— Он сейчас не может подойти к телефону.
— У меня для тебя новости, — заявила Эмили, чуть ли не со стальными нотками в голосе. — Хорошие новости.
— Хорошие новости? — Глория была озадачена. Неужто Эмили снова беременна? (И хорошие ли это новости?)
— Я нашла Иисуса.
Слова дочери застали ее врасплох.
— Да ну! — сказала Глория. — И где же ты его нашла?
Луиза смотрела на дождь сквозь ветровое стекло. Когда шел дождь, это был настоящий богом забытый город. Когда не шел — тоже.
Машина стояла у гавани напротив острова Крэмонд. Их было трое: она сама, сержант Сэнди Мэтисон и рьяная Джессика Драммонд. Все были возбуждены, словно любовники или заговорщики, хотя ничего волнительного не делали — просто говорили о ценах на недвижимость.
— Где двое или трое собраны в Эдинбурге…[87] — заметила Луиза.
— Босс, это закон спроса и предложения, — заявил Сэнди Мэтисон. — В этом городе спрос перевешивает предложение.
Луиза предпочла бы, чтобы к ней обращались «мэм», а не «босс», с «мэм» было ясно, что она — женщина (что-то среднее между аристократкой и школьной директрисой, обе эти роли ей весьма нравились), а «босс» приравнивало ее к мужикам. Хотя, чтобы быть своей среди мужиков, нужно подделываться под них, верно?
— В «Ивнинг ньюс» писали, — продолжал Сэнди Мэтисон, — что в Эдинбурге не хватает дорогих домов. Миллионеры дерутся за престижную недвижимость.
— Скорее всего, сюда едут русские, — сказала Джессика.
— Русские? — спросила Луиза. — Какие русские?
— Богачи.
— Русские — это новые американцы, — заметил Сэнди Мэтисон.
— На прошлой неделе кто-то отвалил сто тысяч за гараж, — протянула Джессика. — Безумие, да? А я не могу позволить себе даже самый дешевый домик в Горджи.[88]
— Это был гараж на две машины, — сказал Сэнди.
Луиза рассмеялась и приоткрыла окно, чтобы выпустить перегретый воздух. Прилив шел на убыль, пахло сыростью и немного канализацией. Она никогда не могла понять, шутит Сэнди или говорит серьезно. Скорее второе, на остряка он не тянет. Он полностью оправдывал свое простоватое имя, от рыжих волос до козлиной бородки и веснушек цвета жирафовых пятен. Он напоминал Луизе печенье, песочное или пряничное, а может, диетическое. Посредственность с большой буквы, женат, двое детей, послушная собака, абонемент на игры «Хартс»,[89] барбекю с родителями жены по выходным. Однажды он сказал ей, что у него есть все, о чем он всегда мечтал, и он готов умереть, защищая любую часть своего достояния, даже абонемент на «Хартс».
— Здо´рово, — сказала тогда Луиза, на самом деле совсем так не думая. Жертвенность не в ее стиле. Она стала бы умирать только за Арчи.
— Босс, где вы живете? — поинтересовалась Джессика.
— В Гленкресте, — нехотя ответила Луиза, у нее не было никакого желания болтать с Джессикой о своей частной жизни.
Она знала этот тип со школьных времен — сначала они выпытывали у нее секреты, а потом использовали их против нее. «У Луизы Монро мать-алкашка, Луиза Монро получает бесплатные обеды, Луиза Монро — врунья».
— Это застройка «Жилья от Хэттера» рядом с Брейдсом? — уточнил Сэнди. — Мы присматривали там дом. Решили, что слишком дорого.
Он делал ударение на слове «мы», оно было центром его мира. «Мы с моей женой, двумя детьми и послушной собакой». А не одинокая женщина с ребенком, отсутствующий отец которого всегда служил поводом для сплетен. Работяга Сэнди — слишком скучен, чтобы думать об измене, и слишком вял, чтобы дальше продвигаться по службе. Но он был прекрасным отцом, не занимался аферами, не подтасовывал факты и не оказывал услуг — закрыть глаза на одно, пропустить мимо ушей другое. Он не стал бы перепихиваться с коллегой на заднем сиденье полицейской машины, напившись и забыв, что секс — реализация одного-единственного инстинкта. («Луиза, сейчас я воспользуюсь своим служебным положением». Как же они тогда хохотали. Ужас.)
— У меня очень маленький дом, — защищаясь, возразила она.
— Все равно… — сказал Сэнди, словно только что уличил Луизу в сокрытии доходов.
— У вас в Гленкресте проблем никаких нет? — спросила Джессика.
— Каких проблем?
— Ну, вроде проседания грунта.
— Чего?
— «Реальные дома для реальных людей», — пропела Джессика. — Поговаривают, что Грэм Хэттер идет ко дну.
— Идет ко дну? Ты говоришь как персонаж «Чисто английского убийства».
В этом была вся Джессика, Луиза четко представляла, как та возвращается домой со службы, закидывает свои ножищи на стул, лопает взятый навынос ужин и смотрит «Чисто английское убийство».
— За что он «идет ко дну»?
— Птичка нашептала, что его собираются взять за отмывание денег, это кроме всего прочего. Судя по всему, его дело весит тонну, коррупция в высших сферах и тому подобное.
— Птичка нашептала?
— У меня подруга в отделе по борьбе с мошенничеством.
— Правда? У тебя есть подруга?
— Назови мне известную женщину, которая утопилась, — попросила Луиза.
Джессика бросила на нее нервный взгляд, определенно подозревая, что становится жертвой этакой интеллектуальной дедовщины, тайного знания, которым необходимо обладать, чтобы носить штатское. Ее коротенькая бровь задергалась от усилия припомнить то, чего она и так не знала, да еще и ухитрилась забыть.
— Видите? — сказала Луиза, не дождавшись ответа. — Женщины редко топятся.
— Мне больше нравится «Я шпионю»,[90] — заявил Сэнди Мэтисон.
Все утро, пока Луиза была в суде, ее поредевшая от гриппа команда занималась опросом жителей домов в окрестностях предполагаемого происшествия. Видел ли кто-нибудь что-либо необычное, видел ли кто-нибудь, как женщина заходила в воду, видел ли кто-нибудь женщину с берега, видел ли кто-нибудь женщину, видел ли кто-нибудь что-нибудь в принципе? Нет — на все вопросы. Водолазы вернулись ни с чем. Луиза видела, как они вылезали из воды, — люди-лягушки, как их когда-то называли, теперь так редко кто говорит. Они напомнили ей «Человека из Атлантиды».[91]
Они гонялись за призраком, за бликом света на воде.
— Мне тоже являются мертвецы, — многозначительно протянула Джессика.
Единственными происшествиями в Крэмонде за последние дни была сработавшая вхолостую автомобильная сигнализация и сбитая машиной собака. Вроде собака быстро шла на поправку. Уровень преступности на грани фантастики — вот что ты получаешь, отвалив маленькое, но состояние за то, чтобы жить в одном из самых приятных мест Эдинбурга.
Она показала своим людям розовую визитную карточку, позаимствованную в морге, без подробностей о том, как именно она к ней попала, и сказала, чтобы они расспрашивали по окрестностям, не слышал ли кто-нибудь об «Услугах», но, судя по всему, законопослушные бюргеры Крэмонда не вращались в тех кругах, где девушки раздавали направо и налево розовые визиточки с телефонными номерами.
Луиза отправила пару полицейских прошерстить дешевые ювелирные магазины на предмет золотых сережек в форме креста.
— Просто не верится, сколько там девятикаратных цацек, — отрапортовал ей один из них.
Оказалось, что сережек-распятий в продаже больше, чем можно было подумать, но ни в одном магазине не вспомнили, чтобы такие покупала блондинка пяти футов шести дюймов ростом и весом сто двадцать фунтов.
«Девушка с крестообразной сережкой» — прямо потерянное полотно Вермеера. Луиза ходила на «Девушку с жемчужной сережкой» в «Филм-хауз» за компанию с подругами, такими же одиночками, как она. Этот фильм был рассчитан на одиноких женщин определенного возраста — приглушенный, трогательный, полный искусства — и вгонял в депрессию. Он (на мгновение) разжег в ней желание переселиться в Голландию XVII века. В юности она часто фантазировала о прошлом, в основном из-за ужасов настоящего.
— Кто занимается убийством в Мёрчистоне? — спросила она.
— Роберт Кэмбл и Колин Сазерленд, — тут же выдала Джессика. — Убийство знаменитости — повод задействовать больших шишек.
— Знаменитости?
— Ричарда Моута, — небрежно сказал Сэнди Мэтисон, — комик из восьмидесятых. Вы не слышали, что случилось?
— Нет, а что? — Это имя было ей смутно знакомо. — Они опознали не того человека, — сказала Джессика.
— Шутишь.
Сэнди рассмеялся:
— Как выяснилось, он жил с другим парнем, писателем, да?
Он переглянулся с Джессикой (сиамские близнецы, ей-богу), которая кивнула и продолжила сама:
— И он носил часы своего любовника.
— Который был?.. — Луиза была совершенно сбита с толку.
— Ричард Моут, — с театральным терпением продолжала Джессика, — носил часы другого парня. Своего любовника. А любовник — вдумайтесь — писатель-детективщик.
