– Ты путаешь простые камни с яшмой! Вспомни слова великого мудреца: у коня есть копыта, чтобы ступать по инею и снегу, шерсть – беречься от ветра и стужи; он щиплет траву и пьет воду, встает на дыбы и скачет – в этом истинная природа коня. Прелесть моего облика создана, чтобы прельщать, свет красоты – чтобы озарять тьму обыденности, умение любить – чтобы воскрешать умершие души…
– И убивать живых, – перебил ее Чжу.
– Не говори так, любимый мой! – взмолилась Дева Фей. Она закрыла лицо длинным рукавом, и от слез ее тот стал тяжелым, словно камень. – Дороже всего для меня на свете – ты. Другим доставалась лишь тень моя. Я творила прекраснейших дев на радость мужчинам – и оставляла их, будто лишние одежды, возвращаясь к тебе. Я создавала маленьких детей на радость женщинам – и возвращалась к тебе…
Раздался оглушительный шум, словно начали трескаться горы в округе. Нет, то подняли крик люди – те, что слышали слова Серебряной Фей.
– Проклятая чародейка! – вопили они. – Значит, жены наши – призраки, и дети – тоже? Пусть наша жизнь была скудна и тяжела, но это была настоящая жизнь! Ее испытания терпели наши отцы, деды и прадеды, а потом с честью и достоинством уходили к Девяти Истокам, в загробный мир. Ты же ввергла нас в объятия призраков, поселила в призрачных домах, усладила призрачным счастьем, заставила забыть нашу извечную долю и судьбу. Говорят мудрецы, что трудное и легкое создают друг друга. Не нужны нам привидения твои!
– Даже если они озаряют ваши души? – воскликнула Серебряная Фей.
– От такого света глухая ночь еще темней кажется, – ответила Ай.
И остальные ее поддержали:
– Нам боги от сотворения мира единственный путь указали. Пусть некрасивы наши жены и неискусны в утехах любовных, зато они умелые хозяйки, прилежные работницы, заботливые матери. На поле под стать мужу с мотыгой, а вернувшись в дом, чистоту и порядок блюдут, умеют рис готовить отменно и сами рожают детей, без помощи злого колдовства…
Зарыдала Серебряная Фей:
– Но ведь только любовь может привести вас в Волшебную Страну! Ни пешком туда не попасть, ни в повозке, ни в лодке – только мыслями и сердцем можно достигнуть ее. Жители ее ходят по воде – и не тонут, встанут в огонь – и не сгорают. Они летают по воздуху так же легко, как идут по земле. Облака и туманы печали не тревожат их. Жители той страны – люди, но в то же время – божества бессмертные. Путь туда…
– Укажи нам лучше путь на гору Сююшань! – перебила ее Ай. – Там мы соберем волшебные узорчатые камни. Говорят, если положить такой камень в рот, можно не опасаться бесовского наваждения. Рассеются все призраки!
– Неужели вы хотите этого? – Голос Серебряной Фей был еле слышен. – И ты тоже хочешь, Чжу? О, лучше прикрой меня белой травой, мертвой травой, только не говори «да»!
– Да, – ответил он, хотя смертная печаль, подобно змее, угнездилась в его сердце. – Ива растет в долине, орешник любит высоту. Мы ошиблись в тебе, ты ошиблась в нас, людях. Ты видела в нас таких же призраков без сил и воли, как и созданные тобою. А мы предпочитаем остаться собой, со своими бедами и радостями. Дай нам камни с горы Сююшань, о Серебряная Фей!
– Возлюбленный мой, если ты велишь мне, я вырву свое сердце и брошу его в море, – ответила Фей, и ее слезы были подобны осеннему граду. – Подставьте ладони! Когда коснутся их мои слезы, вы получите волшебные камни с горы Сююшань.
Зачем со стен в холле бассейна сняли несколько фотографий? Кто? Почему именно в то время, когда туда пришла Алёна? Надо же, кому-то помешали и за десять минут, которые она пробыла в раздевалке, исчезли, хотя до того никого не волновали своим присутствием. Трудновато допустить, что те снимки в рамках – неожиданно, внезапно, вдруг, ни с того ни с сего! – свалились с гвоздей. Вообще-то, снять их было некому, кроме мадам Вассерман. Та заметила интерес Алёны к фотографиям – и вдруг засуетилась. Почему?
Ответ напрашивается сам собой. Просто болтается на кончике языка и подпрыгивает от нетерпения, чтобы его заметили! Потому что Мадам не хотела, чтобы писательница увидела кого-то, кто запечатлен на тех снимках. И это было настолько важно, что она, не полагаясь на волю случая – авось русская пройдет мимо и больше на фото не взглянет, – убрала их.
Кто ж там был, на фото? Кто-то, безусловно, знакомый Алёне Дмитриевой, которая ведь практически никого из жителей Тоннера не знала. Где она могла видеть того человека? Чем могла стать для него опасной?
Ответ опять же напрашивается – наверняка она видела его в обстановке особого свойства. Там, где его появление могло вызвать подозрения и обратить внимание полиции именно на него.
Например, в Талле. Поскольку замок – самое «криминальное» место, которое Алёна посетила в последнее время, о чем известно дежурной бассейна. И кто-то там был еще… Кто?
Почему Мадам так засуетилась по поводу Алёны? Мари Вассерман ведь не могла знать о ее знакомстве с двумя новоявленными сыскными псами, возникшими по прихоти начальства в окружной жандармерии. Просто испугалась нежелательной свидетельницы? Или…
Или не просто. Скорее всего, не просто. И это еще одно подтверждение главной догадки Алёны, о которой она подумает капельку позже.
Пока надо выяснить – вернее, попытаться выяснить, – за кого же так испугалась мадам Вассерман.
Алёна вышла с мобильника в Интернет и набрала в поисковике тот адрес, который ей прислала Марина.
Грузился сайт медленно, наша героиня нервничала – время шло, это ощущалось ею физически, а еще о столь многом нужно было поразмыслить!
Черт, сайт не открывается, завис… Может быть, здесь не проходит сигнал? Для эсэмэсок – нормальный, а для Интернета – слабоват?
Алёна отодвинула табурет и подошла вплотную к окну, чуть ли не высунувшись наружу, но в этот момент солнце, выглянув из-за донжона, ударило ей в лицо. Писательница отвернулась и была вынуждена отойти от окна. Подняла голову – да так и ахнула… Шальной луч неожиданно высветил фрески на потолке, и теперь стали видны и подробности одежды, и выражение лиц.
Собственно, насчет подробностей одежды – слишком смело сказано, потому что на потолке башни лидеры католиков и протестантов были изображены в абсолютно голом виде. Вот разве что король Генрих IV целомудренно облачен в латы и даже шлем. И у Юпитера – в его образе выступал адмирал Колиньи – чресла слегка прикрыты. А все прочие персонажи обоего пола, в том числе, разумеется, Диана де Пуатье и Екатерина Медичи, были нагими. Диана, конечно, блистала небесной красотой, однако и Екатерине, которая всю жизнь делила супруга с означенной Дианой, художник польстил, наделив ее обворожительными формами. Право, королева-отравительница выглядела совсем недурно!
Королева-отравительница…
Внезапно в Алёниной памяти всплыл недавний диалог с мсье Беарном. Она ему ехидно сказала, мол, руки у нее были по локоть в крови на выходе из конюшни, а о джинсы она вытирала окровавленный нож. И гид возразил как-то так: «Ну, нож у вас вряд ли имелся, потому что тот несчастный был отравлен…»
Отравлен, о господи! Но чем? Где? Уже в конюшне? При помощи чего можно быть отравленным в наше время, пусть даже в замке, полном всевозможных средневековых прибамбасов?
Вот разве что где-нибудь на столике в малом или большом салоне лежат перчатки, пропитанные тем ядовитым составом (мышьяком в смеси с чем-то… неведомо с чем, секрет утрачен навеки!), который готовили для Екатерины Медичи Козимо Руджиери, мэтр Рене и Тихо Браге. С его помощью королева успешно отправила на тот свет многих своих неприятелей, в том числе и знаменитую Жанну Д’Альбре… А кстати, вот и она на потолке – в образе, заметьте себе, Минервы, но столь же обнаженная, как и прочие.
Хотя яд из гипотетических перчаток небось выветрился бы уже за столько лет. Или нет? Протянет какой-то турист свои шаловливые ручонки к перчаточкам, и… А может, и не в перчатках дело. Мало ли какого реквизита напихано тут, в замке, а конкретней – в выставочной комнате, после кражи из которой пропала китаянка-горничная и был отравлен Карло Витали, имевший отношение к незаконному экспорту китайской рабсилы на рынки Евросоюза…
Алёна не сводила глаз с потолка. Вдруг фрески в Талле, в точности как оживающие картины в ее любимых фильмах про Гарри Поттера, что-нибудь да знают о происходящем в замке? Мебель, гобелены, покрывала, статуэтки, фрески многое видели, многое знают, но сообщат об этом только своим…
– Королева-отравительница, ты в курсе таких дел, ты-то точно все знаешь! – пробормотала Алёна, глядя на потолок.
Екатерина Медичи молчала, кокетливо прикрывая одной рукой свое голенькое лоно (у всех нарисованных дам, что у гугеноток, что у католичек, были аккуратненько выбриты лобки!), а палец другой прижимая к губам. Ее темные флорентийские глаза были устремлены в одну точку – чуть позади плеча Алёны.
