У Ника зубы стучали от страха. Отец продал серьгу ювелиру, которого уже нет в живых, Вален пропал… Единственный, кто знает, где второй рубин, – это Ник! Все! Ему конец! Надо бежать, скрыться, как Вален! Друг оказался гораздо умнее… сразу понял, чем может для них кончиться эта история!
– Прекрати истерику! – неприязненно оборвал его причитания Пантелеймон Аркадьевич. – Я сейчас приеду к тебе, поговорим. Где это ты шлялся? Я тебе полдня звоню!
Ожидая отца, Ник метался по квартире, не находя себе места. Им овладело лихорадочное возбуждение, граничащее с психозом. Он то молился Богу и всем святым, то проклинал все на свете, – Валена, себя, отца с его ломбардом, Баскаковых, склеп, свою собственную жадность! Он не знал, что ему делать. Второй рубин они с Валеном достать не успели, подвал обвалился от взрыва… Но кто же ему поверит? У него потребуют, чтобы он сказал, где он прячет драгоценность! Его будут мучить, зверски избивать и подвергать пыткам, как «они» это умеют! Окунать головой в воду или ставить на живот утюг!
В его воображении разыгрывались сцена за сценой, одна ужаснее другой. А вдруг…за камнем явится сам призрак?! От этой мысли Нику стало совсем худо. Тут уж ничто и никто не поможет! И прятаться бесполезно. Что для призрака стены и замки? Он всюду проникнет, и тогда…
Кошмарные видения прервал Пантелеймон Аркадьевич, открывший дверь своим ключом.
– Ты что, уснул? – сердито спросил он сына. – Я устал звонить!
Ник бросился к отцу, вне себя от беспокойства.
– Папа! Что ты им рассказал? Ты…
– Выпей воды! – брезгливо произнес владелец ломбарда, увлекая Ника на кухню и наливая ему минералки. – И сядь! Чего ты трясешься? В конце концов, напали на меня. а не на тебя! Успокойся, ради Бога.
– Нет… Ты не понимаешь! Они…охотятся за рубином. Они не отстанут, пока не добьются своего! А я… Вален сбежал! Он чувствовал…
– Мне пришлось признаться, что я продал рубин Ковалевскому, – Пантелеймон Аркадьевич помолчал. – Но ювелир убит, а камень исчез! Такая вещь не могла затеряться бесследно. Если бы серьга всплыла на рынке, я бы знал. Но после смерти Ковалевского ее след затерялся. Никто не продавал, не покупал, не воровал… – владелец ломбарда невесело улыбнулся. – Вот во что втянул нас твой дружок! Он мне сразу не понравился.
– Какая разница, папа! – заскулил Ник. – Надо что-то делать, надо спасаться!
Он вспомнил, как Инна Аркадьевна предупреждала их не ворошить прошлое… Почему они ее не послушали? Вот так всегда, – люди не ведают, что творят, а потом жестоко расплачиваются за это.
– Я предполагаю, что Ковалевский рубин подарил, – сказал Пантелеймон Аркадьевич. – Или спрятал. Квартиру ювелира обыскали, но… Женя был умным человеком. Думаю, следует поинтересоваться его любовницей, Валерией! Красивая женщина… Такая вполне могла свести с ума. Или же ювелир спрятал камень у матери. Последнее менее вероятно. Такую драгоценность можно преподнести только любимой женщине. Очень любимой.
– Ты все это рассказал бандитам? – спросил Ник.
– А как же! Я не хочу закончить жизнь раньше времени. Ты помнишь, как они расправились с ювелиром? У меня не было выбора!
Ник немного успокоился. Папик поступил правильно. Теперь эти страшные люди будут искать Валерию и мать Ковалевского. Рубин, наверняка, у кого-то из них! А о втором камне грабители вообще ничего не знают. Во всяком случае, Ник на это сильно надеялся. Он уже пожалел, что продолжил знакомство с Викой, повел ее в коломенский дом… Лучше было сидеть тихо, как мышка, и не высовываться. Рубины как будто притягивали к себе тех, кто так или иначе оказывался связан с ними.
– Оставайся ночевать у меня! – взмолился Ник, боясь, что отец бросит его и уедет домой.
Пантелеймон Аркадьевич и не собирался уходить. Он видел, что сын не в себе от страха, и оставлять его одного не стоит.
– Где ты был все это время? – поинтересовался он, когда принял душ и улегся на диван.
– Гулял с девушкой, – ответил Ник, ежась от холода.
Озноб не проходил. Не помогла ни рюмка водки, ни второе одеяло. Пантелеймон Аркадьевич громко храпел, а Ник не мог сомкнуть глаз. Он завидовал отцу, – какие у него, все-таки, крепкие нервы!
Сон сморил Ника уже под утро, когда зимнее солнце легло тусклыми полосами на стены и ковер на полу. Ему снились лестница и длинная галерея второго этажа, куда рыжий хозяин привел их с Викой. Портрет висел на том же самом месте, что и при Инне Аркадьевне. Красавица, утопающая в пене белоснежных кружев и лент, гордая и прекрасная, как бы выходила из небытия, из черного бархата неба, вечного, как звездный туман… Два кроваво-алых рубина горели в ее ушах, освещая розовым сиянием все вокруг.
Вика так и впилась ногтями в руку Ника, не в силах отвести глаз от этого жуткого и восхитительного зрелища. Она поддалась очарованию портрета, также, как и Ник. Даже старик-хозяин молча дышал и кряхтел, высоко держа лампу…
– Вставай завтракать! – прервал сновидения сына Пантелеймон Аркадьевич. – Я там пожарил яичницу с ветчиной, чай заварил.
– А ты?
Ник никак не мог сообразить, что к чему, спросонья.
– Я на работу. Ты отсыпайся… Никому не открывай дверь! – крикнул Пантелеймон Аркадьевич из прихожей.
Ник услышал, как хлопнула дверь, и закрыл глаза. Есть не хотелось. Может, позвонить Вике? Или не стоит…
Доктор Борис Иванович пришел на работу пораньше. Он плохо себя чувствовал, и ему не спалось. Когда он вышел из дому, еще горели фонари. Снег скрипел под ногами редких прохожих. В темном проходном дворе мелькнула чья-то тень, и доктора обдало жутью.
Последнее время он много внимания уделял духовному и телесному очищению, много молился и соблюдал все посты. Но…душевное равновесие и долгожданная гармония почему-то никак не наступали. Наоборот, – Борис Иванович ощущал разочарование и опустошение, которые иногда сменялись негодованием по поводу окружающих его людей и того образа жизни, который они вели.
– Неправедно живут! – думал доктор, глядя на коллег-врачей, на соседей по дому, на пациентов. – А потом сетуют и жалуются на судьбу, теряют здоровье…
Борис Иванович вошел в полутемный коридор, направляясь к своему кабинету, и увидел несколько человек, ожидающих приема. С одной стороны, это было хорошо. Поликлиника в Свиблово, где вел прием доктор, была платная, и наличие пациентов означало, что Борис Иванович имеет авторитет и популярность у больных, а, следовательно, и неплохое вознаграждение за свои услуги. С другой стороны, – очередь у кабинета вызвала у доктора легкую досаду. Чего они притащились ни свет, ни заря? Теперь он не успеет попить чаю, посидеть над научными трудами…
– Здравствуйте, – с мученическим выражением на лице ответил Борис Иванович на нестройное приветствие пациентов. – Одну минуточку! Я только переоденусь.
Через несколько минут из-за двери его кабинета раздалось обреченное «Входите!». Доктор не мог себе позволить заставлять людей ждать, он отдавался работе с самоотверженностью, граничащей с жертвоприношением. Больные – прежде всего! А о себе он позаботится, если будет время.
К обеду Борис Иванович уже устал. Выслушивать одни и те же жалобы, осматривать изношенные, нездоровые тела было утомительно и неинтересно. Но кто же поможет несчастным, если не он? Хотя…люди все равно не будут выполнять все его рекомендации. Ограничивать себя в чем-то для них невыносимо. Они хотят есть, пить, развлекаться, и при этом быть здоровыми и счастливыми! А так не бывает. Только страдания очищают, ведут вперед, к истине… Тут доктор иногда запутывался. Если болезнь есть страдание, ниспосланное свыше, дабы вразумить нечестивых, то его пациенты как раз и должны были бы дружно зашагать к постижению Высшего, необъятного и прекрасного… слиянию души с Божественным Светом и Вечными Ценностями. Однако, по ним этого не скажешь. Все они недовольны своей жизнью, отношением близких, состоянием своего организма! Поэтому и пришли к Борису Ивановичу, чтобы он дал им точку опоры в этом грешном и непростом мире, исцелил их недуги и помог обрести согласие с собой и окружающим. Как будто это так просто!
Доктор уже решил, что пора объявить перерыв на обед, когда дверь в очередной раз приоткрылась, и в нее бочком проскользнул маленький рыжий старичок, нелепо разодетый.
– В его возрасте так вырядиться! – неприязненно подумал Борис Иванович.
Придется принять еще этого пациента, раз он вошел без приглашения, – и все! Хватит! Пусть ждут, пока закончится обед. Доктор тоже человек и нуждается в пище и отдыхе!
Старичок, одетый в ярко-малиновый бархатный пиджак и черные брюки, заправленные в высокие лакированные сапоги с модными узкими носами, сел на стул и заложил ногу на ногу. Такое поведение не понравилось Борису Ивановичу еще больше, чем одежда странного пациента.
