синяки на руках не раз замечал. Саму Изольду пытался расспросить, не болен ли братец её. Она от ответа увернулась, так толком ничего и не сказала. Так это… что же получается?.. – Заболотный встал с крыльца и в волнении заходил по двору. – Послушайте, ребятки, а ведь Вишнякова в войну работала в госпитале! Курсы медсестринские оканчивала. Замуж-то за профессора она вышла уже в конце войны, когда он со своим институтом из эвакуации вернулся. И Марка привезла тогда же, сразу на даче и поселила его. Он уже больше десяти лет тут живет. Правда, ведёт себя тихо, спокойно. Ну, писатель он и есть писатель… Чего с него возьмёшь? Да и женщин посторонних я тут никогда не замечал. Это, что же?.. А?..
– Погодите, Николай Иванович! Скажите, какая у профессора машина? Ведь не «Виллис» же?
– Нет-нет, у него новая «Победа». А «Виллис»… Постойте! «Виллис» был раньше!.. Но… они его, по-моему, продали. Во всяком случае, я давно его у них не видел. Так вы думаете… – Заболотный остановился.
– Значит так, Николай Иванович! Илья поедет в город с рапортом и к экспертам. В ГАИ, Игошин, узнаешь: кому, когда Вишняковы продали свой «Виллис». Если, вообще, продали его. А мы пока здесь поработаем. Николай Иванович! Как вы? Сможете? Здоровье позволит? – Зубков обращался то к одному, то к другому.
Игошин сразу же засобирался на электричку, а Заболотный, похлопывая себя по перевязанному животу, показал на сарай:
– У меня там железный конь стоит марки «Иж», вот на нем мы с тобой и будем работать, только ты за руль сядешь, а я рядом, в коляске. Осилишь?
– Ну, эта машина нам знакома, так что, вопрос решен.
Глава тридцать первая. Медицинский эксперимент Ерохина
Ерохин весь день незаметно наблюдал за Цуриковым, благо по всему огромному двору пышно разрослись кусты сирени и жимолости.
Завхоз, на счастье, в помещение почти не уходил, руководя хозяйственными работами на улице, возле беседок, которые требовали постоянного ремонта из-за небрежного отношения отдыхающих к госимуществу, о чем сам Цуриков громко вещал на весь парк, стараясь воззвать к совести этих самых отдыхающих.
Повсюду за ним ходил рабочий, постукивая молотком то по скамейкам, то по качелям, разгоняя стайки непослушной детворы, оставшейся без надзора со стороны взрослых: мужчины забивали козла в тени террас, женщины вязали, разглядывали журналы, загорали у небольшого фонтана.
Ерохин всё раздумывал, как заставить Цурикова открыть свою «пещеру», или же сделать это самому. Только вот пройти в главный корпус Дома отдыха ему представлялось весьма проблематичным, хотя, вряд ли, кто-то из отдыхающих станет интересоваться им: люди менялись здесь каждую неделю, некоторые, вообще, приезжали только на выходной. Но объяснить завхозу свое нарушенное, самим же созданное, инкогнито капитан вряд ли смог бы, не вызвав у того подозрений.
Обедая в своем тайном убежище, Ерохин поделился с Марусей своими раздумьями.
Девушка, немного подумав, спросила:
– А где у них находится медпункт?
Капитан, не донеся ложку до рта, воскликнул:
– Маруся! Ты гений! Только… надо тщательно продумать свою «болезнь». «Заболеть» желательно так, чтобы я мог не один раз обратиться к медику. Что можешь посоветовать? Женщинам медицина как-то ближе. А я даже и не помню, когда обращался последний раз к докторам, только по ранению. По ранению… По ранению!
– Уж не хотите ли вы предложить мне нанести вам это самое «ранение»? – со смехом спросила девушка. – Чем бить: палкой, ножом? По какому месту?
Ерохин задумчиво потряс указательным пальцем:
– Погоди, погоди! Мы ещё с тобой посмеёмся, но только тогда, когда выполним задание. А пока… Ран-то у меня своих с войны хватает, но не ковырять же мне их? Так, что мне говорил подполковник насчет того дела?.. О порезах… Там рану мальчику обрабатывал профессионал… А что если?.. Так мы и медичку проверим! – он решительно поднялся и стал обходить комнату в поисках нужного предмета.
Ремонт здесь ещё не был закончен, а потому во всех углах хватало различного строительного мусора. Поковырявшись в стружках и опилках у окна, Ерохин, наконец, нашел, по его мнению, именно то, что надо.
Показав Марусе большой осколок стекла, он, с трагической ноткой в голосе, произнес:
– Вот моя «гильотина». Резать будешь этим!
Маруся испуганно замахала руками:
– Да вы что, товарищ капитан! Да ни за что! Хоть убейте меня!
– А что, это мысль! Очень веская причина будет для того, чтобы вызвать медика. Только тогда тебя надо будет показывать патологоанатому! – не выдержав, Ерохин расхохотался, но потом сказал строго: – Будешь резать! Так надо! Только необходимо решить, чем мне лучше пожертвовать. Ноги мне нужны: вдруг их «уносить» отсюда придётся, дальше, – он оглядел себя со всех сторон, – то, что… между… ну, без этого жена на порог не пустит, – капитан фыркнул, заметив, как при этих словах зарделись щеки девушки, – правая рука держит пистолет, значит, без неё тоже никак, а вот левая… Вот её и будем «гильотинировать»!
– Да ну вас, с вашими штучками! – у Маруси на глазах от досады выступили слёзы. – Как вы себе это представляете? Не стану я вас резать! Придумайте что-нибудь другое!
– Так, сержант Фомушкина! Встать! – девушка от неожиданности выронила из рук ложку, но видя неподдельный гнев в глазах капитана, поднялась и выпрямила спину. – Берёшь стекло и режешь мне руку, вот здесь! Желательно глубже! Это приказ! И отставить слёзы!
– Есть! – Маруся выхватила из руки Ерохина стекло и, не помня себя от страха, со всей силы резанула его по руке, при этом поранив и свои пальцы.
Такого мата она не слышала даже от отца, который в своем дворе прослыл ярым матерщинником. Сама же девушка заплакала и от обиды, и от боли в порезанных пальцах.
– Ты… какого…? Надо же было подготовиться… – Ерохин зажал рану рукой, потом показал на рубашку: – Разорви и перевяжи мне руку, ну, и себе тоже… Покажи-ка хоть, что там у тебя? Та-ак, два пореза, небольшие, неглубокие. Ну, это уж точно до свадьбы заживет, тем более что, насколько мне известно, её в твоем ближайшем будущем не предвидится. А? Или я не прав? – капитан говорил больше для того, чтобы унять боль от глубокого пореза в своей руке и успокоить девушку. – Что наорал, извини. А так, видишь, как красиво получилось! Пожалуй, даже лучше, чем я предполагал. Молодец, сержант! Теперь я могу идти к врачу. Тебе свои пальчики лучше не показывать, а то подумают, что мы тут дуэль на стеклах устроили. Йод и что там ещё полагается – принесу.
