Дон Корлеоне мог гордиться своим правлением. Его мир был надежен для тех, кто поклялся ему в верности; люди, верившие в закон и порядок, умирали в это время миллионами. Единственной ложкой дегтя в этой огромной бочке меда было то, что его собственный сын, Майкл Корлеоне, отказался от помощи и пошел воевать, решив, что должен помочь своей стране в этот трудный час. К удивлению дона, примеру сына последовало еще несколько парней из организации. Один из них, пытаясь объяснить свои действия, сказал капорегимес: «Эта страна хорошо относилась ко мне». Эти слова были переданы дону. Тот рассердился и сказал капорегиме: «Это я хорошо относился к ним». Все это могло навлечь непоправимую беду на молодых людей, заблуждающихся в понимании своего долга по отношению к дону и к самим себе, но раз дон простил собственного сына, он вынужден был простить и их.
К концу войны дон Корлеоне отлично сознавал, что вскоре придется изменить свой путь и приспособиться к грядущим временам. Он считал, что сумеет это сделать без больших потерь для себя и своих людей.
Основанием для подобной уверенности мог послужить предыдущий опыт дона Корлеоне. В начале его карьеры к нему пришел Назорине, который в то время был помощником пекаря и собирался жениться. Назорине и его будущая жена, хорошая итальянская девушка, накопили «огромную» сумму денег — 300 долларов, и всю ее отдали торговцу мебелью, которого им порекомендовали.
Молодые люди решили купить красивую и солидную спальню с двумя тумбочками и ночной лампой. Кроме того, они заказали тяжелый диван и кресла, обитые дорогой тканью, сплетенной из золотых нитей. Целый день провели счастливые Назорине и его невеста в выставочном зале, набитом мебелью. Торговец взял триста долларов, положил их в карман и сказал, что через неделю мебель будет доставлена в уже снятую квартиру.
Через неделю, однако, фирма обанкротилась. Выставочный зал был опечатан, а мебель продали для выплаты долгов кредиторам. Торговец исчез, заставив тем самым остальных кредиторов разрядить свой гнев в пустоту. Назорине обратился к адвокату, но тот сказал, что нельзя ничего предпринять, пока не будет принято судебное решение. Процедура продлиться до трех лет, и Назорине очень повезет, если он получит по десять центов за каждый уплаченный доллар.
Вито Корлеоне выслушал этот рассказ с недоверием. Не может быть, чтобы закон допускал такое злодейство. У торговца роскошный дом, вилла в Лонг-Айленде, автомобиль высшего класса, его дети учатся в колледже. Как может он держать несчастные триста долларов пекаря Назорине и не отдавать ему заказанную мебель? Но для пущей уверенности Вито Корлеоне приказал Дженко Абандандо проконсультироваться с адвокатом компании «Дженко пура».
В рассказе Назорине все оказалось правдой. Имущество торговца было записано на имя его жены. Торговля мебелью велась компанией, и он не нес никакой личной ответственности.
Дело было, разумеется, легко улажено. Дон Корлеоне послал к торговцу своего консильори, Дженко Абандандо, и сметливый бизнесмен сразу сообразил, в чем дело и позаботился о том, чтобы Назорине получил свою мебель. Но вся эта история послужила важным уроком для молодого Вито Корлеоне.
В 1939 году дон Корлеоне решил перебраться с семейством за город. Как и каждый отец, он хотел, чтобы его дети учились в хорошей школе и дружили с порядочными детьми. Ему хотелось жить в пригороде, где его имя никому не было знакомо. Он купил аллею в Лонг-Биче. Тогда там было всего четыре дома и огромный пустырь, на котором можно было построить еще дома. Сонни был обручен с Сандрой и собирался вскоре пожениться. Один дом будет для него. Один дом предназначался дону. В третьем поселился Дженко Абандандо с семейством. Четвертый дом до поры до времени пустовал.
Через неделю после того, как семейство Корлеоне перебралось в новые дома, к аллее подкатил грузовик с тремя рабочими. Они утверждали, что являются инспекторами по отоплению от муниципалитета Лонг-Бича. Один из молодых телохранителей дона впустил их в дом и повел к печи на нижнем этаже. Дон, его жена и Сонни находились в это время в саду и дышали свежим морским воздухом.
Дон был очень недоволен, когда его позвал телохранитель. Трое рабочих, крупные и здоровые парни, сгрудились возле печи. Они уже успели разобрать ее и разбросать отдельные части по бетонному полу нижнего этажа. Их предводитель сказал дону охрипшим голосом:
— Твоя печь ни к черту не годится. Если хочешь, чтобы мы ее заново собрали, тебе придется заплатить сто долларов. — Он вынул красную бумажку. — Мы приклеим этот ярлык, и никто тебя больше беспокоить не будет.
Дело принимало забавный оборот. Прошедшая неделя была тихой, скучной, дону пришлось оставить все дела и заботиться о переезде в новый дом. Он спросил на ломаном английском:
— А что случится с печкой, если я вам не заплачу?
«Рабочий» пожал плечами.
— Мы просто оставим ее в таком состоянии.
И он показал пальцем на разбросанные по полу части.
— Подождите, — сказал дон мягким голосом, — пойду за деньгами.
Он вышел в сад и сказал Сонни:
— Слушай, там несколько человек занимаются печью. Я не понимаю, что они хотят. Иди в дом и займись этим делом.
Это было не просто шуткой. Дон взвешивал возможность сделать сына своим заместителем и решил подвергнуть его испытанию.
Решение, найденное Сонни, вовсе не обрадовало его отца. Оно было слишком прямым и лишенным сицилийского остроумия. Оно напоминало скорее дубинку, чем рапиру. Как только Сонни услышал требование главаря мошенников, он вытащил пистолет и приказал телохранителям отца избить всю троицу. Потом он заставил «рабочих» собрать заново печь и подмести пол. Он обыскал их и по найденным документам понял, что работают они в фирме, занимающейся реставрацией домов, главная контора которой находится в округе Саффолк. Он выяснил имя директора фирмы, а потом пинками заставил «рабочих» на карачках подползти к грузовику.
— Чтобы вы не смели больше показываться в Лонг-Биче, — сказал он. — Если увижу вас еще раз, повешу вам яйца на уши.
Это было типично для молодого Сантино: перед тем, как повзрослеть и стать более жестоким, он часто вставал на защиту своего квартала. Сонни лично навестил директора фирмы по реставрации домов и предложил ему больше не посылать больше рабочих в Лонг-Бич. Как только семейство Корлеоне установило свои обычные связи с полицией, последняя стала сообщать о каждом преступлении, совершенном профессиональными преступниками во владениях семейства. В течение года Лонг-Бич стал городом с самой незначительной в Соединенных Штатах преступностью. Грабителям и профессиональным шантажистам «предложили» не заниматься своим ремеслом в этом городе. Им разрешалось совершить только одно преступление. После второго они просто исчезали. Аферисты, специализирующиеся на реставрации домов, и мошенники, посещающие один дом за другим, были вежливо предупреждены, что их присутствие в Лонг-Биче нежелательно. Те из них, кто не обратил надлежащего внимания на предупреждение, были избиты до полусмерти. Местные хулиганы, относившиеся с недостаточным уважением к закону, получили отеческий совет бежать из дому. Лонг-Бич превратился в образцовый город.
Дону было ясно, что он вполне мог бы занять соответствующее его уму место в другом мире, путь в который был ему заказан с детства. Он предпринял соответствующие шаги, чтобы теперь проникнуть в этот мир.
Так и жил он счастливой жизнью на своей аллее в Лонг-Биче, укрепляя и расширяя свое царство, пока Турок-Солоццо не нарушил к концу войны перемирие, заставив империю дона погрязнуть в войне, а его самого очутиться на больничной койке.
В Нью-Хэмпшире домашние хозяйки и скучающие от безделья лавочники обращали внимание на каждое новое для их глаза явление. Поэтому спустя несколько минут после того, как перед домом Адамсов остановился черный автомобиль с нью-йоркским номером, об этом знал каждый житель городка.
Кей Адамс, которая несмотря на свое университетское образование, осталась типичной провинциалкой, тоже смотрела на улицу из окна своей спальни. Она усердно готовилась к экзаменам и собиралась спуститься вниз пообедать, когда заметила приближающуюся машину. Из машины вышли двое крупных и сильных мужчин, которые вполне могли сойти за гангстеров из кинобоевика. Она бегом спустилась вниз по лестнице, чтобы оказаться первой у двери. Кей каким-то чутьем поняла, что эти люди имеют отношение к Майклу или его семейству и не хотела, чтобы они встретились с отцом. Нет, она, разумеется, не стыдится друзей Майка. Просто ее родители — янки из Новой Англии, и они даже не поймут, откуда у нее такие знакомые. Она подоспела к двери как раз в тот момент, когда зазвонил колокольчик, и крикнула матери:
