– Извините, ради бога, – бормотал побагровевший капитан, помогая ей подняться. – Вы не ушиблись?
Я как дура сидела на полу, и никто не спешил мне на помощь.
– По-моему, я вас где-то видела, – вдруг произнесла Марина, пристально глядя на меня сверху.
– А «Девушка с розой», – начала я снова, ненавидя себя за склочность, – тоже оригинал?
– Никакого сомнения! – встрял капитан, бросаясь к картине. Он снял ее со стены, принес к нам и осторожно положил на пол изображением вниз.
Мы снова уселись на корточки.
– Вот! – Капитан ткнул пальцем в красную овальную печать на холсте. – По-английски, если не ошибаюсь. Неразборчиво, правда. Александра Дмитриевна, взгляните. Вы у нас большой специалист по всяким неясностям. И воображение у вас – дай бог всякому. Читайте!
«Вот гад!» – подумала я и прочитала вслух:
– Аукцион «Плаза», Нью-Йорк, тысяча девятьсот пятнадцатый.
– Такое не подделаешь, – вынес вердикт капитан.
Мы все еще сидели на полу, рассматривая печать. Не сразу я заметила художника Колю Башкирцева с большой спортивной сумкой через плечо. Он появился бесшумно, как привидение, ведя на поводке рыжую собаку, похожую на лисичку. Голубоватая бледность покрывала его выразительные черты, отчего лицо казалось прозрачным. Усы исчезли. Светлые локоны в живописном беспорядке рассыпались по плечам. Он был похож на святого Себастьяна, христианского мученика и любимого персонажа художников Возрождения. Только глаза осталось закатить…
– А что это вы тут делаете? – обратился он к нам. – Здравствуй, Саша.
– Смотрим картины, – ответила я. – Это капитан Алексеев из Заречного райотдела.
– Из райотдела? – вскрикнула сойкой Марина. – Почему… из райотдела?
– Да вот, зашли посмотреть коллекцию Рунге, – поспешил капитан. – Давно слышали, а увидеть не довелось. Александра Дмитриевна привела меня, можно сказать, под конвоем. Поверите, ни минуты нет свободной.
«Что он несет? – возмутилась я мысленно. – Слушать противно!»
– Капитан? – переспросил Башкирцев обреченно, опускаясь на корточки рядом с нами. – Уже?
Идиотский вопрос! Что значит «уже»? Они что, сговорились?
Лицо Кольки позеленело. Он вдруг повалился на пол и уткнулся лицом в колени Марины. Она, похоже, не удивилась. Похлопала ладошкой по затылку мужа и сказала:
– Ну будет, будет, Коля. Прекрати. Ты такой впечатлительный. Нашим посетителям захотелось увидеть оборотную сторону «Девушки с розой», только и всего. Там интересная печать нью-йоркского аукциона. Александре Дмитриевне удалось прочитать надпись на печати и даже разобрать дату. Пятнадцатый год, представляешь? Смотри!
На лице художника промелькнуло изумление. Он отлип от жены и вцепился в картину. Псина подвывала от страха. Коля водил пальцем по оборотной стороне холста, словно не верил собственным глазам. Пес завыл громче.
– Перестань выть! – закричал Башкирцев, не оборачиваясь.
Собака закрыла глаза, прижала уши и присела на задние лапы. Под ней появилась лужица.
– Марина… – пролепетал художник. – Я… честное слово! Просто охренеть! Откуда она взялась? Сюр! Магия! Когнитивный диссонанс! И кукла… с розой!
– Коля, встань и вытри за своей собакой, – строго сказала Марина. – Тебе не кажется, что ее надо сводить к психиатру? И повесь картину на место.
Дурацкая сцена. Что-то такое витало в музейном воздухе – недосказанность, тайна… Невнятные бессмысленные диалоги… Почему он решил, что это кукла? Собака тоже со странностями… воет, как по покойнику.
Башкирцев достал из своей спортивной сумки бумажное полотенце.
– Рыжий, – обратился он к собаке, – как ты себя ведешь? Тебя нельзя пускать в приличное общество…
Он присел на корточки и стал вытирать лужу. Псина лизнула его в лицо. Коля уже не выглядел таким бледным, как вначале, щеки его порозовели, плавность движений сменилась суетливостью. Он с силой тер полотенцем музейный пол, бормоча себе под нос нечто маловразумительное. Мне показалось, он слетел с нарезки.
– Вспомнила! – воскликнула вдруг Марина, всплеснув руками. – Это вы! Вы были в музее три дня назад! В парике!
– Не была! – с достоинством ответила я. – Я в музее уже сто лет не была! Париков тоже не ношу. Вы ошибаетесь.
– Не может быть! – воскликнула Марина. – Я же помню! У вас еще была такая сумочка… старинная.
Я пожала плечами и не ответила. Капитан Алексеев, ухмыляясь, с удовольствием смотрел на меня.
– В парике? – встрял Колька, прекращая тереть пол. – Та сумасшедшая? Нет, это не она. Я бы Сашу сразу узнал. У меня профессиональная зрительная память.
– Нам пора, – сказал вдруг капитан Алексеев. – Спасибо за… – он запнулся.
– …хлеб да соль, – подсказала я злорадно.
– Спасибо за… все! – выкрутился капитан. – Прекрасные картины. Особенно «Девушка с розой». Она похожа на вас, Марина.
– Ха! – вырвалось у меня, и я закашлялась. Пять минут назад девушка была похожа на меня.
– До свидания, приятно было познакомиться, – пел капитан, подталкивая меня к выходу.
– До свидания, – отвечала Марина ангельским голосом. – Приходите еще, не забывайте.
– Непременно придем, – пообещал капитан, и мы наконец убрались из музея.
Послеполуденное солнце ослепило нас, и мы, не сговариваясь, перешли на теневую сторону улицы. Некоторое время шли молча. Потом я не выдержала:
– Вам не кажется, что тут что-то нечисто. Колька вел себя более чем странно.
– Не заметил…
– Конечно, куда вам заметить. Вы же с Марины глаз не сводили.
– Красивая женщина, – мечтательно сказал капитан. – Жественность в наше время такая редкость. Я не о присутствующих, – спохватился он, – вы тоже удивительно женственная.
«Вы тоже!» Уж лучше бы промолчал», – подумала я обиженно.
– Жарко, – сказал капитан, стаскивая с себя пиджак. – Хотите мороженого?
– Хочу, – ответила я.
Мы зашли в первое попавшееся кафе, почти пустое в это время дня.
– Александра Дмитриевна, – начал капитан, глядя на меня мудро и печально, – вы спросили, не заметил ли я чего-либо подозрительного в поведении Марины и ее мужа. Конечно, заметил. Я был бы никудышный сыщик, если бы не заметил. Я не знаю, почему они так переполошились. Не знаю и… Хотите честно?
Я кивнула.
– Если честно, – продолжил он, – я не хочу знать почему. Картины на месте – это самое главное. Я устал подозревать окружающих меня людей во всех смертных грехах и постоянно искать подтекст в любом поступке или слове. Я перестал верить в искренность, милосердие и честные намерения. Мне стыдно, но это так, Александра Дмитриевна. Издержки профессии. Возможно, кто-нибудь назовет это жизненным опытом… Возможно. Ведь у каждого есть что скрывать, а я, как старая опытная ищейка, вижу человека насквозь. К сожалению. Я устал, Александра Дмитриевна…
– Вы не могли бы называть меня по имени, – перебила я капитана, – а то я пугаюсь.
– Ладно. Так вот… Саша, я подумал, если даже у них совесть нечиста, давайте оставим их в покое. Картины на месте, это главное… Хотя, должен признаться, имели место определенные странности…
– Какие странности?
– На таможне был задержан гражданин Америки, начальник известного вам Ромы Мыльникова. За несколько часов до рейса кто-то позвонил в информационную службу аэропорта и сообщил, что он предпримет попытку вывезти за рубеж ценные полотна, украденные из музея. Но это была ложная тревога, как оказалось. Картины, которые он вывозил, принадлежали кисти вашего приятеля Башкирцева и еще одного местного художника и особой художественной ценности не представляли. Непонятная история. И, похоже, перекликается как-то со странным поведением художника в музее, не правда ли? Хотя все художники – люди экстравагантные. И собака странная, тут я с вами совершенно согласен…
– То есть вы пошли в музей, потому что… не из-за меня… а потому что… – Я замолчала, не решив, стоит ли обидеться на капитана.
– Из-за вас! Конечно, из-за вас! Ведь к событиям на таможне я не имею ни малейшего отношения. Так, случайно услышал. А в музей я пошел… из-за вас. И очень рад… Знаете, я понял одну вещь, Саша. Жизнь все-таки прекрасна и удивительна! И девушка с розой… В мире существуют девушки с розами, а я никому не верю, во всех вижу жуликов и проходимцев. И если бы я встретил такую девушку, я бы ей, скорее всего, тоже не поверил… И мне стало страшно, Саша… Мне стало себя жаль… Понимаете?
– Понимаю, – ответила я тихо.
– Я, наверное, уйду на преподавательскую работу. В наш педагогический университет, читать философию.
– Думаете, там будет легче?
– Не знаю, Саша… Я никогда не был идеалистом. Но не все же они такие… непробиваемые… эти представители молодого племени. Я уверен, что попадутся один или два, с которыми мы найдем общий язык… И на том спасибо. Ваше мороженое совсем растаяло…
– Что?
– Ваше мороженое растаяло!
