– Я люблю ее. Ты можешь думать что угодно, но я люблю ее. И она меня любит. Всегда любила. Ничего бы ты не выгадал, даже если бы она не легла со мной сегодня. Ты это знаешь не хуже меня.
– Нет. Не знаю. С чего ты взял, что я тебе позволю… Мы еще посмотрим…
Славка резко повернулся и пошел к двери, а Стас торопливо обнял меня. Капли с его волос падали мне на лицо, смешиваясь со слезами.
– Все нормально, Принцеска. Лучше сразу, для всех лучше.
Мы стояли так некоторое время, пока в прихожей не зазвонил телефон. Я от неожиданности вздрогнула.
– Я отвечу, – сказал Стас. – Это наверняка Настя. Мобильный отключил, так ей все равно неймется. Еще одна мятущаяся душа, мать их… – Он пошел в прихожую, а я, точно опомнившись, бросилась за ним.
– Стас, подожди… – Но он уже снял трубку.
– Да… да, здесь. И что? Поступай как знаешь. Меня это не волнует. Понятия не имею, что тебе делать, я же сказал, меня это не волнует. И завязывай звонить сюда. Появляться тоже не смей. Все.
– Зачем ты так? – тихо сказала я, когда он повесил трубку. – Она тебя любит.
– И что мне теперь? Нянчиться с ней до скончания века? Я же сказал: лучше сразу.
– Это неправильно, – испуганно пробормотала я.
– Заткнись, – прикрикнул Стас. – Жить большой дружной семьей, да? Ты на это рассчитывала? Так не бывает. Я свалял дурака, женившись на ней. Чем скорее мы разведемся, тем лучше для нее. Поревет немного и устроит свою жизнь.
«Он всегда был таким», – подумала я, то ли ему в упрек, то ли себе в утешение. Делал то, что считал нужным.
– Иди ко мне, – позвал Стас, подхватил меня на руки и стал целовать. – Все будет хорошо, поверь мне.
– Да, – сказала я. – Да.
Следующие два дня мы не расставались. Большую часть времени проводили в постели, совершая вылазки в ресторан. Мобильные были выключены, к домашнему телефону подходил Стас, впрочем, ни Славка, ни Настя нас не беспокоили. Я честно старалась не думать о них. Стас рядом, это главное. Иногда я ловила на себе его взгляд, внимательный, настороженный, от этого становилось не по себе.
– О чем ты думаешь? – спрашивал Стас, хмурился и, не дожидаясь ответа, точно знал все мои мысли, повторял: – Выбрось все эти глупости из головы.
Я старалась, гнала мысли, которые он называл глупыми, а они возвращались. Иногда мне казалось, что все вдруг вернулось. Не было этих долгих лет, и сейчас мы говорим не о Славке и Насте, а о Вадиме. Тогда тоже нельзя было поступить по-другому. Теперь все повторялось. Чушь… никого убивать не придется, что, в самом деле, за глупость лезет в голову. А боль… боль можно пережить, особенно чужую. Когда идешь по головам, проще думать, что обладатели этих голов не так уж и страдают.
В понедельник мы пили чай в моей кухне, когда Стас сказал:
– У меня завтра важная встреча, собирай вещи, поедем в Питер.
– Куда мне ехать? Идет следствие…
– Черт, забыл. Ладно, попробую встречу перенести.
– Зачем? Поезжай. Только возвращайся побыстрее.
– Одну я тебя не оставлю, – отмахнулся он.
– Почему?
– Потому, что дурацких идей в башке много.
– А не послать ли тебя к черту? – разозлилась я.
– Попытайся. Предупреждаю сразу: это бесполезно. Ладно, поживешь у родителей. Там тебе визитеры досаждать не будут. Подготовишь предков к замужеству и переезду в Питер, чтобы это не было для них неожиданностью.
– Я выхожу замуж и переезжаю?
– А ты как думала? Если уж я завтра буду в Питере, заодно подам на развод.
– Настя уехала?
– Понятия не имею. Чтобы развестись, ее присутствие не требуется.
– Она не сделала тебе ничего плохого. Почему бы не вести себя с ней немного помягче?
– В зал суда я внесу ее на руках. Так устроит?
– Скажи, зачем причинять человеку ненужную боль?
– Лучше заткнись. Мне нет дела до Насти, уясни себе это раз и навсегда. Куда больше меня беспокоишь ты. Останешься одна и бог знает чего напридумываешь. Когда ты на глазах, как-то спокойнее. Надо побыстрее тебе ребенка сделать, тогда на всякую ерунду просто времени не останется.
– Я думала, детей заводят по другой причине.
– Не цепляйся к словам. Я еще не уехал, а уже чувствую себя паршиво. Скажи лучше, скучать будешь?
– Еще как, – вздохнула я.
Не успела я проводить Стаса, как появилась Агатка. Взгляд исподлобья, губы поджала. Вопросов можно было не задавать, уже знает.
– Смотреть на тебя тошно, – заявила сестрица.
– Тошно, так не смотри.
– А куда деваться? Сестра ты мне. Послал Господь…
– Не повезло.
– Славка был у меня вчера. Значит, Стас в своем репертуаре? Пришел, увидел, победил? Ума у тебя не прибавилось.
– Откуда ему взяться?
– Это точно, – вздохнула Агатка. – Жена в Питере, ты здесь, полный комплект. Хотя, может, еще с десяток дур по городам и весям.
– Он разводится, – сказала я, зная, что Агатку это отнюдь не успокоит.
– Вот, значит, как, – покачала она головой. – И ты, конечно, на седьмом небе от счастья? Поздравляю. Годы страданий, и вот она, награда.
– Ты бы не могла свалить отсюда, дорогая?
– Охотно. Стас у нас теперь в роли светлого ангела? Уверена, любую роль он исполнит блестяще. Когда хочет. Только он не ангел, Фимка. Он дьявол, который стережет свою добычу. Цепко держит, хрен из лап вырвешь.
– Дверь там, – ткнула я пальцем за свою спину.
Агатка поднялась, постояла немного, таращась на меня, и в досаде махнула рукой. А я завалилась на диван, разглядывала потолок и думала о Стасе. Он вскоре позвонил, и я начала смотреть на жизнь оптимистичнее. Потом веселье пошло на убыль. Тут он вновь позвонил, и я опять заскакала веселой козой. Так и прошел весь день: то хандрю, то порхаю. Все влюбленные бабы стремительно глупеют или встречаются иные особи? Когда любишь, обманываешься весьма охотно, врешь себе самозабвенно, с готовностью оправдаешь все, что угодно, лишь бы милый в нужный момент шепнул «люблю». И подлость уже не подлость, а подвиг во имя светлого чувства. Стас, по мнению Агатки, сродни самому черту. А я, значит, невинная жертва. Мы все не те, кем кажемся. Взять хоть Ольгу. Я была уверена, она хранит свою тайну за семью печатями. Матери ничего не сказала, а на плече любовника разговорилась. А Милка? Чтобы помочь любимому… Мысль эта завертелась, закружилась и привела к неожиданному результату.
– Не те, кем кажемся, – ошалело повторила я и саму себя поправила: – Не тот…
Это было похоже на резкий щелчок. Будто что-то переключили в мозгу. Разрозненные факты вдруг выстроились в ряд, быстро, слаженно, как новобранцы на первом параде. Я схватила лист бумаги, авторучку и устроилась за столом, еще не видя ясной картины, но уже предчувствуя озарение. Не тот, кем кажется… Дом в Лесном… диктофон. Старик уезжает в Германию, а Милка с Берсеньевым в Венесуэлу. Авария… Обезображенное лицо, пластическая операция… Богом забытое место, где их нашли не сразу. Чужая страна, четырнадцать часов самолетом, достаточно далеко, чтобы их рассказ трудно было проверить. Да и кому придет в голову проверить? Отсутствие родственников, близких и дальних, правую руку собирают по косточкам, а потом изготавливают печать, чтобы Берсеньев штамповал документы. Покладистый Серега, который не в силах разобраться со своими бабами, вдруг обзаводится волевым характером, даже на мою сестрицу смог произвести впечатление. Единственная зацепка – неродившийся ребенок Наташи, но его Берсеньев своим не признал, и если ДНК не совпадет… Кто поверит глупенькой девчонке? Он ведь сказал мне, что не раз видел ее с другими мужчинами. Чем не повод усомниться в отцовстве? Любые несоответствия в поведении спишут на стресс: человек вернулся с того света, неудивительно, что он изменился. Не тусуется по ночным клубам – пересмотрел свое отношение к жизни… А как не пересмотришь в двух шагах от вечности?
Это у меня фантазия разыгралась или все так и есть? И в Венесуэлу отправился Берсеньев, а вернулся другой человек. И вовсе не в переносном смысле. Просто другой. Милка первой догадалась об этом и погибла. Милка… она была там, с ним, она не могла не знать. Берсеньев ее бросил… бросил в тот момент, когда она уже видела себя в подвенечном платье. Мендельсон гремит, все счастливо улыбаются, и вдруг… Коллеги злорадствуют, надежды улетучились, обида и стыд… Милка вынашивала планы мести, один смешнее другого. Они бы так и остались планами, вряд ли она всерьез собиралась их осуществить. Даже если бы могла… Многие думают о мести, а решаются далеко не все. Так что толкнуло ее? Догадаться нетрудно. После возвращения из Венесуэлы она смотрела на Берсеньева с откровенным обожанием. Потому что видела другого мужчину, который появился в ее жизни ранней весной, когда старик поселился в доме, стоявшем на отшибе. Милка начинает таскать с собой диктофон, пряча его от сослуживцев, а старик в Лесном старательно имитирует чужой голос. Старик, который носит стильные костюмы и пользуется дорогим парфюмом. Они должны быть с Берсеньевым примерно одного возраста, одного роста и комплекции. Рост и после аварии остается прежним. И голос. Впрочем, если голос звучит немного иначе, это поспешат списать на сломанную челюсть. Рост, цвет глаз и волос. Вот что должно быть общим. Случайное совпадение, которое и навело их на мысль, или Берсеньева он выбрал заранее? И поспешил превратить брошенную Милку в своего союзника? Действовал не спеша, постепенно приучая ее к мысли избавиться от бывшего любовника, или она согласилась сразу? Она его любила – вот ответ на все вопросы. Не Берсеньева, а того, другого. И, заранее оправдав его, старательно следовала плану. А когда план блестяще осуществили, Милка стала единственным свидетелем. Единственным и ненужным. Вряд ли ей это приходило в голову, ведь любимый был рядом и собирался на ней жениться. Они затеяли все это, чтобы фирма Берсеньева вместе со всеми его деньгами перешла к ним? Но Берсеньев, хоть парень и состоятельный, далеко не так богат, а чтобы завладеть чужими деньгами, можно придумать план и попроще. Им пришлось заранее найти клинику в Венесуэле, тщательно готовиться. Тот, кто заменил Берсеньева, пошел на то, чтобы себя изувечить. Ведь после возвращения на родину он еще месяц пролежал в больнице. Врачам могли заплатить за молчание, но человек, который с такой тщательностью продумал все детали, вряд ли стал бы рисковать. Выходит, дело не только в деньгах. Этому типу нужно чужое лицо и чужая жизнь, с ее прошлым, настоящим и будущим. Чужая взамен своей. И этому должна быть причина. Кто ты, сволочь? От кого ты прячешься?
