– Марина, – прошептал он и медленно стал оседать прямо на руки успевшему подбежать доктору.
Но за секунду до того, как провалиться в блаженное небытие, он увидел в толпе, собравшейся поглазеть на пожар, его лицо. И все понял.
Зазвенел телефон, и Маша оторвалась от своих записей.
– Мария? – Голос в трубке, глухой, испуганный, был ей не знаком.
– Да, – осторожно подтвердила она.
– Это Шарниров. Ничего не говорите, просто слушайте. Я звоню вам из больницы.
– Что?..
– У меня подожгли квартиру. Я не обгорел, просто шок, они мне вкололи успокоительное, забрали на «Скорой». Там… – Шарниров замолчал, а потом продолжил все тем же «не своим», сдавленным голосом: – Долгая история. Меня тут обязаны продержать еще сутки, что к лучшему, потому что я… В общем, неважно. Я хочу вам сказать вот что: я знаю, кто убийца. Слышите? И знаю, почему он убивает. Маша, вам надо срочно бросать это дело. Возвращайтесь в Москву, слышите?
– Я не понимаю… – начала Маша, но он снова ее прервал:
– Обещаю, что все вам расскажу. Завтра, как только меня выпустят из больницы, сразу приеду к вам в гостиницу: идти мне больше все равно некуда. А вы пока возьмите билет обратно, пожалуйста! Я не думал, что он… Господи, да как это вообще можно было себе представить?! – Голос перешел на сбивчивый шепот.
– Что представить? – не удержалась Маша, а на другом конце трубке раздался требовательный женский голос, что-то выговаривающий по-французски.
– Мне больше нельзя говорить: тут, в больнице, с этим строго, – торопливо зашептал Шарниров. – Обещайте, что никуда не будете выходить из отеля? Обещаете?!
– Хорошо, – согласилась Маша. – До завтра.
– До завтра, – раздались короткие гудки. Маша растерянно положила трубку, и телефон тут же зазвонил снова.
– Привет. – Это оказался Андрей. И он тоже был в явном беспокойстве. – Есть новости. По твоему Шарнирову.
– Он не мой. Но давай новости.
– Я пробил его: он действительно учитель истории, эмигрировал десять лет назад в Германию – по немецкой линии.
– Судимости?
– Никаких. Но есть кое-что, что меня волнует много больше прошлых судимостей.
– А… Так я и думала, – улыбнулась Маша.
– Что это? – насторожился Андрей.
– Будешь меня сейчас пугать…
– И буду! – Андрей пошелестел где-то у себя страницами. – Смотри, что у нас получается. Твой Шарниров был в России, когда убили антиквара. И когда убили шахматиста, тоже был. Он вообще тут пробыл около двух месяцев, спрашивается: с какой целью? Вывод: он помешан на изразцах и выслеживал тебя. Он мог совершить все четыре убийства – и в Москве, и в Брюгге, он…
– Он признался мне, что изразцы в моей комнате – его рук дело. Но вот фотографии – те, на флешке, полученные мной анонимным письмом в первый же день приезда, прислал не он…
– Он врет как дышит, только бы откреститься от убийства и убедить тебя работать вместе с ним! А когда ты используешь во славу его загадки свой интеллект, он расправится с тобой, как и с остальными!
– Он сейчас лежит в больнице, Андрей. И позвонил мне, чтобы сказать, что знает убийцу. А также умолял уехать из страны как можно скорее.
– Знает убийцу? – хмыкнул Андрей. – А что ж сразу не сказал? Бред это все, Маша. Ловушка для дурочки. Хотя в одном я с ним согласен: тебе пора возвращаться.
– Сначала я все-таки с ним встречусь. Согласись, это очень странно. Кого он должен был так испугаться, чтобы мгновенно захотеть свернуть поиски изразцов, на которых, как ты правильно заметил, помешан? Почему ему подожгли квартиру…
– Что? Что ты сейчас сказала?
– Я сказала, что у него тоже случился пожар.
Произнеся последнюю фразу, Маша замолчала – история про убийцу перекрыла в ее голове эту информацию.
– Там были жертвы?
Маша молчала.
– Маша, там были жертвы? – повторил Андрей. – Потому что вокруг тебя очень много чего горит в последнее время и в основном с трупами. И если этот твой Шарниров – убийца, то все сходится.
– Что сходится, Андрей?
– Модус операнди. Заметание следов. Я не хочу, чтобы ты встречалась с ним наедине, слышишь? Если он говорит правду и существует еще кто-то, то он не откажется встретиться с тобой в отделении полиции в присутствии полицейского. Выслушай его и переведи все тамошним следакам. Обещай мне, что не будешь…
– Что-то все сегодня требуют с меня обещаний. – Маша почувствовала, как дрожит под тонким гостиничным одеялом. – Хорошо.
– Что хорошо? – строго переспросил Андрей.
– Я не буду встречаться с ним наедине, гражданин начальник.
– То-то. Умница. – И Андрей, пожелав ей спокойной ночи, с явным облегчением закончил разговор.
Андрей положил трубку и вздохнул. Чем дальше в лес, тем тяжелее ему было говорить с Машей о чем-то, не завязанном на убийствах. Он усмехнулся: кто бы мог подумать, что он когда-нибудь захочет сам поговорить об «отношениях» – на тему, которую всегда избегал, и к тридцати с лишним годам, как всякий уважающий себя мужчина, достиг в этом искусном увиливании больших высот. Наказание настигло героя – теперь он был бы и рад перейти к крайне волнующему его вопросу: что будет дальше с ними, с их отношениями, черт возьми?! Но вот как это сделать, не представлял. Впрочем, он уже понял, что напал на редчайший женский типаж: Маша, похоже, меньше него самого любила и умела выяснять отношения… И еще: он очень за нее боялся, и новости с заморских берегов только растравляли его страх. Но что он мог сделать? Тайно пересечь границу в трюме какого-нибудь торгового судна, прибывающего в Антверпен, чтобы потом просто ходить с ней рядом, подобно верному оруженосцу? Мысль бредовая, но Андрей склонялся к ней тем сильней, чем глубже увязало расследование. С горя он даже решил позвонить женам Шарнирова – первой, официальной, в Германии. И второй, гражданской, в Бельгии. И начал со второй. Однако к телефону никто не подходил. «Пожар, – вспомнил он. – Может, ее и в живых-то уже больше нет». И Андрей, крякнув, набрал номер мадам Шарнировой номер один, ставшей фрау Хартман.
– Я бы хотел поговорить о вашем бывшем муже, – начал он, пытаясь перекричать детский крик на заднем плане.
– Об Аркаше? – удивилась фрау и что-то рявкнула дитяте по-немецки. – Извините, а вы кто?
– А я – старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска. Капитан Яковлев, – отрапортовал он, невольно вздрогнув на немецком пассаже, а привыкший к дойчу ребятенок в ответ разорался еще пуще.
– Что он натворил? Я имею в виду бывшего мужа? – Фрау вышла в другую комнату и прикрыла дверь – детский ор стал поглуше.
– Пока ничего. Просто профилактический звонок.
– Ну конечно. Мы уже лет пять как в разводе – и вы мне звоните в Кельн, хотя ничего не произошло. Да ладно, что уж. Задавайте ваши вопросы.
– Вопросов конкретных пока нет. Расскажите, как давно вы его знаете, что он за человек? – И Андрей вдруг вспомнил, как сидел напротив другой бывшей жены – в Екатеринбурге.
– Да. Ясно, – произнесла бывшая жена, еще больше насторожившись. – Хороший человек, но слабохарактерный. На убийство не способен, если только речь не идет о его рухляди.
– Какой рухляди?
– А какой угодно. Старья, за которое он надеется выручить сумасшедшие деньги. Мы с ним с тоски сошлись, не по любви. Но я тогда думала, Аркаша просто такой инертный. А он инертный-то инертный, а как речь о кладах заходит, бешеный становится. Больше-то его в жизни ничего не волнует. Даже работать когда устраивался гидом-переводчиком – у него к языкам способности, – то на всякие выставки антикварные бегал толмачом.
– А что за выставки? – заинтересовался Андрей.
– Ну, не знаю. Мюнстер там, Брюссель, Маастрихт. Думал встретить там крупную рыбу – богатенького Буратино, чтобы вместе искать свои сокровища. Тот, значит, вкладывает деньги, а наш – знания и умения.
– И как? Встретил?
– А я почем знаю? Мы с ним давно не общаемся. У каждого своя жизнь… – Она помолчала, а потом хмыкнула: – Но если вы мне звоните, то, наверное, встретил. Только не тунца видать, а акулу.
* * *
На следующее утро Андрей проснулся поздно. Раневская, как большой, сам выбежал прогуляться – это означало, что вчера он забыл закрыть дверь. Откуда в комнате и стоял такой ледяной холод. Андрей довольно улыбнулся еще сонными, твердыми губами: вчера его на крыльце ждала кастрюлька с борщом – честным, наваристым, с большими кусками мяса, вкусно отстающими от сахарной кости. Кости достались счастливому Раневской, и они оба легли в постель в относительно благостном расположении духа. Раневской хватило для благостности костей с мясным придатком, а Андрей достал из морозильника запотевшую бутыль и налил себе рюмочку под борщ. От чего тот стал еще аппетитнее, сон – крепче, а пробуждение – радостным, как в детстве. Андрей вышел из комнаты и потянулся с явным удовольствием: сквозняк из приоткрытой Раневской входной двери выдул весь вчерашний сытный борщовый дух. Веранда была залита золотистым утренним светом, лучи преломлялись в разноцветных ромбах в верхних стеклах, и яркие цветные отражения ложились на противоположную стену и стол, украшая собой протертую клеенку. Он поежился от холода, насыпал молотого кофе и поставил на конфорку кастрюльку, пообещав себе (в который раз!) отыскать в кухонном шкафу кофеварку – итальянскую модель, оставшуюся от тех времен, когда он еще хотел обаять Машу (и ему даже какое-то время казалось, что все получилось). Вспомнив о Маше, он поморщился как от зубной боли: что ему с ней делать? И, как ответ на вопрос, зазвонил мобильник, оставленный у постели.
