросили в воду. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я стала медленно погружаться в маслянистую и вонючую жижу, которая сразу же проникла под брезент и начала заливать нос и уши. Бандиты, должно быть, смотрели, как идёт дело с погружением, поэтому мне нельзя было сразу выбираться из своих «пелёнок», а то выловят и добьют окончательно. Поэтому я погружалась вертикально, как поплавок, утаскиваемая на дно привязанным грузилом. Холодная жижа быстро привела меня в чувство, и я начала соображать. Во-первых, нельзя паниковать — иначе в лёгких слишком быстро кончится воздух и я утону. А так у меня ещё есть несколько минут на то, чтобы проложить путь к спасению. Брезент был плотным, в несколько слоёв, и уйдёт немало времени и сил, чтобы его разорвать. Потом верёвка на ногах, но это уже я сделаю быстро. Главное, чтобы яма оказалась не слишком глубокой и я успела бы вынырнуть на поверхность. А пока меня все тянуло и тянуло вниз и, казалось, этому не будет конца. Наконец ноги уткнулись в дно. Мой мозг к этому времени уже отключился, а взамен включилось что-то другое, нечеловеческое, что заложил мне в подсознание отец, умевший в совершенстве управлять скрытыми резервами своего организма. И я начала в буквальном смысле прогрызать себе дорогу к жизни. Железные ногти гнулись и ломались о грубое полотно, словно сотканное из металлических нитей, я рвала его зубами, глотая противную воду, и в конце концов, минуты через три, все же проделала себе дыру, достаточную, чтобы высунуть руки наружу и разрезать верёвку на ногах. Глаз я открывать не хотела, чтобы в них не попала эта отрава, поэтому все делала на ощупь. Верёвка на ногах оказалась толстой, к другому концу её была привязана железяка непонятной формы. Единственным оставшимся целым лезвием на левом мизинце я разрезала путы, чувствуя, что уже задыхаюсь, выбралась из брезента, оттолкнулась от дна и начала бесконечный подъем к поверхности, считая про себя секунды, чтобы не думать о том, как буду жадно глотать эту гадость, когда кончится воздух, как она заполнит мои лёгкие, и я останусь в ней навсегда, став частью её, гнилью. Первый, судорожный глоток воздуха вошёл в меня вместе с порядочной порцией вонючей жидкости, из которой я все-таки вынырнула. У меня ещё хватило сил добраться до грязного и скользкого берега, вытащить на него верхнюю половину своего тела, и все — я отключилась…
Очнулась я от запаха дыма и ощущения тепла. Из груди моей вырвался непроизвольный стон, и я открыла глаза. Было уже светло, рядом горел большой костёр. Вокруг возвышались горы мусора. Я лежала на большом куске картона, одетая в чей-то синий рабочий халат, и чувствовала себя вполне сносно, если не считать ноющих рёбер и ощущения помойки во рту.
— Что, дурочка, очухалась? — раздался откуда-то сбоку насмешливый голос, и мне пришлось скосить глаза.
На перевёрнутом пластмассовом ящике сидел какой-то оборванец и глазел на меня. Он был небрит, грязен и лохмат. Во рту виднелись всего три передних зуба жёлтого цвета. Возраст его определить было невозможно — что-то между тридцатью и ста годами. Глазки хитро поблёскивали.
— Кто вы, прости Господи? — пробормотала я, приподнимаясь на локте.
— Спаситель твой, кто ж ещё, — хмыкнул тот. — Ты, я так понял, топиться собралась, но не смогла. Вот я тебя и спас, от сливной ямы утащил, переодел в чистое, своё последнее, можно сказать, приличное бельё, — он кивнул на халат, — и теперь рассчитываю на взаимность. Справедливо ведь?
Я села, размяла плечи и руки, похрустела позвоночником, затем поднялась на ноги, сделала пару шагов, попрыгала и только тогда окончательно убедилась, что жива.
— Ну, и на какую такую взаимность вы рассчитываете? — спросила я, протягивая к костру руки. — Надеюсь, я не должна теперь выходить за вас замуж?
— Ну, загнула! — весело расхохотался бомж. — Ты даёшь! Нет, замуж не нужно — у нас тут расписываться негде. — Он махнул рукой на мусор. — Да и паспортов нету. Предлагаю так жить, гражданским браком. В одиночку тут пропадёшь — ты же новенькая, ничего не знаешь. А лучше меня все равно мужика не найдёшь — всех разобрали. Соглашайся, слышь? Я тебе этот халат насовсем подарю.
Тут до меня дошло, что этот тип видел меня раздетой, и мне стало не по себе.
— Где моя одежда? — спросила я.
— Сушится. — Он кивнул на ту сторону костра; там на протянутой между двумя кучами верёвке висели мои юбка с кофтой. — Я постирал в чистой воде. И тебя всю вымыл.
— А сколько сейчас времени? Он посмотрел на пасмурное небо.
— Часов восемь уже.
— Утра или вечера?
— Что, совсем память потеряла? Утра, конечно. Ну так как, согласна или нет? А то скоро холода начнутся…
— Послушайте, товарищ, не знаю, как вас там…
— Ерофей Венедиктов.
— …товарищ Ерофей, конечно, лестно выслушивать от вас такие вещи, но мне бы побыстрее смотаться отсюда и никогда больше не видеть ни вас, ни всего этого дерьма. Подскажите лучше, как это можно сделать, а не порите чепуху.
— Вот так всегда, — вздохнул он, совершенно не обидевшись. — Спасаешь их, спасаешь, а они…
Пока он что-то там бормотал, я сняла с верёвки свою уже почти сухую одежду, зашла за кучу мусора и стала переодеваться. Завершив туалет, вернулась, швырнула ему халат и грозно спросила, отбросив формальности:
