Мило и чисто. Вот только я сунул свой разводной хер в машину.
К счастью для моего разводного хера, на мне был кевларовый рюкзак.
* * *
Мне требуется минут пять, чтобы подняться на ноги и проверить комнату вечеринки. Пол усеян массой брошенных бокалов для шампанского, но там ни души. Для разнообразия Зеб поступил как велено и увез Софию отсюда к чертовой бабушке. Еще минут пять спустя я уже чувствую себя в состоянии одолеть восхождение через стену. Но прежде чем покинуть эту загородную скотобойню, мочусь в бутылочку от воды из гостиницы. Вообще-то меня пока не слишком поджимает, но я донес бутылку досюда, так что будь я проклят, если не воспользуюсь ею.
Я просыпаюсь в своем гостиничном номере от «твита» Саймона.
Если ты не уверен, как интерпретировать мои слова мудрости, пожалуйста, спроси. Уж чего мне никак не надо, чтобы пациенты вытворяли штуки от моего имени.
По-моему, Саймон заручается индульгенцией от того, что может отколоть выводок его пациентов.
Испытываете комплекс мессии? Звоните на пейджер доктора Иисуса.
Фраза малость чересчур. В смысле, кто же в наше время еще верит в Иисуса? А если хотите увидеть, как подростки ржут до усрачки, попробуйте растолковать им, что такое пейджер. Расскажите им про кассетные магнитофоны, и они подумают, что старый ублюдок в трусах с памперсами завирается.
Вот конспект моей беседы как-то раз с племянником Джейсона:
Я: Песни писали на длинную ленту. Шесть песен на сторону, потом надо было перевернуть.
Племянник: Что перевернуть?
Я: Ленту в аппарате, но только аккуратно, а то аппарат мог зажевать ленту, и ее пришлось бы разглаживать карандашом.
Племянник: Отгребись, Гэндальф. Ты всю эту лажу выдумал.
Пять минут спустя я получаю еще сообщение, на сей раз от Майка.
Сейчас же вали в клуб, паренек. Надо все закруглить. Приезжай к полудню, а не то…
Блин.
Я-то надеялся, что вчерашняя ночь травмирует Мэддена. Да и в вопросительном знаке в конце эсэмэски Майка нужды нет. Будто мы не знаем, что случится, если я не сделаю, как велено.
Я собираюсь выдать видео Томми. Смотреть ли его до самого конца – решать уже самому Майку.
* * *
Так что я пускаюсь в свой радостный путь навстречу с пулей в лоб. Если бы мне пришлось составлять список возможных травмирующих моментов в жизни ирландского мужчины, классический выстрел в голову был бы прямехонько там вкупе с экзаменом по вождению и поворачиванием папаши на бок, чтобы тот не захлебнулся блевотиной, особенно когда испытываешь искушение, чтобы рвота сделала свое дело. Это естественная причина, правда ведь? Кто ж обвинит десятилетнего пацана?
Может, я уже говорил вам, что все эти ретроспективные вспышки – не мое? Наверное, я ляпнул это как раз перед тем, как впасть в ретроспекцию.
Но у меня не ретроспекции как таковые, зато отличная память на все плохое. Подумаю о маме – и вижу, как она плачет в углу, прижимая к груди кухонное полотенце, чтобы прикрыть порванную блузку. Подумаю о малыше Патрике – и вижу его круглое лицо и кривые зубы, которым наверняка нужны скобки, лиловые кляксы синяков на его щеках и как он думает, что он плохой мальчик, что все это его вина.
А еще помню выстрел в голову. Угадайте, откуда? Из этого Ливана, вот так сюрприз, правильно.
Зеб говорит мне: «Что за фуфло насчет ЭТОГО Ливана? Просто из Ливана, усек? Ты ж не говоришь ЭТА Ирландия или ЭТОТ Израиль».
На что я нахожусь: «Ты же говоришь ЭТИ Соединенные Штаты».
Так продолжалось пару часов, пока Зеба не постиг один из его периодических стояков и ему не пришлось, извинившись, удалиться на двадцать минут. Этот тип прям как «Верный старик»[72], когда он только угомонится? Ему же уже за сорок, огурец ему в глотку!
В общем, мое воспоминание о выстреле в голову. ООН забросила нас в Дамур бросать строгие взоры на местных, свихнувшихся к чертям на мести милиционерам НФОП и ДФОП, только что надругавшимся над кладбищем, выкапывавшим гробы из аккуратных могил, казнившим уйму христиан и намалевавшим партизан «Фатх» с «АК-47» в руках на стене церкви.
Краткое отступление: у всех революционных групп есть свои умельцы по части настенных росписей. Вдохновенная настенная роспись способна на 10 процентов сократить число неопределившихся, не говоря уж о том, чтобы внушить революционерам уверенность в собственной правоте. Эти ребята не просто мазюкают стены краской – это такой же законный вид искусства, как граффити. Бэнкси[73] никогда не испытывал угрюмого злорадства по поводу автоматных очередей, вышибавших куски из его полотен. То, что художник, сотворивший массу славных вещей на Фолс-роуд, на самом деле был ольстерским юнионистом, в дни марша нацеплявшим свой оранжевый шарф, – в ирландских республиканских кругах секрет Полишинеля. Наверное, если окажешь ценные услуги, сойдешь за своего.
В общем, вернемся в Ливан. Вот мы, значит, въезжаем в кузове грузовика прямиком в гущу последствий резни. Я наверняка знаю – потому что мы провели опрос в грузовике, – что двенадцать и пять десятых человек из шестнадцати понятия не имели, что означает НФОП или ДФОП, не говоря уж о разнице между группировками. Откуда у нас в расчетах взялись пять десятых человека, даже не представляю.
В ходе прочесывания территории мы наткнулись на фалангистского милиционера, повязавшего в проходе выпотрошенной церкви полудюжину террористов Красной Армии Японии. Уже давненько поговаривали, что красноармейцы помогают Народному фронту, хоть я и всегда думал, что это казарменный треп. Но вот они, эти парни, на коленях, по большей части держатся стоически и готовы заплатить высшую цену за свою роль в недавней резне. Не знаю, как одинокий фалангист управился с логистикой, накладывая путы на шестерых вражеских солдат, но было вполне очевидно, что он собирается воспользоваться их беспомощным положением, дабы отправить красноармейских мальчуганов прямиком к жемчужным вратам или во что они там верят, яростно уповая, что там будет наблюдаться вопиющее отсутствие девственных гурий, вышедших их поприветствовать.
Секунду мы вроде как просто таращились – честно говоря, просто были малость ошеломлены. Да и заинтригованы, будто видели это все по телику. Миротворцы как таковые не выступают ни на чьей стороне, и уложи мы этого суперсолдата, это привело бы к уймище рапортов и разборов. Томми Флетчер выдал парню свой фирменный рев, пугающий коров, вслед за чем:
– Эй, дерьмоглот! Отвали от пленных.
В ответ фалангист испуганно вскрикнул, а затем выстрелил первому красноармейцу в голову. Тот секунду выглядел чуточку огорченным, будто у него машина не завелась, а затем повалился.
– Мля! – гаркнул Томми, бросаясь на стрелка. Мы все последовали его примеру, и последовала макабрическая версия игры в догонялки – мы орали какой-то вздор, пока фалангист метался между красноармейцами, стремясь уложить всех, кого сможет, прежде чем мы его усмирим.
К моменту, когда мы навалились на него, парень успел уложить пятерых и сумел бы завершить комплект, если бы его откровенно архаичный «люгер» не разнесло у него в руках, оторвав ему пальцы.
Забавный ли это случай в ретроспекции? Можно ли откопать крупицу юмора в цепочке домино японских террористов?
Только не для меня.
По-моему, она чересчур длинна, и яркость образов на самом деле утаскивает меня на дно. Парень с пистолетом, в ужасе взирающий на собственную изувеченную руку. Последний японский солдат, тонким, чистым голосом поющий простую мелодию. Я пытался отыскать эту песню с тех самых пор. Не знаю зачем. Звучало так, будто он повторяет фразу «Остави ны», но это навряд ли. Не тот язык. Воздух в церкви был прожарен до красноты и удушлив от влажности, и эти миазмы липли к нашей форме. А Томми сидел верхом на фалангисте, которому было лет восемнадцать, устроив голосование по вопросу, рапортовать ли обо всем этом или просто валить дальше, сделав вид, будто ничего не случилось.
Так что мы избрали путь непротивления. Мы отпустили уцелевшего пленника на свободу, воспользовавшись путами, чтобы связать фалангиста, чем, должно быть, заслужили неохотное одобрение богов иронии, и убрались к чертям от этой кровавой бани, потому что выпутаться из трехсторонней неразберихи иначе как воняя чем-то, кроме страха и смерти, попросту невозможно.
Кстати, однажды ночью в казармах мы разобрались, чем пахнет страх, и я по сей день придерживаюсь этой формулы: 50 процентов затхлого пота, 30 процентов кишечных газов и 20 процентов вони твоей собственной персональной адской дыры. Учуянный, когда стряслось то плохое, что с тобой стряслось.
Когда страх подбирается ко мне, для меня первым сенсорным сигналом становится смрад той церкви со связанными трупами, забившими проход, попирая призраки невест, шествовавших по нему в сопровождении своих гордых отцов.
