фактом — он ожил. Как я говорил, об этом узнали те, кому знать не следовало. Следующие пять или шесть лет меня держали на цепи, кормили впроголодь. Я был полуживым. Не знаю, что со мной было бы дальше, не выкупи меня Ашран. Знаешь, она любит время от времени покупать всякие странности, но в тот раз ей стало меня просто жалко. С тех пор я никогда не видел в ее взгляде жалость по отношению ко мне. До того дня, пока не похитил тебя. Я не убил тебя потому, что не смог вынести этой жалости ко мне в ее глазах.
Сказав это, он замолчал, уткнувшись в ладони. Ма’Ай в чем-то понимал Ашран, но понимал и Мори. Тяжело представить ужас ребенка, несколько лет прожившего на цепи.
— Кто были те люди? — предательски хриплым голосом спросил Ма’Ай.
— Я не помню, — отрицательно покачал головой Мори. — Но умерев и снова ожив, я подумал, а помнит ли меня отец, мать? Узнают ли меня? Пытались ли они искать своего сына? Они живы, я узнавал. Живут недалеко от Верлиоки, в лесах, сразу за скалами. Я хотел, но всегда боялся встретиться с ними. Скажи, Ма’Ай, у тебя есть родители?
— Да, они живут в деревни Вон, в землях графа Ла’Фера, на другом конце света, в Белом королевстве, — с грустью произнес Ма’Ай. — Я побоялся объяснить им причины нашего побега, даже не попрощался. А теперь и не знаю, когда судьба позволит нам снова увидеться.
Покинуть лабораторию можно лишь пройдя через комнату с драконом, в которой по обыкновению сидел Румпель. Ма’Ай удивлялся, откуда Румпель мог столько знать, если он целый день просто сидит в кресле и курит трубку. Ма'Айю повезло. Пришел Холгун, что-то сказал Румпелю, от чего тот подскочил как кузнечик и, опережая Холгуна, понесся в кабинет Ашран. Благодаря этому стечению обстоятельств Ма’Айю удалось вывести Мори незамеченным. Он помог ему дойти до повозки, на которой они с Ашран обычно выезжали на медитацию. Солнце уже было высоко и начинало припекать. Люди, утомленные жарой за эти летние дни, спешили по своим делам, мало обращая внимания на открытую повозку и сидящих в ней.
"Интереса было бы больше, знай они, что один из них — оживший мертвец" — Подумал Ма’Ай.
Они выехали за ворота города, когда Мори сказал:
— В тот день, перед тем как убить себя, я видел ее раны и знаю ее возможности. Не могу отделаться от чувства, что Ашран не могла выжить.
— Я вообще ничего не видел, я же был кем-то привязан к столу, — ответил Ма’Ай со снисходительной улыбкой.
— Она ничего не объясняла тебе?
Ма’Ай не знал, стоит ли ему говорить, но решив, что Мори известно об Ашран гораздо больше, чем ему, произнес:
— Сказала, что не может умереть.
— Я это подозревал, — согласился Мори. — Тебя это не пугает?
— Я доверяю Ашран.
— Я тоже доверял.
Они помолчали. Каждый думал о чем-то своем.
— Послушай, когда ты умер, что происходило? — поинтересовался Ма’Ай.
— А что ты хочешь услышать?
— Правду, конечно.
Мори задумался, разглядывая поля виноградников мимо которых они проезжали.
— А мне интересно, как это представляет житель Белого королевства. Расскажи.
Ма’Ай припомнил, чему его учили в детстве и поведал:
— После смерти придется пройти по мосту. На этом мосту находятся большие весы. На этих весах взвешиваются мысли, слова и дела каждого: добрые на одной чаше весов, дурные — на другой. Если твои дела хороши, то прекрасная богиня Анкалиме встретит тебя и проводит к будущему телу.
— А если твои дела не так хороши?
— Тогда искривлённое отражение богини утащит тебя в болотное жилище Дурного помысла. Тебе предстоит долгий век страданий, дурной пищи и скорбных стонов без радости и печали.
— И ты веришь в это? — спросил Мори, таким тоном, что Ма’Айю стало не по себе, будто он снова сказал глупость и решил ответить вопросом на вопрос:
— Так и что насчет тебя?
— В тот день, когда я умер, — сказал Мори. — Я перестал существовать. От слова совсем. И меня не было до тех пор, пока вы не вернули к жизни. Айёл — мир мертвых богов. Возможно, меня просто не кому было встретить.
Ма’ай нахмурился, настроение его испортилось.
— Но если там ничего нет, то в чем тогда смысл?
— В жизни, Ма’Ай. Весь смысл в жизни.
Дом родителей Мори находился действительно недалеко. Прошло чуть больше пары часов их пути, как их повозка притормозила около старенькой избушки с маленьким оконцем и низенькой дверцей на окраине леса. Перед входом под навесом красовался потемневший от времени стол, а сама избушка утопала в огромных листьях вайи. Было сложно понять, где заканчивается стебель и начинается лист.
— А тебе стало лучше, — заметил Ма’Ай глядя, как Мори спрыгнул с повозки без его помощи.
— Все благодаря тебе, — отозвался Мори с улыбкой.
Из избушки вышел седой старик с лицом, покрытым глубокими морщинами, и двинулся им на встречу по вытоптанной полянке, слегка прихрамывая на левую ногу.
— Чем могу служить, господа хорошие? — поинтересовался он.
Вслед за стариком на улицу высунулся мальчишка. Наверное, так и выглядел Мори в десять лет, подумал Ма’Ай, из далека приметив сходство. Ма’Ай смотрел на мальчугана поэтому пропустил тот момент, когда старик резко остановился и, сделав пару шагов назад, с ужасом в голосе спросил:
— Кто ты?
— Не узнаешь меня, папа? — после этих слов старик развернулся и попытался бежать к избушке, но те времена, когда он был молод и крепок, остались далеко в прошлом. Мори быстро нагнал его, схватив за шею. Не пойми откуда взявшийся в руке Мори всё тот же клинок из квебрита вошел в тело старика со стороны спины, чуть выше поясницы.
— Я смотрю, ты также рад меня видеть, как я тебя, — сказал Мори старику на ухо громким шёпотом, выпуская ослабевшее тело на землю.
— Деда! — вскричал испуганный мальчонка, наблюдавший за всем этим.
— Торин, беги! — хрипя, крикнул старик внуку.
— Стоять! — мальчишка замер, попав в сеть магических слов.
В этот момент Ма’Ай, будто придя в себя от шока происходящего, закричал:
— Во имя Анкалиме! Что ты делаешь?!
Мори уже сидел на крыльце, пристроив мальчишку перед собой.
— Прошу тебя. Не делай этого. Он всего лишь ребенок. — молил истекающий кровью старик.
Ма’Ай было хотел рвануть к Мори, но тот опередил его.
— Ма’Ай, стой там, где стоишь, — приказал он, покачивая кинжалом. — У нас тут семейный разговор. Где матушка, отец?
— Она умерла несколько лет назад, — ответил старик.
— Жаль. Сам не знаю, почему мне в голову не
