Елизавета с трудом удержалась, чтобы, увидев Петренко наедине, не броситься к нему с воплем: «Ты не виновен! Я тебе верю!» Интересно, как повел бы себя в этой ситуации Петренко? Ну, предположим, вертеть пальцем у виска не стал бы – он для этого хорошо воспитан. Но и расплакаться от умиления – тоже не в его стиле. Скорее всего, он бы посмотрел на нее внимательно своими блекло-голубыми глазами и флегматично пожал плечами, что можно было бы расценить по-разному:
«А вы сомневались?!»
«Вот уж действительно, пути женской логики неисповедимы…»
«А какого черта, спрашивается, я тут распинался перед вами?!»
Дубровская выдержала паузу, готовая к обычной манере их общения: говорит только или почти она, а он рассматривает ее, будто видит впервые. Но на этот раз получилось все совершенно по-другому. Не давая адвокату опомниться, Петренко заявил:
– Я хотел бы переговорить с вами, Елизавета Германовна, по одному важному вопросу. Не скрою, я в сложном положении и не знаю, что выбрать. То ли чувство долга по отношению к моей семье, то ли дружеские отношения…
Лиза, сбитая с толку, молчала, а Петренко методично начал раскладывать перед ней события того далекого августовского дня. Если раньше он ограничивался общими фразами, построенными по принципу «отвяжись!», то теперь четко и полно восстановил перед Дубровской всю хронологию событий.
– Я не виновен, поверьте! – впервые в его голосе прозвучала такая страсть, что Елизавете стало немного не по себе.
– Я знаю, – сказала она.
– Ничего вы не знаете! – в сердцах бросил Петренко. – Вы говорите мне это только для того, чтобы успокоить. Эта ваша дурацкая адвокатская этика не дает вам возможности признаться: «Врешь ты все, Серый! И место твое – за решеткой».
– Я верю вам. Действительно.
– Нет, выслушайте до конца! Я хочу, чтобы хоть единая душа на этом свете знала, что я невиновен. Но я скажу больше… я знаю убийцу! Хотите, я назову его имя?
– Да, – почти прошептала Елизавета.
– Это Перевалов.
– Нет, – вырвалось у Дубровской.
– Да. Это он разбудил меня тем утром, вытащил полусонного из кровати и потащил на это чертово озеро. Видел бог, чем он занимался, пока я играл с ребятами в футбол, купался в озере. А через какое-то время после того, как раздались автоматные очереди, он появился запыхавшийся, красный от волнения, в рваной одежде, сочинил совершенно невероятную историю о том, что поссорился с кем-то из-за какой-то девчонки. В общем, нес полную ахинею. Затем предложил сматываться оттуда как можно быстрее. В машине то и дело оглядывался по сторонам, нервничал. А когда на дороге появилась та крутая компания, предложил не останавливаться… Знаете, Елизавета Германовна, я понял это почти сразу после нашего ареста. Сопоставил факты и понял. Но разве я мог выложить это следователю, зная, что моему другу я собственными руками возвожу эшафот?
– Ничего ты не понял, Сергей. Я постараюсь тебя разубедить, а для этого кое-что тебе расскажу. Ты выслушаешь меня и скажешь, настолько ли уж прочна стена, воздвигнутая обвинением. Но вначале я задам тебе несколько вопросов…
Петренко отвечал на вопросы защитника, совершенно не понимая, к чему она клонит. Беседа петляла самым замысловатым образом, касаясь то событий памятного августовского дня, то предшествующего ему вечера, то Марины, то их собаки, то черт знает чего! Из этого, пожалуй, даже Шерлок Холмс не смог бы вытянуть хоть одну связующую нить. Но когда дошел черед до обещанного Елизаветой рассказа, Петренко превратился в сплошной знак вопроса. Нет, Елизавета с абсолютной точностью не знала реальной картины трагедии, но доходчиво и аргументированно смогла доказать Петренко, что ни он, ни Перевалов не имеют к ней никакого отношения. Ну, насчет того, что он невиновен, это, конечно, Елизавета ему Америки не открыла. Но до чего приятно было сознавать, что его близкий друг тоже чист как стеклышко. Чем больше слушал адвоката Сергей, тем больше убеждался, что его, как, впрочем, и Перевалова, подвело недоверие друг к другу. Они заглушили свой внутренний голос, изо всех сил вопящий о том, что ни один из них на такое не способен, доверились талдыченью прокурора. Они блуждали по разные стороны одной стены, не решаясь достучаться друг до друга, в полной уверенности, что поступают правильно.
– Во всей этой истории есть только один момент, который никак не поддается расшифровке, – наморщив лоб, произнесла Елизавета.
– Какой же?
– Откуда у вас взялась эта сумма? Пятьдесят тысяч долларов?
Несколько минут Петренко молчал.
– Она не имеет отношения к смерти Макарова.
– Я знаю, – обезоруживающе улыбнулась Лиза. – Но понимаете, что из-за вашего упрямства этот факт приобретает совсем уж отрицательный оттенок. Я надеюсь, это не связано ни с каким криминалом?
– Нет.
– Но тогда я не понимаю, чего ради…
– Вы и не поймете. Я не хотел гласности. Об этих деньгах не знал даже Перевалов.
– Ну, насчет Альберта можете быть спокойны. Наверняка он рассуждает, как и вы несколько минут назад. Сто к одному – он подозревает вас во всех смертных грехах.
– Я не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что я зарабатываю телом…
Петренко вздохнул, а Лиза вытаращила на него глаза, даже не пытаясь скрыть своего болезненного любопытства. Лицо ее пошло пятнами, а пульс участился. Несмотря на трагичность момента, Петренко, взглянув на Лизу, расхохотался. Дубровская впервые слышала его смех и удивилась, какой он у него звонкий и чистый. «Совсем как у ребенка», – мелькнуло у нее в голове.
– Да вы в своем уме, Елизавета Германовна? Спорим, я понял, о чем вы думаете?!
Елизавета стала пунцовой. Чего греха таить, но у нее мелькнули кое-какие мыслишки очень уж специфического свойства. Хотя предположить, что Сергей Петренко обслуживает богатых дам преклонного возраста, мог бы, пожалуй, человек с очень богатой фантазией – столь уж неказист был товар внешне. Но шут его знает, может, в постели ему нет равных! Другая мысль, уже исключительно «голубого» содержания, тоже показалась Лизе далекой от истины.
– Ой, нет, – почти стонал от смеха ее подзащитный. – Только не это! Мой собственный адвокат считает меня альфонсом или «голубым», а может, даже «голубым» альфонсом!
– Но вы же сами сказали про тело, – насупилась Лиза, понимая, что выглядит полной дурой.
– Признаюсь, что это не самое удачное мое выражение. Но я имел в виду несколько иной смысл…
Было видно, что тайна, запертая в его душе за семью печатями, которую он тщательно берег от окружающих, под влиянием минуты искреннего веселья показалась ему не такой уж страшной.
– Видите ли, я участвовал в любительских боях. Зарабатывал неплохие деньги… Я – боксер, и неплохой боксер. Богатенькие папики платили мне за доставленное удовольствие. Не скрою, я чувствовал себя примерно так же, как панельная девка, зарабатывая деньги. Но соблазн был очень велик. Я изрядно попотел в жизни, пытаясь найти достойную нишу, но понял лишь одно: хочешь зарабатывать – ступай в криминал. Мне это было не по душе, а вот жить хорошо хотелось. На мне выигрывались и проигрывались бешеные деньги, но и мне перепадало немало.
– Но вы скрыли это даже от Марины? Неужели она бы вас не поняла?
Лицо Сергея болезненно исказилось:
– Собственно, из-за нее я все это делал. Я копил деньги и хотел ей подарить… Вы ни за что не отгадаете! Собственный салон красоты… Мечта была так близка, я уже ощущал ее дыхание. Но тут все и случилось… Я дал себе слово, что раскрою эту тайну только в случае, если буду уверен в том, что только она стоит на моем пути к свободе. Теперь я думаю, что у нас все получится. Только не говорите ничего Марине. Я сам ей все объясню.
– Хорошо, – пообещала Елизавета.
В хитроумной мозаике оставалось все меньше свободных клеточек.
Марина раздвинула ноги и отвернулась к окну, закрытому белоснежной занавеской. Седовласый врач мягко обследовал ее, не причиняя никаких неприятных ощущений.
– Так, так… Очень хорошо. Расслабьтесь-ка. Ну здесь все ясно…
Марина не знала, что было так уж ясно пожилому гинекологу, а вот ей было не до шуток. Уже почти две недели она чувствовала себя просто отвратительно. Пожелтела, румянец сошел с ее щек, а черты лица заострились. Всему виной был, вероятно, затяжной стресс. Конечно, все болезни возникают на нервной почве. Последнее время Марине кусок в рот не лез, а вид самой привлекательной пищи вызывал стойкое отвращение. Она пошла было на консультацию к терапевту, но тот, едва выслушав, отправил ее на флюорографию и к гинекологу. Такие гримасы отечественного медицинского сервиса Марине были не внове, и поэтому, даже не подумав роптать, она направилась по привычному маршруту.
– Не знаю, как вы воспримете эту новость, милая дама. Но вы совершенно здоровы…
– Боюсь, доктор, это не совсем так.
– Вы беременны, но волноваться решительно не из-за чего. Я изучил ваши анализы и могу сказать с большой долей уверенности: вы – здоровая будущая мама.
