тверды. Интересно, почему пол прогнивает именно тут?
– Хм, и впрямь пол немного продавливается.
Он наклонился, чтобы присмотреться, но изо всей силы ударился головой об стол.
– Черт! – выругался он и вдруг замер. – А это что за кнопки?
– Какие кнопки?
Я присел, тоже заглядывая под стол.
– Вот эти две кнопки под столом. Что это?
– Не знаю. Нажми…
Марк нажал первую – сработал дверной звонок.
Сначала мы даже не поняли, что дали сигнал и звонок на него отреагировал. Подумали, что кто-то позвонил в дверь, и пошли открывать. На улице никого не было.
Мы переглянулись. Так, понятно, это сработала кнопка, но непонятно все остальное… Хотя следовало бы включить наконец здравый смысл!
Снова подошли к столу, наклонились. Марк нажал на вторую кнопку.
Какое-то мгновение мы находились в невесомости – знаете, как первые секунды в лифте, когда закрылась дверь и произошел толчок.
Затем наступила тьма, и, кажется, я провалился в глубокий сон.
Очнулись мы с Марком связанные в темном подвале, а перед нами на стуле сидел Писатель…
Последняя глава. Доктрина, убеждение, смерть
Писатель выглядел хорошо, даже очень. На нем были красивый теплый свитер серого цвета, синие джинсы, рыжеватого оттенка ботинки на высокой подошве. Он улыбался, глядя на нас. Во рту Марка был кляп, в моем не было ничего.
Судя по всему, Марк очнулся раньше меня. Когда я открыл глаза, он уже смотрел на Писателя с ненавистью, с яростью, с готовностью разорвать в любой момент, лишь бы ему дали шанс.
– Очнулись оба. Хорошо. Не хотел вас будить, господа. Мне кажется, у вас будут ко мне вопросы. Охотно готов на них ответить! Начинайте, сержант Лоуренс.
Он был спокоен, его голос был ровным, но, разумеется, в нем звучала насмешка и превосходство. Однажды я уже слышал подобный голос…
– Тебя ищут по всей округе, а ты сидишь, как крыса, в подвале своего дома. Рано или поздно…
– Нет, не найдут. Я не крыса, сержант. И здесь не подвал, а маленькое бомбоубежище. Это непростой дом. Очень непростой, – улыбнулся он.
– Почему ты не вставил мне кляп?
– Потому что ваш напарник, сержант, не умеет задавать верные вопросы. Он озлобленный, сильный и глупый. А вы равнодушный, слабый и умный. Можете счесть это комплиментом.
– Догма… Это твоя догма… ваша догма, Нил, сделать город безлюдным, пустынным. Вы ведь не маньяк, нет, я все правильно понял. Это доктрина…
Он задумался, его улыбка на какое-то мгновение сошла с лица.
– Нет, не маньяк. Благодарю за учтивость и уважение ко мне. Я это ценю, вас я убью быстро и безболезненно. Обещаю. Но с чего вы взяли, сержант, что это доктрина, а я не маньяк, не серийный убийца? Это ведь лишь ваше предположение.
– Потому что на вашем месте – если бы я принес себя в жертву, как это сделали вы, – я бы точно имел более высокие цели, чем просто бездумно убивать женщин и мужчин. Какие цели преследуете вы, Нил?
– Принести себя в жертву… – Он засмеялся. – Я не знал, выживу ли я или умру, но знал точно, что после этого я стану чище слезы. Получу пожизненное алиби, и на меня даже никто не сможет подумать. Это смоет кровь с моих рук. Я не приносил себя в жертву, вы ошиблись, я просто смыл с себя эти убийства. И да, я отбросил гранату на достаточно большое расстояние от себя, упал на землю, и только после этого произошел взрыв. Было страшно, было больно, но это того стоило. Вы унесете мою тайну на тот свет. Вы, ваш напарник и Ричардсон – жалкая, никому не нужная пьянь. Но рано или поздно он бы понял, что провода ведут немного не туда, куда нужно. Лучше бы он пил, в самом деле.
– Если я не прав, Нил, то какова ваша истинная догма? В чем ваше убеждение? Согласитесь, что прятаться, как мышь, в собственном бомбоубежище – это не предел мечтаний. Жить в постоянном страхе, без дневного света, чистого воздуха, без еды. Надолго ли у вас хватит припасов?
– Кто говорил, сержант, что я буду прятаться? С чего вы это взяли? Я все обставлю так, будто меня похитили, держали несколько дней в некоем темном помещении, возможно, на складе или в погребе, а потом отвезли в лес. Хотели закопать, но я смог вырваться. Как вам история?
– Понятно. А наши тела?
– А что ваши тела? Их найдут разрубленными на части, как и предыдущие. Я их разбросаю по всему лесу, чтобы подольше искали. Никаких сложностей, не в первый раз.
– История с крокодилом тоже ваших рук дело?
Марк по-прежнему с ненавистью смотрел на Писателя, время от времени пытался освободиться, топал ногами. Бессмысленно терял свои силы.
– Да, изначально я его завел для другой цели. Мне хотелось убивать, а затем скармливать тела аллигатору, чтобы не оставлять ни трупов, ни улик. Но согласитесь, сержант, что это было бы слишком идеальным преступлением – никакого азарта, никакого страха, дрожи в коленях. Просто убиваю, кормлю крокодила и нормально живу, никого не трогаю, никто не трогает меня. Такая жизнь неинтересна. Она монотонная, серая и бесчувственная. Я вдруг понял, что мне нравится, когда на меня охотятся. Я ощущаю себя живым. Мой мозг работает… Я выпустил крокодила в озеро, не кормил его перед этим несколько недель, мне хотелось, чтобы он сожрал первое, что подвернется. В этом есть особое наслаждение – понимать, что человек зашел в воду, чтобы расслабиться, искупаться, а за ним наблюдает его убийца. Смерть стоит возле его тени… Но не получилось. Слишком все хотят жить, слишком все умные, человечные и быстрые.
Бертон поводил пальцами по губам.
– В чем догма, сержант? Честно, ни в чем. Я написал слишком много детективных романов, чтобы иметь какой-то особый мотив, почерк или доктрину. Сначала я убивал ради вдохновения, а когда вдохновение не пришло, продолжил убивать, чтобы подставить другого человека. Я не насиловал этих женщин, они мне совершенно неинтересны. Догма – глушь. Здесь никогда ничего не происходит. Мне хотелось большого спектакля в маленьком театре, и не более того. Моя жизнь была, увы, очень скучной и однообразной. А кое-что в убийствах я понимал… Что-то еще? Спрашивайте, сержант.
– Ричард Стоун. Ваших рук дело?
– Нет, Ричард Стоун – это маленькая тайна Догмы. Ее маленький секрет. Ричард Стоун был, можно сказать, моим другом. Но к сожалению, недолго. Он изнасиловал Сару, официантку из нашего кафе. Она его отвергала, Ричард был не
