о чем-то говорили, может, измеряли давление. Я даже не поинтересовалась, с чем она угодила в больницу. Да толком даже не знала, в каком отделении я нахожусь! Мне хотелось одного: скорее выбраться отсюда, ведь я чувствовала себя абсолютно здоровой. Даже горло больше не саднило.
– Зажило как на собаке, – проговорила я вслух, чтобы проверить голос.
Вроде он прозвучал хоть и ясно, но тихо. Дверь тут же распахнулась, и на пороге возник Артур, словно только и ждал, когда я произнесу хоть слово. Он был в какой-то незнакомой одежде – новые летние брюки оливкового цвета, черная футболка навыпуск и светлые кроссовки.
– Когда ты успел приодеться?
– Долго спишь, – подмигнул он и водрузил прямо на мое одеяло объемистый пакет. – Переодевайся, я подожду в коридоре.
– А разве не надо, чтобы меня осмотрел врач?
Его брови удивленно приподнялись:
– А тебе хочется?
– Нет.
– Тогда одевайся, и сматываемся отсюда.
– А нас точно отпустят?
– Моя корочка не сгорела, и она все еще творит чудеса, – он ухмыльнулся, подмигнул мне и вышел.
То, что Артур прикупил мне даже нижнее белье, должно было смутить меня, но сейчас было не до таких церемоний. Я оценила: он принес пачку влажных салфеток, дезодорант, ежедневки и жевательную резинку – все, что нужно девушке для счастья… Джинсовые шорты напоминали мои старые, а со светлой майки подмигивал сурикат: откуда Артур знал, что я их обожаю? Разве мы говорили об этом? Он купил и джинсовку на случай, если похолодает, и я согласна была таскать ее с собой, ведь она была классной! Серые тканевые тапочки оказались мне впору, и через пару минут я снова почувствовала себя полноценным человеком. Нельзя сказать, что я готова была вырвать кому-то сердце, но решительные действия точно были мне по силам.
Артур одобрительно кивнул, когда я появилась в коридоре, и махнул рукой: уходим. Не привлекая лишнего внимания, мы сразу свернули на лестницу и сбежали вниз.
– Я никому не звонил, – предупредил Артур. – Думаю, к кому из них заявиться в первую очередь и насладиться эффектом… Я попросил хозяйку нашего домика отвечать, что мы с тобой погибли при пожаре, если кто будет интересоваться. Надеюсь, она справится и запомнит этого любопытного… Хотя и ротозеев, алчущих нашей крови, может оказаться предостаточно.
Его «Ауди» во дворе не оказалось. Заметив, как я ищу ее взглядом, Артур покачал головой:
– Ну ты что? Если мы сгорели, машина должна оставаться на гостевой стоянке. Поедем на каршеринговой.
Маленькая «Рено» после его роскошного автомобиля казалась почтовой коробочкой, но я привередливостью не отличалась. Устроившись на пассажирском сиденье, я спросила, стараясь говорить деловито:
– Так куда мы?
Он побарабанил пальцами по незнакомому рулю и посмотрел на меня задумчиво:
– К Светлане в санаторий? Наш Григорий… следователь, помнишь?
– Конечно. Румяный.
– Ну да, – Артур усмехнулся. – Он говорит, что ее алиби на оба интересующих нас дня основано на свидетельстве одного и того же человека. Их физиотерапевта – Петра Николаевича Малявина.
– И это тебя смущает?
– И это меня смущает, – он раздраженно покусал губу. – Хотя если уж она сумела так умно все провернуть, то почему не заручилась двумя свидетелями? Не знаю, подкупила бы или как уж они договаривались… Это не вызвало бы подозрений. Впрочем, и это она могла учесть… Специально сделать так, чтоб все и казалось неподстроенным. Мол, если б готовила алиби, то все сделала бы безупречно.
Я возразила:
– Двое – это всегда менее надежно, чем один. Как в старину говорили: знает один – знает один, знают два – знают двадцать два.
– Ну да, да, – он чуть поморщился. – Ладно, поехали, на месте разберемся.
Санаторий, где Светлана работала, находился в черте города, но на самой его окраине – ближней к выезду на Симферополь. Отсюда ей удобнее было добраться до аэропорта, по пути не попавшись никому на глаза. Дежурная бабушка, с первого взгляда влюбившаяся в Артура, вызвалась сама сбегать за Светланой, чтобы только угодить ему, но он мягко поймал ее за руку:
– Прошу вас, не утруждайтесь. Мы сами найдем медицинский кабинет. Провожать не надо.
И погладил ее шершавую кисть, одним движением стянув коросту лет, налипшую на кожу. На мгновенье я увидела, какой эта женщина была в двадцать лет – юность так и засветилась в ее взгляде, на порозовевших щеках. Господи, что Логов творит с людьми! Как теперь ей жить с этим гвоздем-воспоминанием в сердце и осознанием, до чего тусклыми были целые десятилетия, оставшиеся позади? В них не случилось ни одной встречи, подобной этой, которая уже ничего не меняла, не имела смысла… Как там у Чехова? «Жизнь моя потеряна безвозвратно…» С этим ощущением, с этой мукой, рвущей сердце, ей теперь доживать свой век.
«Не хочу влюбляться, – поняла я в этот момент, спиной чувствуя взгляд слезящихся глаз. – Ни в кого. Не дай бог, встретится такой вот красивый и равнодушный… Как тащить тяжесть дней, наполненных подобной любовью?»
Может, я пока ничего не соображала в любви, но мне казалось, что всегда можно успеть схватить ее за горло, вырвать из сердца, пока не пустила корни. Главное – это не растеряться в тот краткий миг, пока еще остаются силы справиться с собой… Потом будет поздно. Любовь победит, как неизлечимая болезнь. И каждый день будет начинаться с нестерпимого желания снова уснуть, лишь бы выбраться из тягучего потока будней, лишенных главного. Единственного, что тебе нужно. Кто нужен…
Артуру подобные мысли и в голову не приходят. Он погружен в расследование, тем спасается от тоски по маме. Но его болезнь другого рода, она лечится воспоминаниями, которые он может перебирать как четки, возвращая себе душевный покой. Счастливая любовь, даже если она осталась позади, но не омрачена предательством, врачует душу годами. И Артур будет жить ею до того самого дня, когда они снова встретятся… Ведь встретятся же?
Говорят, надо ценить посланную тебе любовь, какой бы она ни была, даже безответной. Упиваться ярким фейерверком эмоций, которыми исходит душа… О чем вы, люди? Может, вы никогда не любили, не имея ни малейшей надежды на взаимность?
Со мной такое случилось еще раз в девятом классе. И я чуть не задохнулась под гнетом тоски, которая давила на меня безжалостно, не давая ни секунды облегчения. Каждая минута в школе стала адом, куда я должна была отправляться добровольно. И я гнала себя на пытку изо дня в день, изо дня в день…
Он так и не заметил меня. Ничем не обидел! Просто не заметил. Мое счастье, что он учился в одиннадцатом, и в конце мая я увидела
